Вадим Радаев - Как организовать и представить исследовательский проект. 75 простых правил
Есть более фундаментальный и в каком-то смысле более достойный путь – проследить и оформить некую российскую национальную теоретическую традицию и пытаться ее продолжать. Работ по этому поводу пишется немало. Например, когда речь заходит об экономической социологии, выделяются четыре российских классика – М. И. Туган-Барановский, отец С. Н. Булгаков, А. В. Чаянов и Н. Д. Кондратьев. Действительно, во всех случаях речь идет об очень интересных и оригинальных мыслителях. Есть только две проблемы. Первая: все они являются политэкономами, моральными философами – кем угодно, но не собственно социологами, к стану которых их настойчиво приписывают. Второе: их идеи слишком оригинальны. И в какие-либо традиции вписываются с большим трудом, а также плохо сопрягаются друг с другом[28]. В целом, как это ни горько, приходится вновь согласиться с мнением А. Ф. Филиппова: «Никакой ориентации на русскую социологию как теоретически состоятельной позиции сейчас не может быть. Она остается областью интереса историков»[29]. И не потому, что в России не было ярких мыслителей, а потому, что им не удалось заложить классических теоретических традиций.
В целом проблема заключается не в том, что на российской земле ощущается острая нехватка оригинального мышления. Его как раз было и будет предостаточно. Чего нам действительно не хватает, так это теоретизирования. Но для того чтобы пояснить этот пассаж, надо разобраться с тем, что мы понимаем под «теорией» в социальном исследовании.
Почему в России нет своих теорий
Что такое теория и чем она отличается от простых нетеоретических суждений? Сформулируем исходное определение: теория – это совокупность логически связанных и верифицируемых (проверяемых) утверждений.
Подобное определение является широко распространенным, и, думаю, большинство коллег готовы его принять. А между тем здесь отсутствует совершенно принципиальное требование, без которого теория просто не в состоянии сформироваться. Вместе с этим дополнительным требованием наше определение, уложенное в форму «правила», выглядит так.
Правило 70. Под теорией следует понимать совокупность логически связанных и проверяемых утверждений, которые признаются в качестве теории определенной частью профессионального сообщества.
Иными словами, теория предполагает помимо логических рассуждений наличие некой конвенции о том, что эти логические связи образуют теорию. Конечно, в данном определении содержится изрядный элемент тавтологии: по сути теорией является то, что воспринимается как теория. Но теория – это нечто большее, чем продукт отдельного воспаленного ума. Это надындивидуальный продукт, результат социальных коммуникаций. Верификация теории и ее признание производятся не абстрактным механизмом с встроенными критериями истинности и объективности, а представителями профессионального сообщества. Конечно, само по себе достижение конвенции еще не порождает теории, но если сообщество не признает чьих-то построений в качестве теории, то они навсегда останутся просто умными (или не очень умными) мыслями.
С этой точки зрения «новая политическая экономия» уездного города N или любая «новая социология», если она не известна за пределами родной области, имеет сомнительный статус, независимо от ее содержания, которое просто не может быть оценено подавляющим большинством исследователей. Само по себе построение логического конструкта где-нибудь в Верхнем Волочке или Южном Бутово г. Москвы не превращает этот конструкт в теорию. Нужна еще деятельность по продвижению этого конструкта в профессиональное сообщество, его превращению в «теорию-для-других».
Добавим, что конвенция по поводу той или иной теории не может быть всеобщей, она распространяется, как правило, на какую-то часть профессионального сообщества. И в этом смысле значимость любой концепции относительна. Должна появиться некая критическая масса исследователей, способных воспринимать и воспроизводить данный теоретический конструкт.
Подобный взгляд попутно помогает нам выработать отношение к неопубликованным «теориям», которые, как мы порою надеемся, дожидаются своего звездного часа в пыльных ящиках авторского стола, чтобы через какие-нибудь полвека осчастливить человечество. Нужно относиться к ним как к набору символов, изображенных на бумаге или занесенных в компьютерный файл. Возможно, перед нами «потенциальная теория», но не более того. Теория должна работать как таковая. Если же она осталась неопубликованной, то исследование, увы, нереализовано.
