Олег Жирнов - Актуальные проблемы Европы №2 / 2012
Р. Унгер считает, что сегодняшняя дезориентация левых обусловлена четырьмя причинами: отсутствием альтернативы, отсутствием идей, отсутствием движущей силы и отсутствием глубокого кризиса. Признание этих проблем, убежден Р. Унгер, станет «первым шагом к пониманию того, как с ними можно бороться. Именно с этого должно начинаться рассмотрение того, что следует предложить левым» [Унгер, с. 143].
Конкретизируя содержание каждой из причин, в частности отсутствия альтернативы, Р. Унгер подвергает критике тезис левых о необходимости огосударствления экономики. Дирижизм, считает он, это не выход. Идея о том, что государство должно руководить экономикой, серьезно дискредитирована и выглядит еще более неуместной в результате происходящего перехода к наукоемкой экономике. Недостаточно и компенсационного перераспределения, чтобы ликвидировать огромное неравенство, неопределенность и исключенность, возникающие вследствие растущей иерархической сегментации экономики. Компенсационного перераспределения недостаточно и для решения проблем социальной разобщенности и личной слабости. Нацеленность на государственное руководство экономикой и ослабление неравенства и неопределенности при помощи механизма перераспределения ограничивает возможности левых, подчеркивает Р. Унгер, делает их заложниками экономического роста и государственных финансов [Унгер, с. 143].
Нет у левых и идей, считает Р. Унгер, «позволяющих переосмыслить и расширить ограниченный репертуар институциональных концепций и механизмов, существующих в современных обществах». Тенденции, господствующие в современных социальных науках (рационализация, гуманизация и эскапизм), иссушают воображение, пишет он, не позволяют бросить вызов существующему устройству и переосмыслить его [Унгер, с. 143–144].
Нет у левых, продолжает Р. Унгер, и движущей силы, и социальной базы, людей, чьи интересы и устремления они могли бы представлять. После утраты особых связей со своей традиционной социальной базой (организованными рабочими, Марксовым «пролетариатом») у лидеров левых, замечает он, «по-видимому, оставалась только одна альтернатива: отказаться от идеи какой‐то определенной “социальной базы” вообще и обращаться ко всем избирателям. И им пришлось отказаться от идеи особой связи с рабочим классом и более узкой лояльности, санкционрованной старой доктриной» [Унгер, с. 143–144].
У левых, заключает Р. Унгер, нет не только альтернативы, идей и социальной базы, у них нет еще и кризиса. Разъясняя содержание этого тезиса, он пишет, что вопреки важному положению классической социальной теории «причиной социальных изменений в современной истории служили, скорее, не внешние травмы – войны и экономические потрясения, – а внутренние противоречия современных обществ. Политические и экономические институты этих обществ поддерживают значительную дистанцию между нашей обыденной деятельностью, которая поддерживает сохранение существующего контекста, и нашими неординарными действиями, нацеленными на преобразование этого контекста; поэтому трансформация институтов продолжает зависеть от бедствий». Не следует забывать, напоминает Р. Унгер, что «институциональное и идеологическое устройство современной социал-демократии сложилось в результате экономического краха 1930-х и последующей мировой войны» [Унгер, с. 146].
