Андрас Рона-Таш - По следам кочевников. Монголия глазами этнографа
— Дитя собралось в путь! Иди к отцу моему хану и проси у него благословения «прощанием вечным, золотым стременем».
Потом он обратился к военачальнику по имени Толбот и сказал ему:
— Ночуй на привычных местах! Поезжай по назначенной дороге.
Хан подумал-подумал и решил, что раз Джуан-тайджи, его сын, происходит из ханской семьи, то негоже будет отказать ему в просьбе. И сказал он гонцу, что окажет милость сыну.
Долго скитались несчастные изгнанники на самом краю света, пока не пришли на берег никогда не замерзающего моря. И встало то море на их пути.
— Что же теперь станем мы делать? — спросил Толбот.
— Пошли вперед воина, пусть посмотрит, не замерзло ли то море.
Стоял шестой летний месяц (конец июня).
Воин вскоре вернулся и сообщил, что море не замерзло. Ему тут же отрубили голову. Послали еще одного воина, тот тоже вернулся с ответом, что море не замерзло, и его тотчас казнили.
Но был в той дружине хитроумный воин. Пораскинул он мозгами и решил: раз уж тем, кто сообщает, что никогда не замерзающее море еще не замерзло, рубят головы, то попробую-ка я сказать, будто оно покрыто льдом. И, вернувшись с берега, он доложил, что море замерзло. Тогда был отдан приказ построиться, затрубить в рога и ехать к морю. Но когда воины очутились на берегу, их встретили грозные морские волны.
— Где же лед? — спрашивали они.
Однако хитрый гонец как ни в чем не бывало показал на море и начал уговаривать остальных идти за ним. Сам он шел по воде, стуча сапогами так, будто шел по льду, а люди пошли за ним все дальше и дальше, пока не попали на такой остров, где ничего не было, кроме воды да птиц. Изгнанники так проголодались, что зарезали и съели своих лошадей. Потом они охотились на птиц, не брезгая их мясом. Как-то случилось, что под крылом подстреленной птицы охотники нашли клад из серебряных монет. На эти деньги они построили город.
Время шло, и старый хан умер. Узнав об этом, Джуан-тайджи подумал:
— Ведь он был все-таки моим отцом. Подобает мне помолиться у его тела и отдать ему последний долг.
И он повернул назад свои войска, чтобы воздать последние почести отцу, помолиться у его смертного одра. Тем временем на китайский трон сел его брат Юань-тайджи. Услыхал Юань, что старший брат возвращается, и подумал: «Затем ли он идет, чтобы выполнить свой последний сыновний долг? Уж не порешил ли он убить меня. О я, несчастное мертворожденное дитя». И покончил он с собой, приняв яд. А Джуан-тайджи принес погребальную жертву отцу и занял его трон. С той поры все стали называть его не китайцем или монголом, а маньчжуром. Но от государственной печати осталась у Джуана-тайджи всего лишь половина. Первый построенный новым ханом город назвали Джанджу (Калган).
Это сказание очень далеко от исторических фактов. Монгольская династия Юань — отсюда, как видно, и произошло имя одного из героев — Юань-тайджи, то есть князь (юань), — правила Китаем с 1280 по 1368 год[88]. Последним императором этой династии, действительно, был Тогон-Темур. В 1368 году китайский народ восстал, сверг чужеземную династию Юань и страной начала править китайская династия Мин, которая оставалась у власти до 1644 года, когда ее сменила маньчжурская династия Цин. Разумеется, ни сын последнего монгольского императора, ни даже кто-нибудь из его позднейших потомков не имели ничего общего с появившимися гораздо позже маньчжурами. Идею о такой связи, видимо, породил тот исторический факт, что последний монгольский император бежал из Пекина в северо-западном направлении, а через 300 лет оттуда же напали на Китай маньчжуры. Совершенно исключается, чтобы китайцы могли спутать монголов с маньчжурами. Ведь и после свержения династии Юань между монголами, отступившими в степи Центральной Азии, и китайцами продолжались самые тесные связи. Более вероятно, что рождению этой легенды способствовала грозная слава Монгольской империи. Возможно, что последним великим завоевателям-кочевникам, известным мировой истории, — маньчжурам — было лестно, что их считают потомками монгольских ханов. Вполне понятно, что самыми ревностными хранителями этой традиции были монголы, которые, возможно, сами ее и выдумали, чтобы хоть этим взять реванш за нанесенное им поражение. Как бы то ни было, в монгольских исторических летописях, таких, как «Алтай Тобчи» и труд Саган-Сэцэна, есть упоминания об этой легенде.
Поиски легендарных предков — довольно обычное явление. В позднейшие списки царей тибетские летописцы включили индийских предков, а монгольские историки перечисляют тибетских царей среди предков Чингис-хана.
