Мирей Матье - Моя судьба. История Любви
Король пришел за мной, помог мне спуститься по ступенькам и представил — нет, не мужчинам, а дамам, вернее сказать, тем, что сидели в первом ряду: королеве-матери и своим дочерям-принцессам, которых, видимо, немало позабавило мое нарядное одеяние марокканской дамы.
Я уселась рядом с ними и посмотрела гаитянский балет, который явно очень нравился королю: он даже «вооружился» каким-то ударным инструментом и отбивал ритм. Затем наступил час ужина. Дамы повели меня с собой по выложенной мозаикой галерее. Я терялась в догадках, где Джонни. Но все мужчины куда-то исчезли. Не увидела я их и за столом — там были одни только женщины. Лишь король имел право входить в эту залу. Он даже сам нас угощал изысканными кушаньями, подходя с приветливой улыбкой к нашему столу, где я сидела вместе с принцессами.
В конце трапезы он вновь появился и проводил меня до входа в галерею. Из его слов я поняла, что он в восторге от песни «Последний вальс». Он уговаривал меня включить в свой репертуар старые французские песни и пошутил: «Я буду весьма недурным импресарио!» После чего назвал несколько особенно полюбившихся ему песен, среди них «Опавшие листья» и «Ладам падам». Они запомнились ему в студенческие годы, которые он провел во Франции.
Марокканское платье с золотым поясом заняло свое место в моем домашнем музее рядом с другими предметами, с которыми у меня связаны приятные воспоминания. Один из этих предметов — ковер, его подарила мне Фарах. В ту пору она была владычицей Ирана.
Я привезла в подарок ее маленькому сыну львенка — он прибыл в особой клетке тем же самолетом, что и мы (а вручил нам этого маленького хищника граф де Ла Пануз). Как только мы приехали в Тегеран и устроились в гостинице, мы тотчас же выпустили львенка из клетки. Он весело резвился в номере, как резвятся наши псы.
Нет, у меня нет своей собаки. Разве я могла бы устроить собаке достойную ее жизнь? Но я подарила своим родителям пару замечательных собак: купила я их в Канаде у известного собаковода, он жил возле резервации индейцев, куда я была приглашена. Я влюбилась с первого взгляда в его могучих волкодавов, которых впрягают в сани. Среди них чемпионом был пес по прозвищу Сатана, он побеждал на всех состязаниях и был в силах везти груз весом в тонну! Я приобрела дочь Сатаны — Тонку и молодого самца Окиука. Но как было отправить щенков во Францию? Ведь гастроли мои продолжались. В Квебеке мы познакомились с одним режиссером, бельгийцем по происхождению, он недавно женился и мечтал о свадебном путешествии в Европу. Джонни пообещал ему оплатить все расходы, если он отвезет собак к моим родным. Тонка и Окиук тоже отправились в свадебное путешествие, сменив свой снежный край на солнечный Авиньон. Эти великолепные красавцы с синими глазами до сих пор живут там, став верными друзьями нашей семьи.
Наш львенок был очень ласков. Он спал у меня в постели. Под вечер Джонни смотрел по телевизору футбольный матч и внезапно обнаружил, что львенок забрался к нему на плечи. Наконец настало время нашего визита в Летний дворец. И мы отправились, захватив с собой свой подарок. Маленький сын шаха — ему было тогда лет девять или десять, — увидев львенка, пришел в восторг и тут же принялся весело играть с ним.
Шахиня принимала нас в пышных покоях, но держалась очень просто. Она спросила меня, не хочу ли я выпить чаю. На великолепных подносах принесли чашки и… сахар. Впервые в жизни я увидела колотый сахар, кусочки его были искусно сложены в форме пирамиды. Рядом лежали щипчики. Я подумала, что если попробую взять щипчиками кусочек сахара, то от волнения наверняка обрушу всю пирамиду. Меня охватил страх, и я поспешила сказать: «Спасибо, ваше величество, я пью чай без сахара».
Она улыбнулась и взяла кусочек сахара. пальцами.
Я была представлена шаху на концерте в оперном театре, где я пела для дипломатического корпуса. Шахиня была в роскошном вечернем платье, на губах ее играла улыбка. Но мне она запомнилась иной, более непринужденной. вижу, как она берет сахар пальцами, а ее маленький сын играет на ковре со львенком.
На следующий день полная перемена декораций: я пою на ринге во Дворце спорта! Зал полон. Представление давалось в пользу инвалидов. На этот раз на трибуне для почетных гостей присутствует юная дочь шаха. Она сидит в ложе совсем одна, а вокруг — множество телохранителей.
