Инна Перс - Принцип яйцеклетки: науч-поп-гид по физиологии и психологии от первого лица
Наслушавшись историй, мыслей и красочных выражений в адрес кошки, Я затрудняюсь сформулировать свое отношение. Мне она ничего, кроме хорошего, пока не сделала, но если весь мир против нее, то должна же в этом быть доля правды. Должна быть. Конечно. Но только сейчас мне тепло и приятно. Мне снова хочется жить. Во мне расцветает надежда. Под монотонно обещающее кошачье урчание. Если в ее жизни неприкаянной одинокой души в постоянной жестокой схватке с миром людских пяток есть прелести, то стоит попробовать. Лежит же она на мамином животе и поет песни. Наслаждается жизнью в промежутках между схватками. Самоутверждается как может. А Я-то уж точно не хуже. И куда более мирная и социально приемлемая натура. Я же Стрелец. Душа общества.
– Я приняла решение расстаться с кошкой.
– Что?
– Жертвую кошкой ради безопасности малышки.
Папа теряется от маминой решительности. Я ищу ответа на мамино жестокосердие в физиологии беременности. Кошка продолжает мурлыкать в невинном неведении. Мама хладнокровно строит планы, просматривая сайты приютов для животных. Возможности в Китае оказываются ограниченны. Это тебе не избалованная и сердобольная Европа. Убедившись, что устройство в кошачий дом практически невозможно, мама обращается к своим бесчисленным знакомым. Кошаня выставляется на благотворительный аукцион. На самых задворках маминых мыслей мелькает возможность усыпления. Мгновенное решение без хлопот и мучений для всех. Правда, мне кажется, что мама даже сама себе не признается, что она об этом думает. Но Я то знаю!
Меня не отпускает слово «жертвую». Люди вообще, на мой взгляд, очень любят жертвовать. Своего рода принудительный подвиг. Рыжая поймана и распята на отполированном яростным сопротивлением предыдущих жертв камне. Вокруг хороводят существа в мохнатых масках с едва заметными прорезями для глаз. Хаос топота ног, стука об пол шестов, визгливых выкриков заглушает кошачий протест. Расширенные ужасом черные зрачки обезумевшего животного отражают не спеша, но неизбежно приближающийся полукруглый кинжал слоновой кости. Гомон переходит в монотонное и ритмичное скандирование. Темнота. Море вины…
Меня заполняет вина. Вина перед бедной животиной. Я не желаю быть первопричиной изгнания. Тем более ее страданий. У меня щиплет глаза, щемит сердце и непреодолимо хочется обнять кошку. Откуда такие эмоции? Перед кем оправдываться? Я же еще вне общества. Должно быть, чувство вины закладывается на генном уровне. Сформировалось как первобытный инстинкт? С целью контроля поведения. Или задача была стимулировать племенное сожительство? И вообще, почему это Я чувствую себя виноватым? Это не Я придумало отдать кошку. Это она виновата, что ее решили отдать! Все равно жалко. Я хоть ничего и не говорило и не делало, но причиной являюсь.
Папа между тем вполне убежден мамиными доводами. Он согласен, что, опираясь на факты кошкиных кровожадных поступков и хищнического инстинкта, младенца в ее присутствии оставлять нельзя. Без злого умысла, но и не задумавшись ни на минуту, она нападет и расцарапает. Потом локти кусать бесполезно. В лучшем случае испугает до икоты, а то и шрам на всю жизнь. А если на лице? Девочка все же. А то и глаза могут под горячий коготь подвернуться. Страшно даже представить возможные последствия. Да и ни к чему. Такого рода опасности надо предотвращать, а не надеяться на удачу. Тем не менее вопрос «куда пристроить кошку» остается открытым. Папа верит, что мы обязаны обеспечить животному условия лучшие, чем сейчас. Тогда будет по справедливости.
К моему глубочайшему удивлению родители абсолютно не разделяют трагичности происходящего. Для них это логичный шаг, вызванный необходимостью обеспечить безопасность потомства. А может, они просто не понимают? Где же благодарность за преданность? За беззаветную любовь? Кошкой руководит генетический код, заложенный предками и природой. Она не властна переписать свой генотип и переделать поведение. Как, впрочем, и все мы. А что, если мой характер не придется родителям по душе? Или поставит под угрозу кого-нибудь или что-нибудь, на их взгляд. Значит ли это, что их субъективное понимание действительности, угрозы и последствий определит мое будущее? Если что не так, то меня тоже в детский дом? Или в другую семью?
– Ух! А-а-а! С ума сошла? Так ведь и инфаркт можно получить!
