Виктория Ученова - Беседы о журналистике (второе издание)
Так сокрушается писатель, решив поставить себя в положение документалиста. А журналист всегда документалист. Если даже в мелочи он забывает об этом, немедленно напоминает читатель. Очеркист «Литературной газеты» Г. Падерин приводит письмо одного из своих героев: «…Вы там насочиняли — дескать, угощал вас чаем из литровой эмалированной кружки. Может, это для вас и мелочь, но уж коли взялись писать документальную вещь, надо во всем правды придерживаться: кружка была пол-литровая. И не эмалированная, а фаянсовая…»
Вот так готовы ополчиться на автора персонажи.
И за что? Словно бы размеры кружки, материал, из которого она сделана, что-то меняют в существе многоколонного очерка! Автор его, Г. Падерин, поделился своими размышлениями об этом случае с читателями «Литературной газеты» и с автором письма. Он постарался разобраться в причинах гневной отповеди своего героя.
«Но почему же такая мелочь оказалась способной задеть самолюбие, даже обидеть? Почему?.. А может быть, эта кружка, которая для меня „мелочь“, для того человека была связана с какими-то дорогими сердцу воспоминаниями…»
Видимо, так. И видимо, вдумчивая бережность к деталям не должна покидать тех, кто затрагивает реально живущих, кто сообщает о них в газете или на экране, сопровождая точным адресом. Перед господином Фактом и писатель и журналист с равным уважением, можно сказать, даже с усердием «снимают шляпу», но вот надевать ее они имеют право по-разному.
Литератор-художник может, образно говоря, надеть эту шляпу и набекрень, и сдвинуть па затылок, а именно — оттолкнувшись от реального события, дать волю воображению, строить особую — художественную — действительность, которая развивается, как правило, в условном времени и в условном пространстве, по эстетически осмысленным закономерностям.
Журналист надевает свой головной убор перед господином Фактом строго по уставу. Он отражает факт в документально очерченном времени и точно определенном пространстве. Он воссоздает живую реальность с обязательной достоверностью и немилосердно обуздывает свое рвущееся на волю воображение. Во всяком случае, обязан обуздывать в соответствии с профессиональными нормативами.
Но и на этом не кончаются сложности. Можно во всем соблюсти точность и все-таки быть неправильно истолкованным аудиторией. Случается, даже точный и, казалось бы, «безобидный» штрих, подмеченный журналистом у своего героя, может «выпятиться», как бы деформироваться, попав под типографский пресс. Он может нанести урон тому, кого журналист «живописал» с самыми благими намерениями. Здесь особенно неожиданно и хитро проявляется «коварство» журналистского документализма. Случается, самый безобидный эпитет способен испортить настроение. Вот прочли о доярке ее подруги, что у той «ямочки на щеках» или «лучистые глаза», и прозвище готово. И начинают, шутя, обыгрывать штришок, выпяченный журналистом. Кому-то, возможно, выпадет на долю милое прозвище, а кто-то от журналистских выспренних эпитетов готов сквозь землю провалиться, лишь бы их не слышать. И что удивляться, если надолго поселится в таком человеке настороженность к журналистам.
Требования документализма для одних пишущих людей обуза, для других опора и вдохновение. Первых, как видно, больше влечет беллетристика, творческая раскованность художественной фантазии. Вторые до конца своих дней преданы невыдуманной жизни невыдуманных героев.
Б. Окуджава сказал о себе: «Я много лет проработал в газете, но ушел из нее, ибо самым трудным для меня было описание того, что вижу в данный момент». Впечатления выплескивались за грани оперативной документальности, вели к другому типу творчества.
Очень похоже говорил о своем пути от журналистской деятельности к писательской талантливый современный прозаик В. Распутин: «…От фактографического очерка я переходил к рассказу. К увиденному и услышанному журналистом я стал как бы добавлять „от себя“. Переплавка впечатлений в собственно художественные формы стала на определенном этапе развития таланта творческой необходимостью».
Американский писатель А. Хейли в интервью корреспонденту «Литературной газеты» высказался предельно категорично: «По-моему, из журналистов редко получаются хорошие писатели — мешает привычка писать быстро».