Уезжая из Тегерана, я увозила с собой подарок шахини Фарах — ковер, похожий на те, что украшали гостиную, в которой мы пили чай. И всякий раз, когда я смотрю на него, у меня перед глазами встает картина: львенок лежит на спине, задрав лапы, а мальчик с радостным видом тормошит его.
Я росла в бедности, теперь я избавлена от нее; я пою для богатых, пою и для бедных. Из каждой своей поездки я привожу сувениры — иногда очень скромные, а иногда дорогие. Например, этот вот старинный самовар, который я вывезла из Советского Союза, оформив все нужные бумаги, ибо его подарило мне Министерство культуры. Однажды у меня вырвалось:
— Ах, по-моему, на свете нет ничего лучше самовара! Но его, увы, нигде не достать!
Самовары-то продаются, но только новенькие — электрические.
Самовар, о котором идет речь, мне вручили в тот год, когда я дала 30 сольных концертов во дворцах спорта Москвы и Ленинграда: на них каждый вечер присутствовало соответственно по 20 или 80 000 зрителей. К счастью, сохранился фильм, запечатлевший эту удивительную публику — одновременно и сдержанную и пылкую. «Группки» (я так и не разобралась, что в точности означает по-русски это слово!) почитателей нередко следовали за мной в обоих городах. Расставались они со мной иногда с каким-то надрывом. Такого я не ожидала. Разве могла я себе представить подобную сцену: в Ленинградском аэропорту какая-то молодая женщина, словно желая удержать меня, кинулась к машине, и я увидела, что у нее на предплечье нацарапано мое имя — «Мирей». Ножом!
Пожалуй, самый скромный из моих сувениров — это бумажный цветок, я привезла его из далекого мексиканского городка Оахака. Три года тому назад… Все началось с телефонного звонка:
— Алло! Мирей? Говорит Франсуа.
Рейшенбах. Я уже привыкла: он исчезает на несколько месяцев, а потом вдруг звонит, иногда с другого конца света. На сей раз он был в Мексике и собирался снимать фильм о том, как своеобразно празднуют Рождество в небольшом, милом его сердцу городке.
— Это будет удивительный фильм. Мне хочется, чтобы ты в нем участвовала.
Вопреки обыкновению я могла выкроить время для этого. Мы полетели в Мехико. Остановились, как всегда, в гостинице «Камино Реаль», где Франсуа назначил нам встречу. И вдруг неожиданно услышали:
— Господин Рейшенбах два дня тому назад уехал снимать колдунов. Он просил передать вам свои извинения. Его автомашина повреждена, и он возвратится лишь завтра.
На следующий день мы все утро прождали Франсуа и сели завтракать только в три часа дня. Он появился, когда мы еще не встали из-за стола, и сказал:
— Я все уладил. Завтра начинаем съемки. Я заказал самолет.
Мы с Джонни молча переглянулись. На следующий день, приехав в аэропорт, мы увидели допотопный маленький самолет. При всем желании гримерша Лили, моя сестра, ассистенты Франсуа, двое друзей, сопровождавших нас, и я сама могли бы в нем поместиться, разве только уцепившись за крылья.
— Ничего страшного, — заявил Джонни. — Я тоже все уладил.
Оказывается, дядя Джо, со своей стороны, заказал новенький двухмоторный самолет, семиместный. Наш самолет взлетел… а самолет Франсуа — нет. Он не смог оторваться от земли. Вернее сказать, ему не позволили этого сделать: он не отвечал требованиям безопасности!
В Оахаке нам были оставлены номера в гостинице. Она была скромная, но уютная. Там мы ожидали Франсуа. Наконец он прилетел вместе со своими ассистентами. И 23 декабря начались съемки на городском рынке, который и в обычное время пользовался известностью во всей округе, а в эти предпраздничные дни являл собой особенно впечатляющее зрелище. С гор спускались индейцы и приносили на продажу плоды своего труда — глиняную посуду и плетеные изделия, поражавшие изяществом. Шумная толпа, буйство красок, пряные запахи.
— Вы еще толком ничего не видели! — заявлял Франсуа, стараясь поспеть всюду.
Городок Оахака расположен в самом сердце одного из почти не тронутых цивилизацией районов Мексики. Промышленность здесь слабо развита, новые веяния сюда еще не дошли. Тут сохранился в неприкосновенности национальный колорит, и это очаровывает. Франсуа уговорил нас осмотреть пирамиды, высившиеся в горах на просторной площадке в 2 000 метров над уровнем моря. Мексика — страна, полная чудес, но представшая картина потрясала. Рейшенбах заставил меня обойти вместе с ним все вокруг. Он то и дело останавливался и восклицал: «Какая красота! Какая красота!» Неожиданно его ассистент сказал: «Больше снимать нельзя. Уже темно».
