Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт
Он с трудом оторвал взгляд от статуй воинов, что так и остались торчать, непонятные и неизвестно для чего предназначенные, косо посмотрел на меня, одним взглядом оценив мой рост, ширину плеч и объем бицепсов.
— Я исключение, — сказал я твердо. — Я вроде Пифагора, был такой знаменитый олимпийский боец. На трех Олимпиадах побеждал в кулачном бою, но остался известен изобретательством особого кроя брюк, которые вошли во все учебники, как пифагоровы штаны, что во все стороны равны... Тебе, кстати, их поменять не нужно?
Он опасливо пощупал себя сзади.
— Да вроде нет. И у меня не пифагоровы.
— Точно? — спросил я с сомнением. — А то Пифагор стал дико знаменит благодаря этим штанам.
— Точно, — ответил он мрачно. — Всю одежду мне в монастыре шили!
— Мужчины? — спросил я с сомнением. — А почему без карманов? Для мужчины карманы — это все. Без карманов либо не одежда, либо что-то женское. Ладно, пойдем... А вот если бы пифагоровы...
То и дело с опаской оглядываясь на металлические статуи, он поднялся в седло, разобрал повод, на меня поглядывал сумрачно.
— Не пифагоровы, — сказал он с вызовом. — Вообще мне кажется, сэр Ричард, с этим Пифагором вы путаете. Либо надсмехаетесь! Монахи шить умеют! И ничего во мне женского нет. Вы мне зубы не заговаривайте! Как перед аббатом оправдываться будете?
Я изумился.
— Зачем?
— Но он не велел уничтожать портал Зла! И эти вот... что повылазили. Вдруг они?
— Аббат мудер, — изрек я. — Он не дает заданий, что превышают наши силы и весьма скромные в неограниченности таланты. Говоря яснее, которые хоть и по рылу, но не по зубам. Надо не только зубы, но и клыки!.. У тебя клыки есть?
Он сказал оскорбленно:
— Сэр Ричард, за кого вы меня принимаете? Я что, зверь какой, да еще дикий?
— Вот-вот, — ответил я. — А на меня он посмотрел и сразу понял, такому и приказывать не надо. Вообще лучше не приказывать, а то и взаправду пойду... В об-щем, аббат уже знает, что мы этот проклятый портал Зла закрыли раз и навсегда, что значит, надолго.
Он пробормотал с озабоченностью в голосе:
— А не вылезет этот проклятый портал в другом месте?
Я посмотрел с отвращением.
— Сигизмунд, ты рассуждаешь, словно и не рыцарь! Вылезет — пойдем и вобьем в землю снова. Разве не для подвигов рождены? Старость нас в постели не застанет, слышал такую песню?
— Нет, — ответил он.
— Я тоже, — сознался я. — Так, кто-то напевал спьяну... Да и то, уверен, слова перепутал. В общем, с такими, как мы, всегда есть место подвигу!..
Он перекрестился и сказал с чувством:
— Спасибо, сэр Ричард! Вы меня успокоили. С вами всегда так, сперва взволнуете, а потом успокоите. И такая благодать на душе...
— Я такой, — согласился я гордо. — Утешитель. А насчет портала не переживай. Уверяю между нами, паладинами, аббат в самом деле не знал, как закрыть этот портал. И если даже поворчит, что мы уничтожили полигон для оттачивания навыков рукопашного боя с нечистью, все же вздохнет спокойнее. А если где-то и вылезет, то это будет уже в другом месте, а то и вовсе в другом королевстве. Пусть отдуваются местные власти.
Обратно наши кони шли ноздря в ноздрю, а когда приблизились к воротам Храма, Сигизмунд красиво и мощно подул в боевой рог. Гнусавый хриплый вой пронесся над миром, я уверен, что способен поднять на ноги весь Храм, однако на воротах появился только позевывающий Жак. •
— Проезжайте, — сказал он, ворота медленно и торжественно распахнулись, как и положено перед героями, что возвращаются с очередной плановой победой. — С вас выпивка.
— Заметано, — ответил я бодро.
Наши кони пошли резво, но в самом проеме уперлись в некую стену, абсолютно незримую на ощупь. Я поставил коня боком, пощупал рукой, ощущение такое, что там стена, толщина которой от этих ворот и до Большого Хребта.
— Че-то у тебя сбой, — заявил я.
Сигизмунд помалкивал растерянно, я видел по его лицу, что уже винит себя за разрушение портала.
Жак с недоумением смотрел с высоты ворот, наконец проворчал:
— Стойте там. Щас выйду.
Мы не двигались в седлах, он вышел неспешно, обошел обоих и ткнул пальцем в мою сторону.
— Брат паладин, что это у вас там торчит из-под плаща?
— Трофей, — ответил я со скромной гордостью.
Сигизмунд сказал торопливо:
— Сэр Ричард сразился с могучим колдуном и зарубил его!
Я протянул жезловидный посох Жаку, но тот отпрыгнул с непривычной для его веса легкостью.
