А. Степанов - Число и культура
Основной недостаток используемого логико-числового подхода – в том же, в чем и достоинство, – в "ахроничности". Оставаясь в рамках модели, не удается обосновать точные сроки предсказанных состояний. О хронологической протяженности исторической трансформации остается судить исходя из косвенных соображений. Поэтому воздержимся в настоящем контексте от определенных суждений, ограничившись предположением, что для преодоления центробежных тенденций на пространстве СНГ, для завершения политического строительства потребуется несколько десятилетий (ср. сходные процессы в Европе). Не менее существенным недостатком метода следует считать то, что, говоря о конечных результатах, он умалчивает о конкретных путях их достижения. Так, автор, которому уже в 1994 г. была известна приведенная схема семантического строения СНГ, однозначно оценил как ошибку начало военных действий в Чечне: согласно теории, поражение было неизбежным. При этом, однако, оставалось неясным, как именно огромная Россия сумеет проиграть войну одному из своих крохотных субъектов. Аналогично, лишь в гадательном облике выступает конкретный сценарий утверждения СНГ в качестве правомочного элемента системы "богатого Севера" (опять же, казалось бы, вопреки наличному положению), интеграции СНГ согласно тетрарному образцу.
Продолжая ряд иллюстраций кватерниорных структур, имеет смысл обратиться и к сопряженной региональной системе, частично выходящей за границы СНГ, но попадающей в зону его ментально-политического влияния. С феноменом подобного – прямого или косвенного – "заражения" мы уже знакомы на примере Афганистана (см. выше: три основные военно-политические группировки "Северного альянса" и радикально-фундаменталистское движение "Талибан" в роли "четвертого"). Теперь обратимся к соседней области – району Каспийского моря.
Его самостоятельное экономико-политическое значение в качестве мировой энергетической, нефтегазовой кладовой, второй по запасам после Персидского залива, в последние годы интенсивно возрастает; скачкообразно возросла и степень самосознания населяющих его народов. В связи с распадом СССР в этом регионе произошли кардинальные политические перемены. В Каспийский бассейн входят следующие государства: Азербайджан, Казахстан, Россия, Туркменистан, а также Иран, – т.е. номинально пять элементов. Однако мы помним, что Туркменистан официально провозгласил нейтралитет и последовательно придерживается объявленной линии в отношениях со всеми соседями. Такова его позиция в постсоветской Средней Азии, подчеркнутое невмешательство демонстрируется по афганскому азимуту. Туркменистан соблюдает твердую политику нейтралитета и в Каспийском бассейне, поэтому и здесь, как и в Центральноазиатском ансамбле, им сознательно избрана неактивистская роль "остальных".
Оставшиеся четыре страны: три постсоветских и никогда не входивший ни в Российскую империю, ни в СССР Иран, – образуют структуру 3 + 1. С учетом Туркменистана, общая формула – 3 + 1 и "остальные":
Азербайджан – Казахстан – Россия ¦ Иран +
"остальные"
(Туркменистан)
Если оставаться в евразийских географических рамках, резонен вопрос, в какой исторический момент политическая кватерниорность превращается здесь в актуальную. О том, что она является таковой с первой четверти ХХ века (большевизм, СССР, затем СНГ), мы уже знаем, но действительно ли это первые прецеденты? Вопрос о хронологических границах означенной схемы не менее важен, чем о территориальных. Если, скажем, во Франции выход коллективного политического актора ("народа") на политическую арену состоялся вместе с Великой революцией, что заложило основу будущей кватерниорности, то в России до революций было еще далеко. Тем не менее и до нее докатилась взрывная волна от событий во Франции. Война с Наполеоном, ставшая для России Отечественной войной, разбудила инициативу широких масс и вселила надежды на последующие социально-политические перемены. Надеждам, как известно, не суждено было сбыться, властям удалось "подморозить" страну. Потребовался еще один внешний толчок, чтобы сдвинуть ее с мертвой точки. Пользуясь случаем, выдвинем гипотезу о том рубеже русской истории, начиная с которого структура 3 + 1 приобрела определяющее формообразующее значение в сфере политики и культуры. Речь о Крымской войне 1853 – 56 гг.
Ее главными участниками были четыре империи: Британская, Французская, Османская, с одной стороны, и Российская, с другой. Конфликт обладал, таким образом, отчетливым строением 3 + 1, а с учетом крошечного Сардинского королевства, присоединившегося к союзникам в 1855 г., 3 + 1 и "остальные" (24). Несмотря на локальный характер конфликта, поражение вызвало в России исключительно глубокое потрясение, всколыхнувшее общество от самых верхних до нижних слоев. События произошли непосредственно вслед за европейскими революциями 1848 г., которые повсюду – в чем будет возможность убедиться в главе 2 – особенно во Франции, законодательнице революционных мод, радикально гальванизировали социумы в духе политической и, шире, ментальной кватерниорности. Россия не устраивала собственной революции, и соответствующие перемены пришли к ней извне.
