Борис Горобец - Геологи шутят... И не шутят
Известен случай, когда на научно-техническом совете докладчик делал сообщение про оловянные руды, а некоторые собравшиеся специалисты ничего не могли понять из доносившегося до них «абсурда», пока не догадались, что речь идет об уране. Сходная ситуация «абсурда»: сплав бериллия с алюминием, следуя инструкции, именовали как сплав алюминия с алюминием!
В геологии было предписано называть уран альбитом (это натриевый полевой шпат). Ленинградский геолог М. Н. Воскресенская, работавшая в конце 1940-х гг. в Кировской экспедиции с рудами крупнейшего уранового месторождения близ Желтых Вод, вспоминала: «Надо же было натровому метасоматозу подшутить над этим! На месторождении урановая минерализация тесно ассоциировала с развитием кислого плагиоклаза-альбита, замещая в зонах метасоматоза породы и образуя подлинные альбититы. Поэтому применение шифра пород создавало значительные сложности при использовании его в служебных документах и научных отчетах. Возникали формулировки, более чем странные для истолкования. Например: „Выделялись в зонах альбитоносные альбититы, а также альбититы, где альбит присутствует лишь в виде редкой вкрапленности или отсутствует совершенно <…> В альбитите минерал альбита черного цвета, под микроскопом обнаруживает колломорфное строение, очевидно, это настальбит“» [ГЖМ-14. С. 390].
А вот забавный пример иного рода. В ядерных центрах с шоферов высоких руководителей брали подписку о том, что они нигде ни под каким видом не имеют права повторять какие бы то ни было слова и выражения, случайно услышанные во время бесед их пассажиров между собой. Результат был неожиданным — многие шофера прекратили материться (об этом рассказал Ф. Щелкин, живший и работавший в атомном центре Челябинск-70 вместе со своим отцом, главным конструктором водородной бомбы).
Вместе с тем надо сказать, что столь суровый режим позволил избежать утечек информации о работах по атомной бомбе в СССР в период 1943–1949 гг. И в нашем Атомном проекте не было предателей, в отличие от атомных проектов в США, Англии, Германии, Израиле. Испытание в СССР первой атомной бомбы было неожиданным шоком для Запада. Если бы туда просочилась достоверная информация о том, что СССР вот-вот создаст свою атомную бомбу, это увеличило бы многократно риск превентивного атомного удара США по городам СССР.
Дело «геологов-вредителей» спровоцировали идеологи-вредители
30 марта 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) в присутствии Сталина заслушало «Сообщение тт. Шестаковой и Поспелова о состоянии геологических разведок в Красноярском крае». Кто такие Шестакова и Поспелов? Геологи? — Нет. П. Н. Поспелов это идеолог, главный редактор органа ЦК газеты «Правда», а А. Ф. Шестакова — корреспондент «Правды» в Красноярском крае. Театр абсурда! Авторы доклада о состоянии геологических разведок в крае ничего общего с геологией не имеют. Журналистка Шестакова в 1935–1938 гг. «трудилась» в Институте Маркса-Энгельса-Ленина. Из института ушла из-за склок (так написано в газете «Поиск» от 11.08.2000). Затем, в 1944 и 1945 гг. она написала два письма на имя Секретаря ЦК Г. М. Маленкова, в которых обличала геологов, ученых и руководство во вредительской консервации Минусинского месторождения меди, которое было признано нерентабельным. Шестакова доказывала, что в регионе есть также руды олова, скрываемые вредителями, приводила «неоспоримый» аргумент — наличие бронзовых изделий в краеведческом музее. Министр геологии И. И. Малышев (1904–1973) принял Шестакову, объяснил ей геологическую обстановку в крае, рассказал, что олово сюда издавна завозили издалека, это известно всем краеведам. В годы войны в ЦК возобладал здравый смысл, и в октябре 1945 г. жалоба Шестаковой была снята с контроля. Но она продолжала писать и дождалась своего часа. В конце 1940-х гг. в стране почти не было урана, срочно необходимого для создания ядерного щита. Шестакова об этом знала и переключилась с «вредителей», лишающих страну меди и олова, на уран. С ее подачи органами госбезопасности началась «раскрутка» дела вокруг образца урановой руды необозначенного происхождения, который хранился в Минусинском музее. Несмотря на то что, как вскоре выяснилось, этот образец был привезен в музей из Узбекистана с месторождения Тюя-Муюн (открытого еще в начале XX века), Шестакова заявила, что вредители скрывают наличие урановых руд в Красноярском крае. В Мингео СССР заработала тройка от Политбюро в составе В. М. Молотова, А. И. Микояна и Л.3. Мехлиса.
