Роберт Силверберг - Вверх по линии
И я решил утешиться в объятиях Пульхерии.
Раз уж случилось мне оказаться в соответствующей эпохе и раз Джад-2 не удосуживается заглянуть сюда, чтобы повидаться с нею, то это казалось мне единственно верным решением. Ведь у нас БЫЛО назначено что-то вроде свидания. Ведь, кажется, самое последнее, что сказала мне Пульхерия после той ночи из ночей, было: «Мы встретимся снова через два дня, хорошо? Я сама все устрою».
Как давно это было?
По меньшей мере две недели тому назад, подсчитал я, если исходить из базиса нынешнего времени 1105 года. Может быть, три.
Она предполагала послать гонца с письмом ко мне в поместье Метаксаса, в котором будет говориться, где и как мы сможем встретиться во второй раз.
В своих хлопотах по розыску Зауэрабенда я совсем позабыл об этом. Теперь я рыскал по всему именью, расспрашивая челядь Метаксаса и его управляющего, не приходило ли из города какое-либо послание на мое имя.
– Нет, – отвечали все, кого я ни спрашивал. – Не было таких посланий.
– Подумайте хорошенько. Я ожидаю важное известие из дворца Дукаса. От Пульхерии Дукас.
– От кого?
– Пульхерии Дукас.
– Не было таких известий, господин.
Я разоделся в самые роскошные свои одеяния и застучал каблуками в сторону Константинополя. Осмелюсь ли я предстать без приглашения во дворце Дукаса? Я осмелился на это. Мое фальшивое прикрытие в качестве неотесанного мужлана-деревенщины из Эпира вполне могло оправдать возможное нарушение этикета.
У ворот дворца Дукаса я позвонил слугам, и навстречу мне вышел старик-конюший, именно он показывал мне дорогу в покои в тот памятный вечер, когда Пульхерия решила отдаться мне. Я дружелюбно улыбнулся старику, конюший смерил меня отсутствующим взглядом. По-видимому, он позабыл меня, так я посчитал.
– Мои сердечные приветствия господину Льву и госпоже Пульхерии, сказал я.
– Будьте любезны, передайте им, что тут их ожидает Георгий Маркезинис из Эпира.
– Господину Льву и госпоже… – повторил конюший.
– Пульхерии, – сказал я. – Они меня знают. Я дальний родственник Фемистоклиса Метаксаса, и… – здесь я запнулся в нерешительности, чувствуя себя еще более глупо, чем обычно, распинаясь о своей родословной перед простым конюшим. – Позови-ка мне дворецкого, – прорычал я.
Конюший поспешно побежал внутрь дворца.
После продолжительной задержки появился крайне высокомерный на вид тип в византийском эквиваленте ливреи и стал внимательно меня осматривать.
– Слушаю.
– Мои наилучшие пожелания господину Льву и госпоже Пульхерии. Будьте любезны передать им…
– Госпоже… какой?
– Госпоже Пульхерии, жене Льва Дукаса. Я Георгий Маркезинис из Эпира, дальний родственник Фемистоклиса Метаксаса. Несколько недель тому назад мы были здесь на званом вечере, который давали…
– Жену Льва Дукаса, – холодно заметил дворецкий, – зовут Евпрепией.
– Евпрепией?
– Евпрепия Дукас – хозяйка этого дворца. Человече, чего вам здесь надобно? Если вы пришли сюда пьяный посреди бела дня нарушить покой господина Льва, я…
– Погодите, – сказал я. – Евпрепия? Не Пульхерия? – В моей ладони сверкнул золотой визант и быстренько упорхнул в уже ждавшую его ладонь дворецкого. – Я не пьян, и все это очень важно. Когда Лев женился на этой… этой Евпрепии?
– Четыре года тому назад.
– Че-ты-ре-го-да-на-зад? Нет, это невозможно. Пять лет тому назад он женился на Пульхерии, которая…
– Вы, должно быть, ошиблись. Господин Лев женился только однажды, на Евпрепии Макремболитис, матери его сына Василия и его дочери Зои.
Рука дворецкого снова приподнялась. Я опустил в нее еще один визант.
Чувствуя, как у меня из-под ног уходит земля, я забормотал:
– Его старшим сыном является Никетас, который еще не родился, и у него совсем не должно быть сына Василия, и… Боже праведный, неужели вы затеяли какую-то нечестную игру со мною?
– Клянусь перед образом Христа-Пантократа в том, что все сказанное мною – истинная правда до единого слова, – решительно заявил дворецкий.
Постукивая своим кошельком с византами, я сказал, теперь уже совсем отчаявшись:
– А насколько возможно устроить мне аудиенцию у госпожи Евпрепии?
– В принципе – почему бы и нет? Вот только сейчас ее нет здесь. Она уже три месяца отдыхает во дворце Дукаса на трапезундском побережье, где ждет своего следующего ребенка.
– Три месяца? Значит, здесь не было никакого званого вечера несколько недель тому назад?
– Нет, не было, господин.