Это мы все трое в один голос. Мама, папа и Я. И подпрыгнули тоже вместе. Супертрио. А дирижером у нас кошка. Она, видите ли, самоконтроль от наслаждения потеряла. Забылась. С урчанием выпустила когти-ножики прямо маме в живот. Не глубоко. До крови не дошло. Но перепугала всех. Мама, забыв про огромный живот, на диван запрыгнула в секунду. И это из положения лежа. Папа в два рывка преодолел расстояние между кухней и гостиной. А это метров сто. Я спружинило в позу растопыренной морской звезды и свернулось ежом. И это не повредив амниона. Кошка под диваном шипит от страха за последствия. Одно хорошо. Вся семья в замечательной спортивной форме! Может, родители все же правильно решили отдать кошку? Жалко, конечно, животное, но жить-то хочется. И не инвалидом, правильно?
Мне тридцать семь недель. Я – сорок семь сантиметров и вешу больше трех кило. Я уже потеряло большинство пушковых волос на теле, за исключением тех, что прячутся в складках кожи. Ногти на ногах отросли. У меня торчащая грудь. Это следствие высокого уровня эстрогена в крови. Вся семья устала ждать. Нам всем страшно. Маме страшно остаться толстой на всю жизнь. Папе страшно не оправдать маминых надежд. Мне страшно родиться недоношенным и с желтухой, переношенным и папирусным, что меня могут тоже отдать, как кошку. Если не найду взаимопонимания и не впишусь в родительский быт. Теперь я знаю, что сантиментам в этой жизни места нет. Каждый сам за себя.
Глава 39
Второе дыхание и вожделенная самостоятельность
Начало тридцать восьмой недели. Мои размеры растут в полном согласии с предсказаниями статистики. Сколько у меня времени на доделку и донастройку, никому не известно, поэтому четко расставляю приоритеты. Абсолютно все основные жизнеобеспечивающие системы у меня функционируют. Готово! Готовлю их к выбросу в реальный мир. Нещадно тренирую в пределах возможностей амниона. Вот только вопрос ли это физической подготовки? Или уверенности? Самоуверенности. Знание человеческое ограничено. Видение мира субъективно. Осознание происходящего относительно. Возможности новорожденного примитивнее, чем у цыпленка. Зато есть мозг и кора. В центре всего – Я. Личность. Уверенная личность!
Для начала мы уверенно прекращаем посещать врача. Не хотим повторения истерики, случившейся с мамой в его кабинете. Мы его поменяли. На акушерку. Простую, а не духовную. Нам с ней рожать скоро. На осмотры ходим каждый второй день. Не по физиологической надобности, а по духовной. Акушерка – как фильтр успокоения и уверенности. Направляет мамины мысли в правильное русло и отшелушивает чепуху. Не зря ей папа еще на курсах для начинающих родителей доверил. Крепкие и уверенные руки. Властные и надежные решения-распоряжения. Абсолютный контроль со стороны акушерки и полное послушаниие со стороны родителей. И с моей. Формируем самоуверенность в предверии рождения. Пытаемся трезво взглянуть в глаза надвигающемуся и осознать-таки мои возможности и ограничения.
Начинаем с позвоночника. Возможность передвижения – основа познания. На рентгенограмме видны точки окостенения позвонков. Между ними пока просветы. В случае несиностозирования до двух лет может образоваться spina bifida. Недвижимость до конца жизни. Только без паники! Просто надо, чтобы окостеневание продолжалось в правильном темпе. Для этого маме – кальций, мне покой. И прекратить вертеться как веретено. Это Я-то? Да Я вообще недвижимо! Возмутительно! Я не знаю, чем еще могу перестать двигать. Мамин живот ходит ходуном от моего справедливого негодования. Акушерка осудительно похлопывает по спине. Мне стыдно. Прекращаю мысленную перепалку и торжественно клянусь не двигаться. До рождения.
Дальше – сердце. После отрезания от мамы кислородное обеспечение – моя работа. Для этого овальное отверстие между предсердиями должно магически зарасти в течение первого дня жизни, разделить предсердия и направить кровопоток через легкие, где он и будет полноценно наполняться кислородом. Моя задача сейчас – накопление в легких брадикинина. Мамина – циркулирующих простагландинов. В момент рождения эти две субстанции сольются с вдыхаемым мной кислородом и стимулируют зарастание. Ни мне, ни маме подробное научное объяснение ясности процессу зарастания не добавляет и отсутствие порока сердца не гарантирует. Полагаемся на русский авось. Акушерка с нами заодно. У нее багаж многолетнего личного опыта и вековое наследие повитух всего мира.
И, конечно, формирование защиты – эндокринной системы. От микробов, от стресса, от мира. К моменту рождения надпочечники должны стать значительно больше почек и вырабатывать гормоны стресса: адреналин и норадреналин. Вдвое больше, чем у взрослого человека в состоянии сильнейшего стресса. Вот это нагрузочка! Да после родов мне любой стресс нипочем. Буду суперчеловеком! Не буду. Сразу после рождения надпочечники начнут возвращаться к нормальным пропорциям. Потеряю суперстрессовые возможности. Тогда зачем нагрузка по перестройке? Задваивание усилий и ослабление сопротивляемости. Неэффективно. Но если акушерка сказала надо, значит надо. Будем растить и вырабатывать.
![Елена Белая - Дорога к себе [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