По единогласному мнению историков, именно итогам Крымской войны Россия обязана завершением предшествующего большого этапа, называемого "феодально-абсолютистской, николаевской реакцией" или "эпохой чести и рыцарства", в зависимости от ценностных предпочтений. Отмена крепостного права в 1861 г., земская, судебная, военная, школьная и др. реформы ознаменовали период коренных преобразований, российской "перестройки" (самоназвание того процесса) ХIХ в. в социальной, экономической областях, привели к решительным переменам в политической и культурной обстановке, развязыванию личной инициативы, затем к бурному индустриальному росту и внутренне-политическому размежеванию. Драматическая инициация России в функции "четвертого" продемонстрировала неадекватность аграрно-помещичьих, полицейских порядков новой исторической и политической обстановке, наступающей новой эпохе, разрушила статический ("бюрократически-мертвенный") дух, внесла деятельный динамизм в развитие российского государства. Хотя на главной, европейской сцене Россия с тех пор долго придерживалась сдержанной политики ("Россия сосредоточивается", – слова тогдашнего канцлера А.М.Горчакова), в смежных областях обстояло иначе. Вскоре были не только ликвидированы унизительные для России последствия Крымской войны, но и осуществлены значительные территориальные приобретения. Именно при Александре II завершается присоединение к России Кавказа (1864), Казахстана (1865), большей части Средней Азии (1865 – 81), расширяются дальневосточные пределы (включение Уссурийского и Амурского краев, 1858 – 60).
Культурные процессы не менее знаменательны. В самый канун и во время Крымской войны выходит на литературную арену Лев Толстой (в том числе с "Севастопольскими рассказами" 1855 г.). В 1859 г. возвращается из ссылки Достоевский, создающий свои гениальные романы: "Преступление и наказание" (1866), "Идиот" (1868), "Бесы" (1871" 72), "Подросток" (1875), "Братья Карамазовы" (1879 – 80). Что касается ранее упоминавшегося французского писателя – А.Дюма, автора трилогии о трех (вернее о четырех) мушкетерах (1844 – 50), то в 1858 г., спустя всего два года по окончании Крымской войны, он приезжает в Россию, принимается повсюду с восторгом, выпускает проникнутые теплой симпатией к русским путевые очерки "Из Парижа в Астрахань" (тт. 1 – 5, 1858). Культурный взрыв происходит и в музыке: П.И.Чайковский, "Могучая кучка". В науке Россия практически впервые выходит на передовые мировые рубежи: П.Л.Чебышев, Д.И.Менделеев (периодический закон открыт в 1869 г.). В том же году появляется труд Н.Я.Данилевского "Россия и Европа", в котором обосновывается не раз и нами использованная современная концепция цивилизаций ("культурно-исторических типов").
Россия не просто изменилась, она, похоже, стала совершенно другой. Спустя полвека на новом пути ее поджидали неслыханные испытания. Уже в совсем иной обстановке, в условиях не горячей, но холодной войны, преемник России, СССР, проигрывал соревнование с западным блоком, в котором к восьмидесятым годам ХХ столетия наметилось явственное деление на три составных элемента: наряду со США – интегрирующийся Европейский cоюз и накопившая значительный экономический потенциал Япония (и другие восточные "страны-драконы"). Прямые исторические аналогии, разумеется, неуместны, но задать вопрос: что же в конечном счете инициировало современную "перестройку" в России? – в данном контексте, по-видимому, допустимо.(25)
С судьбами евразийского региона тесно связаны и другие политические четверки. Так, в разделе 1.3 упоминалась каноническая система трех образов правления: автократии, олигархии, демократии, – но что представлял собой в этой проекции советский режим? Автократию, со ссылкой на огромную власть генеральных секретарей? Однако последние большей частью не занимали высших государственных постов, а в годы так называемого "коллективного руководства" (Л.И.Брежнев) генсек в силу недееспособности и вовсе исполнял декоративные функции. В таком случае, вероятно, должна иметься в виду олигархия: Политбюро, ЦК, – но в чистом виде и эта версия не проходит, поскольку тут выступают партийные, а не государственные органы. Ленин же занимал пост Председателя СНК ("премьер-министра"), оставив высшие партийные должности соратникам. Остается вариант демократии: советы разных уровней, хотя и формировались на основе безальтернативных выборов, но при этом в самом деле располагали широким социальным представительством. Впрочем, только у записных коммунистов повернется язык назвать демократической советскую форму правления. На чередующихся исторических отрезках система власти в СССР поворачивалась то своей резко автократической ("культ личности"), то олигархической ("коллективное руководство"), то демократизированной (М.С.Горбачев, отчасти Н.С.Хрущев) стороной, но при этом никогда не происходило ее отождествления ни с одной из перечисленных разновидностей. Рискну высказать предположение, что советская политическая практика осуществила подлинную новацию, изобретя четвертую форму правления, беспрецедентную по многим параметрам. В свою очередь, и современные исследователи, изучая сопряженные исторические феномены, предпочитают оперировать четырехсоставными схемами – см., например, четыре концентрических круга организации социалистического лагеря: "внутренний" (РСФСР с вкраплениями автономий), "средний" ("союзные республики"), "внешний" ("страны народной демократии" – затем "соцстраны") и периферия ("страны соцориентации" плюс экстерриториальные элементы типа зарубежных компартий) [284, c. 18]. Не обязательно ограничиваться одиозными примерами, в частности образцом "ложного" (ср. деспотия, тимократия, охлократия) четвертого типа, обратимся к менее эпатирующим иллюстрациям.
