Пол Майло - Что день грядущий нам готовил?
Еще в двадцатые годы британец Норман Хейр считал возможным узаконить эти образцы, приняв во внимание всеобщую — вероятно, обусловленную генетически — склонность мужчин к частой смене партнерш. «Сейчас все мы притворяемся верными супругами, невзирая на повальное распространение адюльтера и внебрачного сожительства… Но рано или поздно придется взглянуть правде в глаза и признать, что мужчины полигамны по своей натуре… Несомненно, позволить каждой женщине иметь полмужа было бы лучше, чем нынешнее положение, когда половина из них имеет одного мужа, а другая — нисколько».
К шестидесятым подобные воззрения сделались популярны сверх всяких ожиданий. Бизнесмен из Бостона Роберт Риммер сочинил роман «Харрадский эксперимент», и тот получил, можно сказать, культовое реноме, разойдясь двухмиллионным тиражом, главным образом среди молодежи. Автор, вдохновленный недавним изобретением противозачаточной пилюли, живописал придуманный колледж, где наставники активно склоняют студентов обоего пола к ублажению юношеской гиперсексуальности (вдобавок подогретой всевозможными способами: например, занятия физкультурой проводятся нагишом) с любым количеством партнеров. В следующих книгах Риммер продолжал отстаивать свою главную мысль: моногамный брак есть «тюремное заключение», убивающее у супругов со стажем все живые чувства. Он утверждал в числе прочего, что сексуальное разнообразие поможет снизить мужскую агрессивность и установить мир и братство во всем мире.
В отличие от глашатаев традиционного гаремного многоженства, Риммер пропагандировал настоящий полигамный, или групповой, брак, в котором женщины тоже имеют нескольких партнеров. Героиня «Харрадского эксперимента» Валери, войдя в такую группу, назвавшуюся «Вшестером», рассказывает, как хорошо с тройкой мужей, меняющихся через неделю: всякий раз, откровенничает она, «у меня снова и снова ощущения первой брачной ночи».
Изменившиеся нравы — лишь один из семейных (или, если угодно, «антисемейных») устоев в новом веке. Другим должны были стать биотехнологии. Как рассказывалось в первой главе, в посулах генной инженерии, искусственной матки и пересадки яйцеклеток многие видели смертельный удар по «статусным» взаимоотношениям родителей с детьми. В пространной статье, опубликованной в 1966 году в женском журнале «Мадемуазель», психиатр Химэн Дж. Вейцен предостерегал, что грядущая «биологическая революция» может обездолить женщин, отняв у них, как выразился автор, первостепенный созидательный вклад — деторождение. Вейцен считал, что женщина, отчужденная от дитяти, чьи гены созданы в лаборатории, начнет стремиться превзойти мужчину в профессии, тем самым «совершая его психологическое убийство».
Мужчин, которые «более не строят семейных жилищ, не добывают мясо на охоте и не участвуют в домашних делах, требующих физической силы», точно так же могут лишить простой природной радости видеть себя в потомках. Вейцен задавался вопросом: не разрушит ли прогресс «мужское начало без остатка, превратив его в скорбный анахронизм»?
Разумеется, ни тени подобных ужасов сегодня нет в помине. Пророчества о гибели материнских чувств как будто игнорировали очевидный факт: испокон веков бездетным парам случалось брать приемышей и растить их в любви, как родных. Отцовская роль, вопреки страхам Вейцена и коллег, также не понесла сколь-нибудь заметного ущерба, причем выяснилось это окончательно как раз в годы, когда женщины массово пошли на производство и быстро завоевали позиции в таких престижных сферах, как право, бизнес и медицина.
Что же до радикально-асимметричных ответов на проблему разводов — вроде временного брака, полигамии и прочего, — то сейчас многие женятся и выходят замуж гораздо позже, чем было еще двадцать лет назад. И такая тенденция, судя по всему, заметно укрепляет институт брака в развитых странах. Дети 1960–1980-х годов, сами выросшие в недружных семьях или знакомые с этой бедой по опыту сверстников, похоже, стараются избежать родительских ошибок. Троекратная женитьба пока все-таки не норма жизни, а редкость.
Предсказание: Весь отпуск в своем умеВ двадцать первом веке у каждого должен быть гарантированный доход плюс еще государственное обеспечение всех социальных нужд, начиная с образования и кончая медобслуживанием. Большинство работ за людей будут выполнять машины. Оттого, как думали многие «специалисты по будущему», свободного времени станет невпроворот. Эти специалисты утверждали, что небывалый мир, в котором надо «жить играючи», перевернет людские нравы и обычаи.
