Дерек Бикертон - Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей
Животным не нужно думать о леопардах, когда конкретный зверь ушел прочь. Им не нужно волноваться о том, что может случиться, когда они встретят следующего хищника, или разрабатывать подробные планы действия для спасения от леопардов. Вспомним, что у зеленых мартышек предупреждение о появлении леопарда означает «леопард» только в присутствии такового. Здесь я утверждаю, что их коммуникация прямо отражает то, что происходит в их сознании. Это не то, что, похоже, думают Херфорд и другие авторы: что у них богатая умственная жизнь, но они так и не выяснили, как делиться ею через общение. Напротив, они могут общаться только по поводу того, что происходит здесь и сейчас, потому, что их сознание вмещает лишь происходящее здесь и сейчас. Они не могут думать, как это делаем мы, о леопардах в прошлом и будущем или о воображаемых леопардах: «Интересно, мог бы я приручить леопарда и держать его дома?» Это происходит потому, что у них нет соответствующих способностей к обобщению и абстрагированию, которые могли бы это делать.
Ничто из этого не означает, что у животных нет богатых знаний, нескольких слоев памяти, двух или трех различных видов памяти, раз уж об этом зашла речь. Если бы они не могли обращаться к такому хранилищу, они не смогли бы функционировать так хорошо, как это происходит. И ничто из мною сказанного не свидетельствует о том, что у них нет полного доступа к этим воспоминаниям. Под влиянием событий окружающего мира может быть применен любой элемент из базы знаний, может активироваться любое воспоминание. Одно активированное воспоминание может запустить следующее, если оно имеет отношение к текущей задаче. Что животному недоступно, так это мыслить о леопардах, когда их нет в окружающем мире. Это потому, что у них нет нейрона или когорты нейронов, которые работают как символ «леопард».
На самом деле различие между человеческой памятью и памятью животных в чем-то напоминает разницу между оперативной памятью (random access memory — RAM) и ассоциативной памятью (content-addressable memory — САМ) в компьютерах. Когда пользователь (читай «окружающая среда») предоставляет адрес в памяти, RAM выдает данные, которые там хранятся, а САМ выдает всю информацию, имеющую отношение к запрошенному адресу, где бы она ни хранилась. Как вы уже, наверное, предположили, САМ гораздо сложнее и дороже, чем RAM.
Так что же там содержится, в мозге животного, опознающего леопарда? Я думаю, что там нет ничего относящегося именно к леопардам, подобно тому, как это делает мысль или слово в человеческом мозге. По всему мозгу размещены когорты нейронов, которые непосредственно отвечают на все образы, звуки и запахи, приходящие из внешнего мира, изменением частоты посылаемых электрических импульсов. Среди этих когорт есть нейроны, отвечающие на образы, запахи и звуки, которые могут быть произведены леопардом. Когда «достаточное» количество нейронов («достаточное количество» все еще остается загадкой) срабатывает от появления леопарда, животное переходит в состояние возбуждения, может издавать предупреждающие сигналы, может совершать определенные действия. Но нейроны, активированные в одном конкретном случае, являются лишь набором из более широкой совокупности нейронов, потенциально реагирующих на леопарда. Следующее появление леопарда может активировать совершенно другой набор, а реакция в терминах поведения будет идентична. В итоге получается, что нигде нет фиксированного, определенного набора связанных нейронов, которые означали бы «леопард» и ничего более.
Но если у вас появляется слово или знак для «леопарда», такой набор должен существовать; почему — скоро выясним. Должен быть постоянный сложившийся набор нейронов, который нужен, чтобы хранить звуки или жесты, необходимые, чтобы воспроизвести слово или сигнал, о котором идет речь. Но чтобы это слово или сигнал имели значение, этот фиксированный набор должен соединяться со всеми элементами-признаками леопарда, на которых основана категория «леопард».
Другими словами, я утверждаю, что именно появление слов привело к возникновению понятий человеческого типа, таких, которые имеют постоянное место в мозге, вместо того чтобы появляться и исчезать по мере внешнего воздействия.
