Дэвид Боданис - E=mc2. Биография самого знаменитого уравнения мира
Что касается более детального рассмотрения науки об энергии, распавшейся ныне на множество направлений, оказавшееся столь полезным странно косвенное рабочее определение ее ясно описывается в главе 3 («The Great Conservation Principles»[155]) книги «The Character of Physical Law»[156] (London: Penguin UK, 1992), представляющей собой расшифровку сделанных «Би-Би-Си» записей лекций, прочитанных в Корнелльском университете блистательным Ричардом Фейнманом. Представление об энтропии анализируется — все более упорядочивающимся образом — в достойном всяческого уважения труде Peter Atkins, «The Second Law: Energy, Chaos, and Form»[157] (New York: Scientific American Books, 1984, 1994) — в нем превосходно продемонстрированы рассуждения, которые привели к пониманию нового уровня структуры, в рамках которой работает понятие энергии. (Глава, в которой Аткинс показывает, что привычная нам жизнь есть лишь малый перевалочный пункт на полной температурной шкале вселенной, это несомненный шедевр.) Ибо если мы способны постичь неупорядоченность, которую именуем «теплом», нам удастся постичь и упорядоченность, которую можно было бы назвать «информацией». Книга Neil Gershenfeld, «The Physics of Information Technology»[158] (New York: Cambridge University Press, 2000) несколько сложнее книги Аткинса, однако я усиленно рекомендую ее тем, кого интересует эта самая отдаленная точка пути, пройденного викторианской концепцией энергии.
Лавуазье и масса
Лавуазье нашел элегантного биографа в лице Артура Донована — см. Arthur Donovan, «Antoine Lavoisier: Science, Administration, and Revolution»[159] (Oxford, England: Blackwell, 1993). Книга Jean-Pierre Poirier, «Lavoisier: Chemist, Biologist, Economist»[160] (перевод на английский) (College Park, Penn.: University of Pennsylvania, 1996) является более исчерпывающей, однако для начального чтения она трудновата. Роберт Дарнтон более тридцати лет занимался исследованиями жизни внешне благовоспитанного французского общества в период деятельности Лавуазье и его книга Robert Darnton, «Mesmerism and the End of the Enlightenment in France»[161] (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1968) прекрасно воссоздает исторический фон этой деятельности и в особенности те общественные настроения, которые сыграли в судьбе Лавуазье столь роковую роль. Что касается Марата, я советовал бы обратиться к небольшому сочинению написанному молодым Луи Готтшалком: Louis Gottschalk, «Jean Paul Marat: A Study in Radicalism»[162] (первое изд. 1927, переиздание Chicago: University of Chicago Press, 1967). Если поблизости от вас имеется хорошая библиотека и вы хотя бы немного владеете французским, вас несомненно возьмут за живое полученные из первых рук свидетельства о тюремной жизни и судах времен Революции, приведенные в книге Adrien Delahante, «Une famille de finance au XVIIIe siècle», 2 vols (Paris, 1881).
Книга Stephen Toulmin и June Goodfield, «The Architecture of Matter»[163] (London: Hutchinson, 1962) будет особенно полезной тем, кто хочет разобраться в настроениях эпохи Лавуазье, тогда как в книге «The Origins of Modern Science 1300–1800»[164] by Herbert Butterfield (первое изд. London, 1949) использован более серьезный лобовой подход к этой теме. В большей мере посвященный собственно физике и доведенный до двадцатого столетия рассказ содержится в книге Max Jammer, «Concepts of Mass in Classical and Modern Physics»[165] (New York: Dover, 1997), включающей и такие лакомые кусочки как правдоподобие предположения о том, что слово «масса» ведет свое происхождение от древнееврейского слова, которым обозначалась маца, а также рассказ о связи закона сохранения массы с представлением о quantitas mataeriae, «количестве материи», с помощью которого последователи Фомы Аквинского старались объяснить, что на самом деле происходит во время пресуществления, совершающегося в ходе католической мессы.
Что касается недавних подходов, здесь особой свежестью отличается работа Frederic Holmes, «The Boundaries of Lavoisier's Chemical Revolution»[166] в Revue d'Histoire des Sciences,48 (1995), pp. 9-48. Написанная Морисом Гросландом (Maurice Crosland) глава книги «The Ferment of Knowledge»[167], George S. Rousseau, ред. (New York: Cambridge University Press, 1980) хорошо рассказывает о том, какие мысли, возможно, владели Лавуазье во время его опытов с металлами. Попробуйте также прочесть эссе Perrin, «The Chemical Revolution: Shifts in Guiding Assumptions»[168], pp. 53–81 в сборнике «The Chemical Revolution: Essays in Reinterpretation»[169] (специальный выпуск журнала Osiris, 2nd series, 1988).