Приведенные рассуждения отвечают и на сакраментальный вопрос, почему в современной России отсутствуют теории и вообще систематическая деятельность по выработке теоретических конвенций в социальных науках. Подобная ситуация порождается не отсутствием умных и образованных людей, хотя одного ума для собственно теоретической работы недостаточно. Она возникает из недостаточности и разорванности профессиональной коммуникации, которые сами по себе тоже являются свидетельством недостаточной квалификации исполнителей.
Порою задается вопрос: а в советское время разве не существовало оригинальных российских теорий? Повторим, что в оригинальности у нас никогда недостатка не было. Кроме этого, проводились многочисленные и весьма ценные эмпирические исследования. И, например, социология, на которую мы ссылаемся в своих примерах, активно развивалась. Но существовала ли при этом советская социологическая теория – большой вопрос. Казалось бы, советские идеологи решительно настаивали на самостоятельности и сугубой специфичности социалистического учения. Но посмотрим, из чего выстраивались советские методологические конструкты. Прежде всего из постулатов ортодоксального марксизма, который, заметим, по всем параметрам является западной теорией. Кроме этого, продвинутые гуманитарии читали западные книжки, а также изучали то, что делалось коллегами из стран Центральной и Восточной Европы, которые послужили для нас мощными трансляторами западной, в первую очередь англосаксонской мысли функционалистского толка. Мы были отгорожены и оторваны, но продолжали таскать куски с того же стола, не имея возможности брать открыто.
Доморощенные изыскания, кстати сказать, в советское время вовсе не приветствовались. За соблюдением конвенций зорко следили чуткие стражи партийно-методологического порядка. Поэтому подобные теории – продукт скорее постцензурной эпохи.
Возникает следующий вопрос: как выстраивать новые конвенции и налаживать профессиональную коммуникацию, т. е. как создавать пространство для теоретической работы? Напрашивается «очевидное» правило.
Правило 71. Наиболее эффективным способом формирования пространства для теоретической работы является использование существующих западных концептов.
Не потому, что западные исследователи самые умные, и не потому, что их построения лучше объясняют российскую действительность, но в первую очередь потому, что их концепты в нынешних условиях являются наилучшим способом понимания друг друга в профессиональном сообществе, в том числе и в российском. Значительно лучшим, чем эклектичные доморощенные построения местечковых эзотериков.
Каждый из нас имеет право на личную точку зрения, мы можем настаивать, чтобы коммуникация организовывалась на суахили, эсперанто или любом другом языке. Но эффективнее учить английский (или по крайней мере начинать с английского), ибо в сложившейся практике – это основной язык профессионального сообщества, материал, из которого изготавливается подавляющая часть концептуальных продуктов.
Из наших рассуждений вытекает еще одно правило.
Правило 72. В настоящее время не существует никаких других теории, кроме западных.
И в этом нет ничего обидного или посягающего на национальное достоинство. Просто научные теории в том виде, в каком мы обучены их воспринимать и воспроизводить, являются плодом западного рационализма. Это придумано не нами, и повернуть историю вспять вряд ли возможно. Так, например, и правила игры в большой теннис тоже выдуманы не нами. И, может, даже кому-то из нас эти правила не нравятся – площадка кажется длинной, сетка высокой, джентльменское поведение игроков на корте слишком манерным. И что же нам теперь делать – отказаться от этой игры? Или начать навязывать свои правила?
Означает ли это, что у нас полностью отсутствует всякий выбор? Нет, выбор есть – можно отойти в сторону. Есть масса других способов чудного времяпрепровождения – медитация, вчувствование, вглядывание, вживание, наконец, можно заняться прикладной деятельностью. Но если мы все же претендуем на статус исследователя, то придется считаться с существующими правилами и вдобавок смириться с тем, что они придуманы не нами. А значит, в том числе учить иностранные языки и читать «чужие» книги.