Между документально-журналистским и беллетристическим, собственно «писательским» талантом, конечно, более сложные взаимоотношения. Многие писатели выступают в периодической печати. Но вовсе не каждому журналисту «на роду уготована» писательская стезя. Обманчивые представления о полном сходстве этих различных занятий нередко сбивают с толку, рождают неверный выбор профессии и судьбы.
Ленинградские социологи провели опрос среди журналистов города и области. Они попросили высказаться о мотивах выбора профессии и о том, что наиболее привлекательно в пей по прошествии времени. Четвертая часть опрошенных журналистов мотивы выбора своей профессии определила так: «увлечение литературой, мечта стать писателем». Самым привлекательным в процессе работы часть опрошенных считали «удовлетворение своих литературных интересов», около четверти заметили, что предпочли бы место журналиста поменять на место писателя.
Данные эти условны, но все же красноречивы. Они говорят об устойчивой тенденции: журналистика выглядит как бы преддверием «большого» писательского творчества — тем же, но в «сокращенном» варианте. Этот обманчивый «дорожный указатель» немало молодых людей направил на ложный путь. Свое решение стать журналистом они излагали примерно такими словами:
«По сочинениям в школе — „отлично“, в классной стенгазете участвовал, хотел бы вырасти в писателя — поэтому пока собираюсь поучиться „на журналистике“». А журналистика, как и любая профессия, не терпит людей, идущих к ней преднамеренно на «пока».
Необходимый залог мастерства — преданность ему.
Преданность, которая не отступит перед первыми препятствиями, не испугается острых зазубрин, оставляющих след в душе после первых неизбежных профессиональных неувязок. Очеркистка М. Чередниченко говорила по этому поводу на встрече со студентами-журналистами: сравнительно легко освоить внешний стиль профессионального поведения: манеру держаться, интонацию разговора, раскованную живость контактов… Все это необходимые «витки» на орбитах профессионального мастерства. И случается, с упоением вращаясь на них, молодой специалист не помышляет приблизиться к сердцевине.
Он может и на весь свой профессиональный век застрять на этих круговых орбитах. Чем ближе к сердцевине мастерства, тем неотступней то, что очеркистка назвала «творческим терзанием». Это погоня за ускользающей истиной в запутанных ситуациях, о которых предстоит писать, в хитросплетениях социальных проблем. Это боль за судьбы невыдуманных героев, это «муки слова» во имя самых точных и действенных выражений.
Вот здесь, по грани кокетливого самолюбования профессиональным умением и мужества творческой самоотдачи, пролегает, как и в любой профессии, рубеж меж ремесленничеством и подлинным мастерством. Можно ли преодолеть этот рубеж, избирая профессию на «пока»?
Откуда взялись журналистские жанры. Как отнестись к суждению: «Каждому блину нужна своя сковородка»? Мысли литературоведа М. Бахтина о том, почему «жанр помнит прошлое». Долог ли «век» передовой статьи? На всякой ли журналистской «кухне» есть полный набор «сковородок»? Попробуйте предложить десяток заголовков к одной статье
— Влияет ли специфика журналистской работы на формирование жанров? Отличаются ли они от литературных?
— Безусловно. Жанры журналистики отличают от жанров литературы две главные особенности: лаконизм и документализм изложения.
«Каждому блину нужна своя сковородка», — гласит пословица. Условно говоря, жанры — разные виды «сковородок», пригодные для выпечки изделий на газетные и журнальные полосы. Жанр — это исторически устойчивая форма журналистских произведений, способ «упаковки» фактов и мыслей.
Но и «сковородка» — образ приблизительный, и «упаковка» не многим точнее. Потому что жанр — это такая форма, которая влияет на содержание. Выбирая «сковородку», мы получим не только различный размер «блинов», но и разный их вкус. Это самое главное в природе жанра.
Советский литературовед М. Бахтин глубоко исследовал жанровые варианты. Он считал: «Жанр живет настоящим, но всегда помнит свое прошлое, свое начало.
Жанр — представитель творческой памяти в процессе литературного развития». Жанр «помнит» прошлое, но одновременно под пером творца активно откликается на настоящее, движется, живет, дышит. То есть, как говорил классик советского литературоведения В. Шкловский, «жанры сталкиваются, как льдины во время ледохода, они торосятся… образуют новые сочетания, созданные из прежде существующих единств. Это результат нового переосмысления жизни».