Вопрос о том, чем «в действительности» является масса, приводит нас к существующей в современной физике концепции поля Хиггса, прекрасное введение в которую дает книга «Lucifer's Legacy-The Meaning of Asymmetry»[170] by Frank Close (New York: Oxford University Press, 2000), между тем как книга Gerard’t Hooft «In Search of the Ultimate Building Blocks»[171] (Cambridge: Cambridge University Press, 1997) показывает картину еще более широкую, мастерски передавая историю этой концепции через рассказ о годах учения автора и его профессиональных проблемах (правда, книга эта отличается чрезмерной скромностью и раздражающим отсутствием настоящего временного охвата: подлинная кульминация — получение автором Нобелевской премии в ней отсутствует).
«с»
Галилей жил в эпоху, в которую наука еще не оказалась полностью отделенной от философии и литературы, а это означает, что и сегодняшние неспециалисты могут получать удовольствие, читая его основные труды: особенно приятное чтение составляют большие фрагменты его «Двух новых наук». В давней статье I. B. Cohen «Roemer and the First Determination of the Velocity of Light»[172],Isis, 31, 1940, pp. 327-79, подробно рассказывается о том, с чем вынужден был мириться Кассини; строгие, не позволявшие отступаться от чистой эмпирики правила, которым Кассини приходилось следовать, работая в католической стране примерно в то же время, в которое происходили гонения на Галилея, представлены в статье «The Galilean satellites of Jupiter from Galileo to Cassini, Romer, and Bradley»[173] by Suzanne Debarbat and Curtis Wilson, которую можно найти в «The General History of Astronomy, Vol. 2, Planetary Astronomy from the Renaissance to the Rise of Astrophysics, Part A: Tycho Brahe to Newton»[174], ред. Ren Taton и Curtis Wilson (Cambridge: Cambridge University Press, 1989), pp. 144–157. Книга Timothy Ferris «Coming of Age in the Milky Way»[175] (New York: William Morrow, 1988) помещает все это в еще более широкий контекст — это идеальное введение в историю астрономии.
На долю Максвелла выпал биограф уместно ироничный — см. Martin Goldman, «The Demon in the Aether: The Story of James Clerk Maxwell»[176] (Edinburgh: Paul Harris Publishing; with Adam Hilger, Bristol, 1983). Вместе с ней я порекомендовал в качестве первоначального чтения главу II («Gentleman of Energy: the Natural Philosophy of James Clerk Maxwell»[177]) книги Crosbie Smith «Science of Energy: A Cultural History of Energy Physics in Victorian Britain» (London: Athlone Press, 1998). Что касается книги Голдмана, в ней превосходные объяснения сути дела сочетаются с приятными анекдотами — мы находим в ней даже размышления Максвелла (близкие сердцу любого оксфордского автора) относительно образования, полученного им в Кембридже:
Как ощипанный тощий гусь, я
Неуверенно спрашиваю себя,
Принесет ли мне вся эта галиматья
Хоть какую-то пользу?
Рядовой читатель может получить непосредственное ощущение научных воззрений Максвелла, ознакомившись с его многочисленными предисловиями и комментариями к собственным трудам. Отличными примерами таковых являются «A Historical Survey of Theories on Action at a Distance»[178] и «Experiment on Lines of Force»[179], приведенные в книге «Physical Thought: An Anthology»[180], ред. Samuel Sambursky (London: Hutchinson, 1974). На смену предпринятому в 1890-м изданию статей Максвелла теперь пришло другое — «The Scientific Letters and Papers of James Clerk Maxwell»[181], ред. P. M. Harman (New York: Cambridge University Press, 1990, 1995). Общее представление о его трудах может дать классическое исследование Harman, «Energy, Force, and Matter»[182] (New York: Cambridge University Press, 1982), с которым может поспорить еще даже более рафинированный труд Robert D. Purrington, «Physics in the Nineteenth Century»[183] (New Brunswick, N.J.: Rutgers University Press, 1997).
«Innovation in Maxwell's Electromagnetic Theory»[184] by Daniel Siegel (New York: Cambridge University Press, 1991) содержит очень подробное, хоть временами и спорное освещение творчества Максвелла, включающее и его показательные контрасты с чрезмерно теоретизированной французской традицией, которая подробно и разносторонне рассматривается в книге Christine M. Crow, «Paul Valery and Maxwell's Demon: Natural Order and Human Possibility»[185] (Hull, England: University of Hull Publications, 1972). Ричард Фейнман относился к Валери и большинству историков с полным равнодушием, о чем можно лишь пожалеть, однако в том, что касается исследований природы света, его сочинения (и исследования) почти не имеют равных — вместе с другими физическими текстами, упоминаемыми в следующем разделе, его «QED: The Strange Theory of Light and Matter»[186] by Richard Feynman (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1985) представляет собой отличное первоначальное чтение.
Дю Шатле и «квадрат»
У англоязычных биографов дю Шатле не в фаворе, а вот читатели, владеющие французским, могут считать, что им повезло. Элизабет Бадинтер пришла в голову превосходная мысль написать сравнительную биографию Эмилии дю Шатле и Эмилии д’Эпине и ее книга Elisabeth Badinter «Émilie, Émilie: l'ambition feminine au XVIIIe siècle» (Paris: Flamarion, 1983) представляет собой живо написанный, хорошо продуманный парный психологический портрет.