В 1950-е годы ученому Арчибальду Лоу привиделось время, когда прирожденных трудоголиков обрекут на вынужденное безделье — «фантастическое, но вряд ли абсурдное будущее: серые люди толкутся на унылых спортплощадках, отбывая принудительный отдых». В следующем десятилетии политолог Джеймс Аллен Дейтор высказал предположение, что новой культуре досуга придется полностью пересмотреть нормы и правила ортодоксальной морали, избегая однозначных оценок в духе «правильно — неправильно» или «высокое — низкое».
Футуролог Герман Кан, в свою очередь, решил, что досуговая повинность станет пагубой для американцев, ориентированных на деловой успех. Лишь один из десятка, полагал он, сумеет проникнуться ценностями битников и примкнуть к их немытым, обдолбанным рядам. Зато в верной традициям Европе возродится «аристократический» стиль жизни…
Но что все-таки делать с такой прорвой свободного времени? Судя по одному прогнозу середины 1920-х — не ходить в кино. «Звуковым фильмам присущи известные недостатки, которые, возможно, помешают их широкой популярности», — утверждал ирландский лингвист и философ Эдмунд Эдвард Фурнье д’Альба (1868–1933) в книге «Quo vadimus?»[32] (1925).
Не только кинематограф выйдет из моды. Та же участь ждет футбол, бейсбол, баскетбол, хоккей и все прочие игрища «с дедовским мячиком и битой», предсказал шестьдесят лет назад Арчибальд Лоу. Состязания в силе и ловкости, где требуется пробежать быстрее всех или загнать мяч в лунку минимальным числом ударов, получат реноме «дурацких, инфантильных либо брутальных». Вместо них все эфирное время на спортивном канале займут соревнования высоких — во всяком случае, по меркам 1950-х годов — технологий. Зрители будут увлекаться, к примеру, гонками самолетов-беспилотников. Наездников на ипподромах заменят роботы. (Хотя насчет публики, целыми днями болеющей по телевизору за авиамодели или механических жокеев, Лоу и не угадал, все же следует отдать ему должное: нынешние компьютерные игры в чем-то близки тем видениям.)
Бокс, как считал этот ученый, сохранится, но его грубость и жестокость смягчат плоды хайтека. Подобно современным фехтовальщикам, боксеры облачатся в специальную форму с множеством электронных датчиков, которые будут регистрировать каждый удар и вести счет, сделав этот вид спорта «много более зависящим от мастерства бойцов и свободным от угрозы травм». Стало быть, зрелищным нокаутам в двадцать первом веке придется уйти с ринга.
В этом мире, как предполагалось, появится быстрый и дешевый «кругосветный транспорт», так что фактически любое место на земле станет подходящим для вылазки на уик-энд — даже те, что и по нынешним возможностям еще далеки. Восемьдесят с лишним лет назад Фурнье д’Альба не сомневался: европейцы охотно заплатят за однодневный тур в Тимбукту или на Арарат. Люди начнут отдыхать и в Арктике, и в Антарктике, добираясь туда на высокоскоростных самолетах (не говорилось, правда, какие развлечения найдут туристы, очутившись на полюсе). Лесная служба США тоже предсказала в 1974-м, что тысячемильные увеселительные прогулки будут случаться каждый уик-энд.
А еще, как ожидали, люди будут устраивать себе каникулы буквально в собственной голове, управляя центром удовольствия в мозге. В середине шестидесятых футурологи Герман Кан и Энтони Винер предсказали в книге «Год 2000» (1967), что, скорее всего, сны можно будет стимулировать, планировать и «даже программировать». Люди в ту эпоху верили, что наука наших дней сможет вызывать в людском воображении радостные события, воздействуя на определенные участки мозга электротоком или химическими препаратами.
Элвину Тоффлеру представлялось, что сегодняшние победители телевикторин будут получать призы в виде десятиминутной «дегустации удовольствий». Или например, вы приходите в парикмахерскую, садитесь в удобное кресло, вам делают прическу, а специальная аппаратура в это время посылает вам в голову электромагнитные импульсы, приятно щекоча воображение. «Психическая служба» будет работать рука об руку со специалистами «ментального здравоохранения», с тем чтобы моделировать радостные ощущения, весь этот супердиснейленд, где клиенты испытывают любые виды приключенческих, сексуальных или духоподъемных фантазий. Сей прогноз, по сути, мало отличался от научно-фантастической фабулы фильма «Вспомнить всё» (1990), где отпускников подсоединяют к устройству, передающему иллюзии приятных переживаний непосредственно в мозг. В завязке сюжета главный герой, которого сыграл Арнольд Шварценеггер, собирается прокатиться на Марс и завести интрижку со смазливой брюнеткой, не выходя за дверь футуристического турагентства.