Когда я работал в Дариганге, самым частым моим гостем была девчурка лет шести-семи. Каждое утро она пригоняла своих коз поближе к моему жилищу, чтобы хоть ненадолго заглянуть ко мне. Она никогда не упускала случая полить мне из кувшина при утреннем умывании. Затем мы присаживались перед домом, и девочка показывала мне свои игрушки: войлочных кукол, кнутик. Она весело смеялась, когда я с полной серьезностью записывал названия всех ее игрушек, переспрашивая по нескольку раз. Нарисовав ей в тетрадке человечка и лошадку, я спросил, как она различит, где всадник и где конь. Девчурка заливалась смехом от моих странных вопросов. Мы подробно разобрали с ней лошадь по частям, и моя маленькая гостья говорила мне монгольские слова, означающие «голова», «шея» у «грива», «спина», «хвост», «ноги», «копыта», а я их записывал. Позже я, разумеется, спрашивал все эти слова у взрослых. Как-то я расспрашивал и записывал названия различных частей туши овцы. Старик, перечислявший мне названия, никак не мог понятно для меня объяснить, какой из внутренних органов отвечает определенному слову. Тогда проходивший мимо человек позвал меня в соседнее здание, где как раз потрошили овцу. Старый фельдшер, уже лет 30 работающий в этом сомоне, с точностью настоящего анатома перечислил все части овечьей туши, показывая мне их одну за другой. Я записал до 80 различных слов, но меня тут же озадачили, уверяя, что названий этих гораздо больше. Для обозначения частей человеческого тела в монгольском языке гораздо меньше слов.
22 августа прощаемся с нашими друзьями из Дариганга, и я расстаюсь с моей маленькой подружкой, которую с трудом утешаю кульком конфет. Перебираемся в другой сомонный центр — Асгат. Едем по гористой местности на север. Асгат расположен среди невысоких пологих гор, носящих то же название. Проезжаем мимо Цаган-Булак-Нура, маленького озерца, на берегах которого белеет соль. Наша машина обгоняет караван верблюдов. На шее и между горбами у них подпруги, соединенные со спинным ремнем, петлей проходящей под хвостом. Верблюды тянут маленькие тележки; на одной из них под парусиновым тентом сидит погонщик. Все остальные сопровождавшие караван мужчины, женщины и дети едут верхом.
Заходим в юрты, разбитые у дороги. У одной старой хозяйки еще сохранился нарин габчар, национальный головной убор даригангов. По моей просьбе она вытаскивает его со дна небольшого сундука. Это украшение для женских кос, заплетенных у висков. Сначала в косы вплетается зеленый шелк, а ниже тесьма, украшенная полудрагоценными камнями, затем косы укладываются в розовый цилиндрический футляр, тоже украшенный полудрагоценными камнями. К концам кос прикрепляются серебряные кольца. Такие же кольца-серьги завершают убранство головы.
В другой юрте нам показывают местные капканы: два железных смыкающихся полукружия хватают животное за ногу. В степях промысел с капканами ведется иначе, чем в северных лесистых краях. Здесь кочевники могут заняться охотой лишь после того, как кончится скотоводческая страда. Капканы расставляются главным образом поздней осенью и зимой. В них ловят волков, тарбаганов, антилоп, барсуков и многих других мелких зверьков. Меха скупаются государством, и платят за них хорошо.
В шесть вечера машина въезжает в Асгат. Земляки горячо встречают Сухэ-Батора, уроженца этого поселка. Все его знают и гордятся им. После коротких переговоров нам предоставляют просторную юрту. Быстро устраиваемся в ней и работаем до полуночи. Переписываю сделанные за день заметки, занимаюсь этим каждый вечер как для контроля, так и для того, чтобы заполнить обнаруженные пробелы на следующий день.
Назавтра идем в гости к Шарабджамцу, 52-летнему отчиму Сухэ-Батора. Мы с ним сразу подружились, и в последующие дни он становится моим главным информатором. Шарабджамц — член сельскохозяйственного объединения. Когда я первый раз посетил это объединение, там гнали водку. Вот как это делается.
На очаге в юрте стоит котел, а в нем усеченный конус из фанеры, внутри которого висит кастрюлька. Сверху конус закрыт тарелкой с круглым дном. В котле варится кумыс, который уже начал дымиться. В верхнюю тарелку наливают холодную воду; лары кумыса, соприкасаясь с холодным дном тарелки, конденсируются, превращаются в капельки и собираются в подвешенную под тарелкой кастрюльку. Этим примитивным способом достигается дистилляция кумыса. Процесс этот можно повторить. В белую массу, остающуюся на дне котла после перегонки, примешивают соду, а затем используют для дубления кож.
