Салли Сэйтл - Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге
Подведем итог. Некоторые ученые заявляют, что ждут того дня, когда нейронаука объяснит механизмы работы мозга настолько детально, что общество будет вынуждено признать тот «факт», что люди не выбирают своего поведения и поэтому должны быть освобождены от обвинения. Такой взгляд представляется встающим на путь конфронтации с тем психологическим и социальным значением, которое воздаяние имеет для жертв, их близких и общества. Жертвы преступления очень тонко чувствуют отношение общества к людям, нарушившим их права. Если правовая система не осуществила заслуженное наказание, жертвы чувствуют себя обесцененными и страдают от потери морального авторитета в своей среде. Общество тоже страдает, когда граждане не видят свершения правосудия и в силу этого теряют веру в авторитет закона.
Философы веками обсуждают вопрос, как может существовать моральная ответственность в мире, где каждое наше действие определяется каскадом предшествующих событий. Но как правовед Стивен Морс напоминает нам, закон не требует победы (47). Чтобы воспринимать людей в качестве ответственно действующих субъектов, закон требует, чтоб они были способны сознательно контролировать свои действия, знали, что они делают, и понимали установленные нормы. Та длинная цепь физических причин и следствий, которая предшествует преступлению, не подрывает способность — и обязанность — закона обвинять и наказывать.
Кларенс Дэрроу говорит так: «Можно ли обвинять Дики Леба за то, что по вине неведомых сил, вступивших в сговор, чтобы сформировать его... он родился без [внутренних переживаний]?» Если можно, «то должно быть новое определение правосудия», — провозглашает Дэрроу (48). Многие нейробиологи соглашаются с этим и развивают утилитарную модель правосудия, предназначенного исключительно для предотвращения преступлений путем средств сдерживания, ограничения дееспособности и применения реабилитации. Более того, эти ученые, похоже, убеждены, что по мере того, как широкая общественность ознакомится с новейшими открытиями, касающимися работы
мозга, она неизбежно придет к тому, чтобы принять их взгляд на нравственную ответственность.
Это, однако, выглядит слишком экстравагантной надеждой. Высокая степень консенсуса разных культур в отношении ценности справедливого наказания предполагает, что человеческое интуитивное представление о справедливости и правосудии так глубоко уходит корнями в эволюцию, психологию и культуру, что новые нейробиологи- ческие откровения едва ли смогут с легкостью заменить его, если это вообще возможно. И вовсе не потому, что люди не способны к изменениям. Наоборот, отношения к вещам могут со временем изменяться, и современная история подтверждает это. Только за последние два столетия мы стали свидетелями глобальной нравственной трансформации, начиная от отмены рабства до правовой защиты от расового и сексуального неравенства и до одобрения миллионами людей однополых браков. Тем не менее эти вехи нравственного прогресса не были бы достигнуты вообще, если бы не универсальная человеческая жажда справедливости и правосудия.
Однако давайте предположим чисто теоретически, что власти объявят мораторий на обвинение на следующей неделе. Превратится ли Вселенная постепенно в место, более гуманное по отношению к преступникам, как то утверждают нейродетерминисты? (49) Возможно ли, что она станет обителью добра для всех нас? Можно ли помыслить, что отношение жертв к проблеме изменится столь радикально, что две таблетки кастрек- са для их насильников будут казаться логичным способом решить дело? Это, безусловно, вопрос эмпирический, но мы подозреваем, что отказ от представления о вине будет иметь серьезные негативные последствия.
С одной стороны, мир без вины будет достаточно неуютным, в нем не будет места таким согревающим душу проявлениям, как прощение, искупление и благодарность. В среде, где ни один индивидуум не несет ответственности за свои действия, так называемые нравственные эмоции были бы непонятны (50). Если мы больше не считаем определенные действия предосудительными и не наказываем нарушителей
соразмерно их преступлению, мы отказываемся от важнейшей возможности восстановить собственное достоинство их жертв и поддержать коллективное представление о справедливом обществе. Если мы не будем отражать нравственных ценностей граждан, которые включают в том числе и справедливое наказание, закон потеряет часть — и, возможно, большую часть — своего авторитета.