Однако несмотря на довольно пессимистическую оценку того состояния, в котором находятся левые, Р. Унгер приходит к выводу о том, что дела левых все же небезнадежны. Альтернатива есть, утверждает он, есть и исходные идеи, на основе которых можно представить такую альтернативу; есть реальные социальные силы, способные стать социальной опорой левых, есть и способ, позволяющий обходиться без кризиса, используя имеющиеся возможности. Основная задача альтернативы, считает Р. Унгер, состоит в том, чтобы «связать социальное включение и индивидуальное участие с институтами политической, экономической и социальной жизни. Недостаточно гуманизировать социальный мир, его необходимо изменить. Чтобы его изменить, нужно вернуться к попыткам преобразования экономики и политики, оставленным социал-демократией в середине ХХ в., когда она пошла на компромисс, который определил ее нынешний горизонт. Необходимо отказаться от противопоставления ориентации на рынок и государственного регулирования как разделительной линии, организующей наши идеологические споры, и обратиться к экономическому, политическому и социальному плюрализму, который допускает соперничество различных вариантов развития. Необходимо сделать так, чтобы большее равенство и включение основывались на экономическом росте и технологических инновациях, а не на ретроспективном перераспределении через налоги и социальные выплаты. Необходимо демократизировать рыночную экономику с помощью обновления механизмов, которые определяют ее сегодня, а не просто заниматься регулированием или исправлением недостатков с помощью компенсационных выплат [Унгер, с. 146–147]. Уточняя содержание левой альтернативы, Р. Унгер пишет, что в основе левого подхода должно лежать не смягчение неравенства перераспределительными средствами, а раскрытие способностей и расширение возможностей простых людей на основе постепенной и последовательной реорганизации государства и экономики. Его целью должна стать не гуманизация общества, а самореализация человека. Победу в будущем одержит та политическая сила, которая сможет создать основу для конструктивной работы воображения и совместного участия в непрерывном создании нового. Бразильский философ заключает, что «левые смогут сохранить верность своим устремлениям, только если они смогут предложить новые формы, позволяющие каждому участвовать в строительстве, а не отдадут созидательные задачи на откуп привилегированным элитам» [Унгер, с. 147–148].
Что же представляет собой та движущая сила, которая, по мнению Р. Унгера, способна воплотить в жизнь потенциальную альтернативу левых? Он напоминает тот факт, что все страны мира по-прежнему являются классовыми обществами, что понятие класса не исчезло. Его особенностью является взаимодействие двух противоположных принципов: наследования и меритократии. Эти принципы на практике поддерживают непростое, но мирное сосуществование. Наиболее распространенным следствием сосуществования класса и меритократии является система, состоящая из четырех основных классов, которая снижает жизненные шансы индивидов и противоречит целям демократии. Верхушку составляет класс профессионалов, менеджеров и рантье, обладающих богатством и свободой выбора, которая более важна, чем концентрация доходов. Затем идет класс мелких предпринимателей, занятых самоэксплуатацией. Более низкое положение занимают наемные работники из числа «белых» и «синих» воротничков. В самом низу классовой системы находится низший класс, состоящий в основном из расовых меньшинств и гастарбайтеров, представители которого страдают от незащищенности, лишений [Унгер, с. 155].
Особенность этой классовой системы (в богатых странах) состоит в том, замечает Р. Унгер, что рабочий класс, мелкие предприниматели и даже рядовые представители класса профессионалов, менеджеров и рантье защищены от нищеты, но отлучены от власти. Они не могут оказывать сколько-нибудь серьезного влияния на правительство и не в состоянии существенно повлиять на свою повседневную жизнь и перспективы. Задача демократии, по Р. Унгеру, состоит в том, чтобы дать людям шанс стать более свободными и сильными. В этом отношении классовая система не просто препятствует достижению равенства возможностей, но приговаривает простых людей к жизни «маленького человека» [Унгер, с. 155].
И все же, по мнению Р. Унгера, и в этом отношении имеются обнадеживающие признаки, имея в виду стремление людей к скромному преуспеванию и независимости. Самой большой стратегической ошибкой, совершенной левыми в последние два столетия, считает Р. Унгер, было провозглашение мелкой буржуазии своим врагом или только временным союзником и признание своей социальной базой промышленного рабочего класса. Между тем повсюду в мире эта часть рабочего класса сокращается, его считают всего лишь одной из множества других заинтересованных групп, требующих защиты и поддержки. Класс, от которого отказались левые, стал социальной базой политических движений, которые победили их, левых. Мы, современники, утверждает Р. Унгер, в большинстве своем являемся мелкими буржуа, если не по экономическому положению, то по мировоззрению. Интересы группы, отвергнутой левыми из-за их мнимого «своекорыстия», стали заменой универсальных стремлений. И если левые поддержат такое стремление и предложат этому классу набор институтов и практик, более богатый в сравнении с мелким предпринимательством, и ценности, более возвышенные, чем забота о благе семьи, они смогут привлечь на свою сторону сильнейшего союзника и устранить главную причину своих исторических поражений. Иными словами, одной из движущих сил потенциальных перемен являются рабочие, желающие стать мелкими буржуа [Унгер, с. 157].
