Юрий Емельянов - Смертельная схватка нацистских вождей. За кулисами Третьего рейха
Подобное обращение с советскими военнопленными логично вытекало из трудов Розенберга, убеждавшего своих читателей, что народы СССР – это недочеловеки, что это – люди-муравьи, люди-бобры, которых нельзя ставить в человеческие условия.
Крах «мифа XX века» и его создателя
«Пророчество», высказанное 2 апреля 1941 г. глашатаем «мифа XX века» о «чрезвычайно быстрой оккупации важной и обширной территории СССР», не сбылось. Не реализовалось и убеждение Розенберга о том, что достаточно перестрелять «комиссаров» в соответствии с приказом Гитлера от 6 июня 1941 года, как «больная, сломленная русская душа» покорно подчинится власти оккупантов. «Теоретик рейха» мог обнаружить, насколько его книжные представления о «старческом» «астеническом истощении» русского народа не отвечали сообщениям об упорном сопротивлении захватчикам.
Даже планы тотального разграбления СССР приходилось пересматривать из-за упорного сопротивления тех, кого он до сих пор считал «сломленными» людьми. Так, на совещании у Геринга в августе 1942 г. рейхскомиссар Прибалтики и Белоруссии Лозе заявил, что он мог бы поставлять больше продуктов Германии, «но для этого должны быть созданы предпосылки. Действительно, урожай у меня хорош. С другой стороны, на большей части территории Белоруссии, где хорошо проведены посевные работы, вряд ли может быть убран урожай, если теперь, наконец, не будет покончено с бандитскими и партизанскими бесчинствами. Я четыре месяца кричу о помощи…»
Его перебил Геринг, заявив: «Ваша область такая крепкая. Неужели вы не сможете обеспечить известную защиту от партизан?». В ответ Лозе воскликнул: «Как это можно сделать?! Это полностью исключено!» После этого он рассказал о размахе партизанского движения в управляемом им крае.
Сталкиваясь с растущим повсеместным сопротивлением, Розенберг не мог не придти к выводу о том, что надо хотя бы отчасти менять методы управления, которые могли лишь вызвать ненависть к оккупантам. В приговоре Международного военного трибунала говорилось: «В отдельных случаях Розенберг возражал против эксцессов и зверств, совершавшихся его подчиненными и особенно Кохом». В письме Розенберга Кейтелю от 28 февраля 1942 года, приведенном на Нюрнбергском процессе, говорилось, что бо́льшая часть советских военнопленных «умерла от голода или погибла от суровых климатических условий. Тысячи также умерли от сыпного тифа. Начальники лагерей запретили гражданскому населению передавать заключенным пищу, они предпочитали обрекать их на голодную смерть. Во многих случаях, когда военнопленные не могли больше идти от голода и истощения, их расстреливали на глазах охваченного ужасом населения, а тела их не убирали. Во многих лагерях пленным вообще не предоставляли никакого жилища, они лежали под открытым небом во время дождя и снегопада. Им даже не давали инструментов для того, чтобы вырыть ямы или пещеры». В то же время в приговоре Международного трибунала подчеркивалось, что «эти эксцессы продолжали иметь место, и Розенберг оставался на своем посту до конца».
Розенберг оставался на своем посту, потому что он по-прежнему направлял усилия на уничтожение тех, кто стоял во главе всенародного сопротивления страны. В своем выступлении 18 декабря 1942 г. на совещании в министерстве по делам оккупированных территорий на Востоке Розенберг говорил: «При завоевании русских областей основной идеей является вылечить русский народ от большевизма».
На территории, «освобожденной от большевизма», Розенберг ощущал себя хозяином «огромных земель на Востоке», которыми он восхищался еще в юности, а теперь собирался освоить. В 1943 г. он с явным удовольствием демонстрировал оккупированные земли двум гауляйтерам в ходе поездки по Украине и Крыму. По словам Розенберга, его спутники «были изумлены, когда из окон моего личного поезда, увидели широкие восточные просторы. Всё виденное ими просто выбивалось за рамки привычных измерений: пшеничные поля, Таврические степи, вишнёвые сады… Затем мы посетили расположенный в степях заповедник Аскания-Нова… Некоторое время спустя мы уже были в Крыму, среди его великолепных ботанических садов, а мирными, тихими вечерами наслаждались сладким местным вином. Мы посетили Ливадию… Мы проехали и через Симеис, где я провел лето двадцать шесть лет назад, и смотрели вниз на Черное море с Байдарских ворот».