Точка зрения жесткого детерминизма неизбежно вступает в конфликт с представлением, что мы несем моральную ответственность до тех пор, пока способны мыслить (за исключением людей с поражением мозга и психическими заболеваниями) и способны действовать в соответствии с нашими сознательными устремлениями. Нейронаука не в состоянии разрешить этот спор. На самом деле мы должны задаться вопросом, какой тип свободы — абсолютный или обычный — необходим для моральной ответственности. Ответ придет из нашего интуитивного представления о справедливости, а не из лаборатории. Да и какой тип нейробиологических экспериментов помог бы нам вообще к этому подступиться? (51) Если даже такой хитроумный замысел эксперимента уже и существует в виде наброска в записной книжке какого-нибудь исследователя, то его еще предстоит исполнить. До этого времени дебаты вокруг ценности воздаяния должны соразмерять потенциальный ущерб, наносимый преступникам, обществу и жертвам, с возникающими при его отмене преимуществами.
Исследования мозга продолжают приносить знания о механизмах мышления и принятия решений. Они помогут объяснить, как мы размышляем, взвешиваем возможности, формируем намерения, реагируем на свои желания и изменяем собственное поведение на основе прогнозируемых последствий. Но наука о мозге никогда не сможет показать нам, что нечестно или аморально обвинять или наказывать людей в мире, где все предопределено. Это означает, что спорное будущее вины и обвинения будет продолжать оставаться проблемой, созданной специально для таких сознательных и склонных к размышлениям существ, как мы.
эпилог
РАЗУМ ЗА ПРЕДЕЛАМИ СЕРОГО ВЕЩЕСТВА
Нейровизуализация, важнейший инструмент нейронауки, оказалась в эпицентре урагана соблазнов. С одной стороны, нейровизуализация привлекает гламурностью сложной и воодушевляющей новой технологии. С другой стороны, привлекает сам мозг — орган очень важный и таинственный. В-третьих, сказывается излишне упрощенная схема связи мозга и поведения, порождающая немыслимые биологические портреты людей. Легко себе представить, как непрофессионалам, а случается, что и некоторым специалистам, этот ураган сносит крышу.
Мы написали эту книгу, чтобы она служила своеобразным якорем. Наш проект заключается не в критике нейронауки или ее знакового инструмента — нейровизуализации. Прежде всего мы хотели показать бездумное отношение к нейронауке: слишком упрощенное и преждевременное ее применение в коммерческой, клинической сферах, в области права и философии (1). Вторая, но не менее важная наша цель — критика модного допущения, что главным уровнем анализа человеческого поведения является объяснение на уровне мозга и что якобы личностью и психикой, то есть психическими продуктами активности мозга, можно пренебречь.
Мы являемся безоговорочными сторонниками нейротехнологиче- ского прогресса. Мы уверены, что методы нейровизуализации и другие вдохновляющие разработки в области нейронауки в будущем прольют свет на отношения между мозгом и психикой. Мы глубоко восхищены нейробиологами, чьи изыскания приводят к новым открытиям и, возможно, уже скоро помогут найти столь необходимые методы лечения
недугов. Однако в главах этой книги мы попытались изложить осмотрительный взгляд на прикладное использование нейронауки в реалиях нынешней жизни и поразмыслить о том, куда могут привести наше общество знания, почерпнутые из науки о мозге. Как мы увидели, «светящийся» мозг не может служить надежным источником для рассмотрения психики в целом и личности человека в частности. И нелогично считать поведение индивидуума неподвластным его собственному контролю только потому, что можно продемонстрировать связанные с этим поведением нейронные механизмы.
Сами по себе сканы мозга не могут сказать нам, является ли человек бессовестным лжецом, любителем определенного бренда, имеет ли он пристрастие к наркотикам или что он не в силах сопротивляться побуждению к убийству. Фактически данные, полученные на основании исследований мозга, на сегодняшний день демонстрируют «нейроизбыточность», то есть мало что добавляют к более привычным источникам информации, на которые мы полагались прежде. В худшем случае данные, полученные методами нейронауки, могут повлиять на нашу способность отличать хорошие объяснения психологических явлений от плохих.