Здесь нужно быть внимательным. Я не говорю: «понятия — это слова» или «чтобы иметь понятие, необходимо слово». Менее всего я хочу сказать «нельзя думать без слов». Животные думают без слов все время. Они думают «онлайн», проделывая все расчеты для того, чем они заняты. Представьте себе орла, который пикирует на скачущего кролика. Пока орел снижается, кролик меняет курс. Орлу приходится пересчитать свою траекторию за миллисекунды. Возможно, он не осознает, что он делает, но разве он не думает? Ни вы, ни я так не смогли бы.
Мы тоже можем думать онлайн: мы даже умеем думать онлайн и офлайн одновременно. Когда мы работаем на конвейере или ведем машину знакомой дорогой, мы делаем это на автопилоте. При этом мы обдумываем офлайн что-то из нашей жизни, что не имеет никакого отношения к тому, чем заняты наши руки и ноги. Пока мы ведем машину, обработка данных о времени, скорости и относительной дальности путешествия может быть совершенно бессознательной, хотя и не обязательно. Различие в онлайн и офлайн мышлении — это не разница между бессознательным и осознанным. Разница в том, что для онлайн-мышления то, о чем вы думаете, находится прямо перед вами, а в офлайн-мышлении это не так.
Мышление онлайн может быть бессознательным или осознанным: когда вы собираете новый предмет мебели, сверяясь с печатными инструкциями, лучше, если оно осознанно. Но офлайн-мышление должно быть осознанным по определению, поскольку вещи, о которых вы думаете, отсутствуют вокруг. Есть только понятия.
Может быть, мышление офлайн и есть сознание. Но давайте не будем в это углубляться: у нас на тарелке и так много всего. Вернемся к словам. Слова обнадеживающе конкретны, по крайней мере по сравнению с понятиями и сознанием и им подобным, от всех них начинает кружиться голова, если размышлять над ними слишком долго.
Я хочу сказать всего лишь то, что без слов мы никогда бы не дошли до обладания понятиями. Слова — просто постоянные якоря, которые есть у большинства понятий: средство связать вместе все образы, запахи, звуки, все, какие у нас есть, разнообразные виды знаний по поводу того, к чему относится понятие. Но как только мозг открыл для себя образование понятий слово как основа для нового понятия ему больше не нужно. Нужно просто найти место, где все знания могут собраться вместе и связаться с другими понятиями.
Как только у нас появились настоящие слова (здесь я опережаю события, мне еще предстоит рассказать, как иконические звуки-«мамонты» превратились в слова, об этом речь пойдет в следующей главе), случилось следующее. Слову понадобилась некоторая ментальная репрезентация. Где-то должен был возникнуть пучок нейронов, которые, активизируясь, запускали бы моторную последовательность, которая заставляет органы речи произнести «мамонт» или еще что-либо. И этот пучок нейронов должен быть доступен постоянно, быть согласным и готовым ответить в любой момент, когда это нужно.
Подводим итоги
Я буду последним, кто станет притворяться, что проблемы, которые мы обсудили в этой главе, — дело давно решенное или что ответы на поднятые мною вопросы просты и понятны. Чтобы выделить моменты, на которых я должен был остановиться подробно, мне пришлось упростить многие сложные вещи. Чтобы эта глава не погрязла в болоте деталей, я вынужден был игнорировать или приуменьшить значение таких тем, которые обладают первостепенной важностью с точки зрения многих экспертов в данной области. Но я все еще думаю, что я выбрал верное направление — единственно возможное, если нам нужно увидеть лес, а не просто деревья, если мы хотим уловить то, что так сильно отличает нас от других видов.
Единственная проверка для рассказанной истории — это ее объяснительная сила. Лучшая история объясняет больше вещей, успешно проходит через множество проверок, требующих завершения объяснений. Прежде чем мы будем детально рассматривать, как коэволюционировали язык и мышление, я хочу подвести итоги по поводу того, где мы находимся, и задать направление[9], куда нам предстоит двигаться.
Основная мысль, которую надо держать в уме: между человеком и всеми остальными существует не один, а два разрыва. У нас есть язык, а у других видов его нет, и у нас есть кажущаяся безграничной способность к творчеству, которая у других видов отсутствует. И язык, и способность к творчеству представляют собой бесконечность с точки зрения любых практических целей, — является ли это простым совпадением? С точки зрения эволюции существование двух независимых друг от друга разрывов такого масштаба в одном-единственном виде было бы чересчур странным. Так что стоит, по меньшей мере, допустить возможность, что эти разрывы проистекают из одного источника.
