Сергей Бернатосян - Воровство и обман в науке
Ну, а что же вопросы собственного приоритета? Почему ни Чаплыгина, ни Мандельштама не разъедал изнутри тщеславный шепоток? Может, раздариваемые ими идеи были не столь весомы по научной значимости и не шли ни в какое сравнение с теми грандиозными открытиями, которыми они обогатили науку? Возможно, это было и так. Но любой причастный к творчеству человек знает, как священна и дорога автору любая из его находок и откровений и как ему одинаково тяжело отказаться как от большой, так и от малой удачи. Поэтому мировое сообщество может только гордиться тем, что находились и находятся еще пока среди ученых люди, способные подавлять в себе эгоистические настроения и полагающие, что в науке нет и не может быть ничего личного, а все созданное гением человеческой мысли в равной степени принадлежит всем.
К сожалению, в научных кругах далеко не всегда понимали и разделяли мировоззрение такого рода. Если кто-то начинал вдруг без оглядки делиться с соотечественниками, да еще и с коллегами из-за рубежа своими творческими замыслами и находками, то это обычно воспринималось окружающими как чрезмерное простодушие или безграничная наивность. Оберут ведь так, что и комар носа не подточит! Но "бессеребренники" стойко гнули свою линию. Когда, например, замечательного советского геохимика и минеролога Александра Евгеньевича Ферсмана благожелатели пытались остеречь от опасности использования его достижений на стороне, тот лишь с улыбкой заметил: "Иначе я поступать не в силах. Моей одной жизни не хватит, чтобы реализовать все мои идеи. Поэтому пусть к этой задаче примкнут другие исследователи. Это мне лишь на руку".
По большому счету подлинное научное творчество и не должно быть подчинено задаче самоутверждения. Но, к сожалению, при растущем числе научных коллективов, количество истинных служителей науки неумолимо сокращается. Наше нацеленное на потребление общество все больше плодит околонаучных дельцов, нежели одержимых стремлением к познанию исследователей, создавая первым, а не вторым благоприятные условия для процветания. Вглядываясь в их сытые лица, с болью замечаешь, насколько наука сделалась прислужницей, если не "дойной коровой" для многих ринувшихся в нее людей. Что же хорошего можно ждать от такой запрограммированности? Петр Леонидович Капица однажды заметил, что "гениальных ученых мало, но еще реже, когда гениальный ученый совмещается с большим человеком". Эта ставшая крылатой фраза была обронена несколько десятилетий назад.
На сегодня в науке личностей, сочетающих редкую природную одаренность с высочайшей порядочностью, вообще можно пересчитать по пальцам. И не удивительно, что каждая из них среди мерцающего блеска многочисленных талантов, не обремененных моральными принципами, действительно сверкает, как бриллиант. Но, пожалуй, только под непрерывным потоком исходящего именно от них благородного излучения преображается к лучшему наша планета, не давая злу и неблагопристойности одерживать верх. Причем природа наделила этих "ученых-одиночек" таким мощным интеллектом и такой нравственной силой, что они, даже переселяясь в иной мир, продолжают способствовать ее эволюции, побуждая нас равняться на расставленные ими ориентир*. и не цепляться за ценности, которые ничего не стоят. Русская народная мудрость учит: чем больше отдашь, тем больше вернется. Тот же смысл заложен и в древнюю армянскую пословицу, которая гласит, что "обтесанный камень на земле не будет залеживаться". Но как же нам трудно обтесывать самих себя!
Когда вся жизнь сумевшего постичь эти истины деятеля науки, с ее взлетами и падениями, радостями и муками, победами и невзгодами, лежит как на ладони, то ладонь невольно делается теплой. Жизненные пути таких больших ученых, как Вильгельм Рентген и Пьер Кюри, Игорь Тамм и Владимир Вернадский, Василий Парин и Николай Семенов, братья Вавиловы, Алихановы и Орбели никогда не знали обочин, в которые могла бы завести безнравственность. Согласованные с совестью поступки этих людей воспитывают и учат нас беззаветному служению на избранном поприще, тому, чтобы взыскательность к самому себе оборачивалась высокой ответственностью перед человечеством.
Влияние сверхчистой энергии души академика И.Е. Тамма на окружающих было, например, настолько сильным, что советские физики ради шутки ввели даже для себя единицу человеческой порядочности, выразив ее как "один тамм". Подобным образом было увековечено и имя В.В. Парина — "один парин" был принят за единицу человеческого благородства.