– И здесь не было императора Алексея? И Фемистоклиса Метаксаса? Ни Георгия Маркезиниса из Эпира? Ни…
– Никого из них, господин. Чем я еще могу вам помочь?
– Наверное, уже ничем, – сказал я и, шатаясь, побрел прочь от дворца Дукаса как человек, которого поразили своим гневом боги.
54
Печально я странствовал по юго-восточной окраине Константинополя, вытянувшейся вдоль берега Золотого Рога, пока не набрел на лабиринт из лавок, рыночных площадок и таверн поблизости от того места, которое через какое-то время будут называть мостом Галата и где сегодня тоже лабиринт лавок, рыночных площадок и таверн. По этим узким, то переплетенным, то хаотически разбросанным, улицам я брел совершенно бесцельно, как зомби. Я ничего не видел, так же, как ни о чем не в состоянии был думать. Вот так, не соображая, я просто ставил одну ногу впереди другой и продолжал брести, пока уже под самый вечер судьба снова не «схватила меня за яичники».
Я вошел, спотыкаясь, наугад в одну из харчевен, размещавшуюся в двухэтажном строении из неокрашенных досок. Несколько торговцев потягивали здесь свою ежедневную дозу вина. Я тяжело бухнулся за покоробленный и шаткий стол в никем еще не занятом углу комнаты и, тупо уставившись на стену, стал думать о Евпрепии, беременной жене Льва Дукаса.
Ко мне подошла хорошенькая подавальщица и спросила:
– Вина?
– Да. И чем крепче, тем лучше.
– И жареной баранины?
– Спасибо, я не голоден.
– Мы здесь делаем очень вкусную баранину.
– Я не голоден, – повторил я. И угрюмо уставился на ее лодыжки.
Лодыжки у нее оказались очень и очень приличными. Я перевел взор чуть повыше, на икры, но здесь меня ждала неудача, так как ноги ее скрывались за складками простого длинного одеяния. Она ушла и вскоре вернулась с бутылью вина. Когда она ставила его передо мной верхняя часть ее одеяния распахнулась, и моему взору предстали две полные, белые, с розовыми кончиками, груди, которые свободно вывалились наружу. Тогда наконец-то я взглянул на ее лицо.
Она вполне могла бы сойти за сестру-близняшку Пульхерии.
Такие же темные озорные глаза. Такая же, без малейших изъянов, оливковая кожа. Такие же полные губы и тонкий нос. Такого же возраста примерно семнадцати лет. Различия между этой девушкой и моей Пульхерией заключались лишь в одежде, осанке и выражении лица. Девушка была в довольно грубом одеянии: ей недоставало аристократической элегантности осанки и походки Пульхерии; и были у нее какие-то надутые, будто недовольные губы. Она имела мрачный вид девушки, болезненно уязвленной тем, что она поставлена явно ниже того места, которое, как ей кажется, могла бы занимать.
– Ты почти, как Пульхерия, – сказал я.
Девушка хрипло рассмеялась.
– Что за несусветную чушь вы там порете?
– Одна моя знакомая девушка очень на тебя похожа. Так вот – ее зовут Пульхерией.
– Вы придуриваетесь или, наверное, совсем пьяный! Я и есть Пульхерия.
И мне очень не нравятся эти ваши заумные заигрывания, незнакомец.
– Ты Пульхерия?
– Определенно.
– Пульхерия Дукас?
Она расхохоталась мне прямо в лицо.
– Дукас! Ну и скажете! Теперь я точно знаю, что вы не в своем уме.
Пульхерия Фотис, жена Гераклеса Фотиса, владельца постоялого двора!
– Пульхерия… Фотис… – тупо повторял я. – Пульхерия… Фотис… жена… Гераклеса… Фотиса…
Она близко наклонилась ко мне, дав мне еще раз возможность полюбоваться ее потрясающей грудью. И теперь уже не надменно, но встревоженно, она тихо произнесла:
– Судя по вашей одежде, вы знатная персона. Что вам здесь надобно?
Гераклес что-то не так сделал?
– Я здесь только для того, чтобы отведать вина, – сказал я. – Но послушайте-ка, скажите мне вот что: вы Пульхерия, урожденная Ботаниатис?
Ее будто поразило молнией.
– Вам это известно!
– Это правда?
– Да, – сказала моя обожаемая Пульхерия и грузно опустилась на скамью со мной рядом. – Только теперь я уже больше не Ботаниатис. Вот уже пять лет – с того самого времени, как Гераклес… этот мерзкий Гераклес… с того времени, как он… – Она, разволновавшись, отпила вина прямо из моей чаши. – Кто вы, незнакомец?
– Георгий Маркезинис из Эпира.
Это имя ей ничего не говорило.
– Двоюродный брат Фемистоклиса Метаксаса.
Она от удивления широко разинула рот.
– Я так и подумала, что вы важная персона! Я это сразу поняла! – Она вся затрепетала, и от этого стала еще более привлекательной. – Так чего вы от меня хотите?