— Нет-нет, бросьте это на землю!.. Фух, эту штуку ворота и не пропускают. Брат паладин, пусть это там и лежит, я сообщу отцам, заберут сами. С нею ворота все равно не впустят, а без нее даже не вдарят. Хотя, может быть, им и хочется.
Я сказал с беспокойством:
— Это ценный трофей!.. Уверен, что не сопрут? А то вон и Сигизмунд неровно дышит, видишь, как облизывается и руки потирает?
Жак покосился на молодого рыцаря, у того лицо перекосилось от сильнейшего отвращения, ухмыльнулся мне и сказал уже весело:
— Да, брат паладин, из веселых краев ты, видать... хотелось бы и мне там покуролесить!
— Еще успеешь, — подбодрил я.
Мы проехали под аркой ворот, никакого незримого заслона больше нет, во дворе монахи останавливаются и поворачиваются в нашу сторону. Глаз не видно под опущенными на лицо капюшонами, но чувствуется, многие сгорают от любопытства.
Глава 4
Я проснулся под басовитые удары колокола, прислушался, со всех сторон, словно звучат сами стены, мощное пение доносится с такой силой, будто хор расположился вокруг моей узкой монастырской койки, хотя слева стена, но голоса звучат и оттуда.
Дверь приоткрылась, я ожидал брата Альдарена, но вошел отец Леклерк, привычно суровый и нахмуренный, в прошлый раз мы общались часто, в этот раз что-то не получается.
Отец Леклерк, очень строгий, вместо привычно темной и сильно потертой рясы на нем добротный плащ, однако церковный, к тому же носимый лишь высшими иерархами церкви.
Я ничем не выдал своей гениальной догадки, что отец Леклерк явно не простых свиней, это чувствовал и раньше, но тогда это были одни догадки, а сейчас вот и доказательство. Щас меня поведут, как бычка на заклание, должны же обставить этот цирк покрасивше и показать мне, что моя жертва очень важна для Отечества... Ну, примерно, как я говорю другим.
Но внутри все трясется, хотя подбадриваю себя нахальными сравнениями, ехидничаю и всячески выказываю свою неустрашимость, хотя, боюсь, этих монахов хрен обманешь.
— Готовы? — спросил он коротко.
— Готов, — ответил я обреченным голосом.
Он не стал уточнять, к чему готов, а то бы я ответил, несколько заготовок так и вертятся на языке, и чем ситуация торжественнее, тем сильнее хочется снизить пафос, тогда не так страшно.
— Пойдемте, — произнес он ровно и бесстрастно. — Вам понадобятся все ваши силы. Как насчет зайти в часовню для молитвы?
— Нет, — ответил я вежливо и, наткнувшись на его внимательный взгляд, пояснил: — Я постоянно на связи с Богом. Простите, отец Леклерк, но лично я не нуждаюсь в посредниках.
— В часовне нет священника, — напомнил он. — Только вы и Бог.
— Он и так всегда со мной, — ответил я кротко. — Бог и я.
Он проглотил какие-то слова, остановился у двери, а когда я приблизился, распахнул передо мной ее и сказал тихо:
— Надеюсь, Он будет с вами и в страшный час испытаний.
— На Бога надейся, — ответил я грустно, — но к берегу греби и верблюда привязывай.
Он хмыкнул, помолчал, некоторое время шли молча, затем начал указывать:
— Сюда... нет, теперь сюда...
Мы вошли в ту часть Храма, о которой я даже не подозревал, хотя вроде бы излазил здесь все, так что можно резонно предположить, что и сейчас какие-то секции попросту закрыты от моего примитивного восприятия. Я зрю либо глухую внешнюю стену, либо вижу через окно простор степи...
— А теперь сюда, — сказал он. — Вот в этой часовенке...
Я перешагнул порог любезно распахнутой для меня двери, вздрогнул, внутри эта часовенка просторнее иного собора, стены уходят в немыслимую высь, а почти весь зал, за исключением узкого прохода к алтарю, занят плотными рядами священников и монахов, которых я никогда не видел.
От всех веет несокрушимой силой и уверенностью, лица грозные и суровые, я ощутил трепет, эти люди лучше меня понимают, что всех нас ждет, если провалю испытание, потому собрали все силы монастыря и Храма, а сами подготовились со всей ответственностью...
Я украдкой оглядел знакомые лица: аббат Бенедерий в первом ряду, рядом с ним приор Кроссбринер и его первый помощник отец Аширвуд и его трое помощников, их я вообще увидел впервые, это значит, что в эту часовню в самом деле стянуты все силы Храма.
Двумя рядами священники, отец Мальбрах, елимозарий, толстенький, невысокий, с округлым мягким лицом младенческого цвета и с такой же нежной кожей, но сейчас он так же суров и сосредоточен, как стоящий рядом отец Леклерк, дальше отец Форенберг, многочисленные бефлифы, келарь Иннокентий, отец Зибериус, даже сейчас с заученной улыбкой приветливого госпиталия, камерарий Анельм и отец Ромуальд, оба напряженные, как натянутые тетивы.