Давая характеристику таким человеко-единицам, писатель Даниил Гранин в книге "Эта странная жизнь" очень точно подметил, что у них "требования к другим и требования к себе совпадают". Не этим ли совпадением объясняется высоконравственная позиция русского биолога Ильи Ильича Мечникова, которую он занял в отношении разного рода "приставал" после разработки им промышленного способа получения простокваши? Почуяв, какую прибыль — может принести выработка простокваши по методу, указанному Мечниковым, некоторые предприниматели просто не давали прохода ученому, одолевая его уговорами и просьбами продать патент и обещая при этом баснословные барыши. Но, несмотря ни на какие посулы, Мечников был категоричен и непреклонен: "Я как ученый не могу себе позволить торговать своими научными результатами". Также тверд был он и в неожиданном для всех решении передать права на безвозмездное использование своего открытия для организации промышленной выработки простокваши… швейцару его родного Одесского университета, когда узнал о тяжелом материальном положении этого простого человека.
Также неординарно поступил и большой друг Мечникова величайший бактериолог нашей эпохи Луи Пастер, получив патент на открытый им способ обработки продуктов нагреванием при определенном режиме. Он предложил ознакомиться с ним всем желающим безвозмездно. А на вопрос: "Для чего он оформлял патент, если не собирался им воспользоваться?" — ученый ответил, что не хотел, чтобы какой-нибудь делец ради собственной выгоды сделал бы это раньше его.
Наш старый знакомый Вильгельм Рентген, отлично осознавая перспективы практического применения своего сенсационного открытия и предчувствуя, в частности, чем могут стать рентгеновские лучи для медицинской диагностики, вообще наотрез отказался от каких-либо патентных прав. Чего только не предлагали представители различных фирм Рентгену, чтобы получить от него согласие на производство товаров, которое бы основывалось на его открытии. Но гениальный немецкий физик упрямо стоял на своем: его открытие должно служить прогрессу всего общества, и он не допустит того, чтобы кто-то превратил его в средство наживы и обогащения. В конце концов эти нескончаемые и назойливые приставания заставили Рентгена, по свидетельству его ученика и биографа, академика А.Ф. Иоффе, самоизолироваться и не общаться ни с кем, кроме узкого круга друзей и соратников.
А уж приставали с самой разной всячиной. То некая фирма бралась сконструировать "икс-лучевой бинокль", позволяющий проглядывать человека сквозь одежду, то, наоборот, выдвигалась идея пошива одежды, "предохраняющей от проникновения лучевой энергии", то предлагалось организовать выпуск головных уборов, препятствующих "чтению мыслей с помощью икс-лучей". Словом, открытие Рентгена буквально не по дням, а по часам обрастало небывалой сенсационностью и шумихой, из-за которых ученый сильно перс живал и даже страдал. Окажись на месте Рентгена другой человек, то он только бы, наверно, подогревал бушующие в обществе "ненаучные" страсти вокруг своего научного открытия, используя их в качестве саморекламы. Но не таков был Рентген. Он видел в науке только источник для утоления жажды познания, удовлетворения своего умозрительного любопытства. Поэтому наотрез отказывался от пышных чествований, орденов, почетных званий и высокооплачиваемых должностей. Эти блага, как воздух, нужны были другому немецкому физику — Филиппу Эдуарду Ленарду, который ради них всю жизнь необоснованно добивался присвоения себе достижений Рентгена. Этого ему сделать не удалось, но непомерные материальные блага он все-таки получил, правда, уже в качестве одного из лидеров физической науки в Германии.
А вспомнить письмо русского химика-органика Михаила Григорьевича Кучерова председателю отделения химии Русского физико-химического общества, датированное февралем 1903 года? Какой прилив нежности к этому ученому вызывает его текст: "Возвращаю в кассу общества сумму (500 рублей), которую некогда я получил от общества в качестве премии за свои работы в ряде ацетиленовых углеводородов. Навсегда сохраняя из нее за собой самое существенное и драгоценное, что заключается во всякой почетной награде, — оказанную ею высокую честь, я охотно возвращаю весь ее материальный состав для того, чтобы он мог сослужить прежнюю свою службу — в виде премии". Представьте, что эта небольшая денежная сумма, отданная Кучеровым обратно, действительно положила начало выплате премий, которые учредили затем для молодых химиков-исследователей! Так поступок этого ученого послужил реальной поддержке дальнейших исследований в его родной органической химии.