31 марта 1949 г. МГБ арестовало около десятка видных геологов, среди них были начальник 1-го (уранового) главка Мингео СССР академик И. Ф. Григорьев, член-корреспондент АН СССР А. Г. Вологдин, профессора и доктора наук: В. М. Крейтер, Я. С. Эдельштейн, Б. К. Лихарев, главный геолог Красноярского геологического управления А. А. Предтеченский и главный инженер Н. Ф. Рябоконь, главный инженер треста «Запсибцветметразведка» К. С. Филатов. Всего за 1949 г. было репрессировано около тридцати геологов, в том числе видные ученые: М. П. Русаков (о нем см. отрывок ниже), В. К. Котульский, М. Н. Годлевский, В. Н. Верещагин, Л. И. Шаманский, И. К. Баженов, В. В. Богацкий, Ф. Н. Шахов, М. М. Тетяев, В. А. Хохлов. Почти весь центральный аппарат Мингео был разогнан, уцелел лишь один замминистра, председатель Госкомиссии запасов В. И. Смирнов. Позже Григорьев, Эдельштейн, Котульский, Шаманский умрут в ГУЛаге. Некоторых из арестованных геологов освободят в 1951–1952 гг., и они вернутся домой. Всех остальных реабилитируют после смерти Сталина. Шестакова представит в 1956 г. справку о своей невменяемости и избежит ответственности за оговор, хотя и будет исключена из партии.
В апреле 1949 г. Политбюро принимает Заключение «О работе МГБ СССР по вскрытию вредителей в геологии и, в частности, в Красноярском крае». Непростой вопрос: почему Берия, руководивший в те годы Атомным проектом СССР, заслуживший уважение ветеранов-ядерщиков и не допускавший арестов внутри своей ядерной империи, включился в «раскрутку» дела, о котором он почти наверняка знал (в отличие от Сталина и Молотова), что это туфта? Но не все было так просто. Когда с конца 1945 г. заработала на полную мощь правительственная программа по созданию атомной бомбы, то проблема отсутствия урана для загрузки промышленного реактора по наработке плутония была настолько критичной, что по решению И. В. Сталина и Л. П. Берия финансирование работ проводилось «сходу», по фактическим затратам, без заранее утвержденных смет. Решения о производстве геологоразведочных работ и строительстве предприятий для добычи урана и переработки руд нередко принимались форсированно, с нарушениями общепринятой стадийности этих работ (поиски, оценка, предварительная разведка, детальная разведка руд, проектирование и строительство рудников). Это приводило к конфликтам между руководителями 1-го (уранового) Главка Мингео СССР и Первого главного управления (ПГУ) при Спецкомитете СНК (СМ) СССР. Бывший начальник геологического отдела 1-го Главка Е. А. Пятов, описывая обстановку тех лет, констатирует: «Руководство Главка Мингео СССР и особенно главный геолог академик И. Ф. Григорьев <1890–1949>, воспитанный на традициях соблюдения стадийности, зачастую выступали против больших объемов геологоразведочных, а иногда и эксплуатационных работ на недостаточно подготовленных объектах». Указанные противоречия и привели к трагедии. Очевидно, Берия решил заменить Григорьева, тормозившего, как он считал, решение проблемы уранового сырья. Берия решил привести к руководству Министерством геологии своего человека. Возможно, играла роль и личная неприязнь. Берия и прежний министр геологии Малышев были неплохо знакомы. Они как-то ездили с совместной инспекцией на Кавказ, и там между ними возникла ссора. Берия в своем стиле попытался грубо «подшутить» над Малышевым, он незаметно подсунул ему в тарелку крайне острый местный перец. Малышев поперхнулся и обругал Берию. Это мелочь, но Малышев никогда не пытался сблизиться с Берией, стать его человеком. Позже он не раз говорил близким, что считает Берию человеком подлым.
Преемником И. И. Малышева стал Петр Андреевич Захаров (1905–1974). Это был инженер-металлург, кандидат технических наук (с 1934 г.), генерал-майор технической службы. До войны он работал в Наркомтяжпроме начальником главка по меди, но с 1941 г. стал могущественным начальником Главного управления лагерей горно-металлургической промышленности НКВД СССР. Все это огромное управление, насчитывавшее 190 тысяч заключенных, было напрямую подчинено с осени 1945 г. атомному Спецкомитету при Совмине СССР во главе с Л. П. Берией. Ставя Захарова на Министерство геологии, Берия «подгребал под себя» всю геологию страны.
Но почему Сталин принял подсунутую ему туфту с ураном за чистую монету? Академик-терапевт А. И. Воробьев говорит, что в 1947 г. Сталин перенес инсульт, это тяжело сказалось на его психике, усилив до запредельных размеров его и так гипертрофированную природную подозрительность. Информацию министра госбезопасности Абакумова с подачи Шестаковой о вредительстве в геологии Сталин принял всерьез. Хотя и сказал Абакумову: «Вы не очень-то увлекайтесь арестами геологов, а то разведку недр некому будет вести» (со слов И. И. Малышева, присутствовавшего на Политбюро).