В этих заметках Розенберга не нашлось ни единого слова об обитателях этих просторных и прекрасных краев. Он лишь упоминал Фальцфейна, бывшего владельца Аскании-Нова, и архитектора Шинкеля, который планировал создать замок у берегов Черного моря. Казалось, что эта пустая земля была отдана во владение немцам и лично Розенбергу.
Однако находясь в нюренбергской тюрьме, Розенберг пытался изобразить себя «защитником славянских народов». В своих нюренбергских воспоминаниях Розенберг писал, что он вел «трудную борьбу за более рациональное отношение к роковым проблемам Востока». Он утверждал, что «Мартин Борман решительно поддерживал «интересы рейха» против «интересов мягкотелого Розенберга», который испытывает больше сочувствия к славянским народам, чем того требует восточная политика в военное время, а Гиммлер подкреплял подобное отношение, настаивая на исключительных полномочиях в том, что касалось борьбы с партизанами».
На деле Розенберг проявлял заботу лишь о предателях своего народа, готовых служить оккупантам. В 1942 г. Розенберг первым стал поддерживать генерала Власова в качестве руководителя сил коллаборационистов в России. В Нюрнбергской тюрьме Розенберг уверял, что его попыткам укрепить положение Власова мешали Гиммлер и Борман. Однако даже из содержания жалоб Розенберга следовало, что Гиммлер просто соперничал с ним в стремлении взять под свой контроль «Российскую освободительную армию» (РОА) Власова. Розенберг писал: «Когда из жителей восточных территорий стали формироваться добровольные батальоны, Гиммлер сделал всё возможное, чтобы взять их под свой контроль».
Конкурентная борьба за контроль над захваченными землями, а не «мягкотелость» Розенберга, была одной из причин разногласий в руководстве рейха. Розенберг писал: «Гиммлер, Кох и Борман вмешивались абсолютно во всё». Розенберг жаловался и на Гейдриха. «Возглавив министерство восточных территорий, я постоянно ощущал политическое противостояние со стороны Гиммлера и Гейдриха. Несмотря на мои протесты, гестапо превратилось в независимую единицу. Все связи с моим ведомством были разорваны полностью, а исполнялись лишь приказы, о которых я впервые услышал только здесь в Нюрнберге. Стало более чем очевидно, что все это было частью методичной кампании, призванной подорвать авторитет «теоретика Розенберга». Сваливая на Гиммлера большую часть вины за преступления нацистов, Розенберг писал: «Великая идея была извращена мелкими людишками. И Гиммлер был ее злым гением».
Конкуренция с Гиммлером распространялась и на «теоретические» изыскания, которые вел Розенберг и подчиненные ему структуры.
В своих мемуарах он жаловался на попытки Гиммлера «подчинить всех уважаемых ученых воле СС». Розенберг утверждал, что Гиммлер «не позволял свободным от его влияния ученым работать в библиотеках, контролируемых его ведомством, и снова заставил полицию работать над исследованиями. Все это, несомненно, таило в себе огромную духовную угрозу, и мои отношения с Гиммлером приобрели еще более рискованный характер».
Неприязнь к Гиммлеру Розенберга объяснялась, прежде всего, стремлением последнего оградить сферу своей деятельности от вторжения конкурента. Поэтому он старался ограничить деятельность рейхсфюрера СС. Розенберг утверждал: «Когда в 1942 году мне в последний раз представилась возможность поговорить с фюрером наедине, я сказал ему, что Гиммлер взвалил на себя слишком много обязанностей и поэтому не сможет выполнять каждую из них достойно… Фюрер понял меня правильно, но лишь коротко ответил, что до сего дня Гиммлер всегда находил возможность улаживать возникающие проблемы».
Против Розенберга был настроен и Геринг. Говоря об оценке Герингом Розенберга, высказанной им 2 марта 1943 г., Геббельс записал: «У него самое низкое мнение о Розенберге. Как и я, он удивлен, почему фюрер продолжает держаться за него, и дает ему власть, хотя он не компетентен, чтобы ею пользоваться. Розенберг должен находиться в башне из слоновой кости, а не в министерстве, которое должно следить за почти сотней миллионов людей… Розенберг, следуя свой склонности суетиться из-за вещей, в которых он ничего не смыслит, создал в министерстве гигантский аппарат, который он не в состоянии контролировать».
Из воспоминаний Розенберга следует, что он так и не понял причины поражения рейха. Он считал, что лишь из-за вмешательства в сферу его деятельности Гиммлера, Бормана и других, в ходе осуществления оккупации «многими важными аспектами просто пренебрегали… драгоценное, незаменимое время было упущено».
