Артем Желтов - «Если», 2015 № 02
Черта с два. Тишина и благодать. Никто не хочет мне помочь.
Вот же сволочи, а?! Ну я вам сейчас…
Звоню Бобику. Тот еще вменяем.
— Слушай, у меня хорошие новости. Я потерял работу!
— Ой…
— Тихо! По этому случаю объявляю завтра праздник. Прямо с утра идем в «Мономах», тут есть ресторан, мы в нем садимся и начинаем ЖРАТЬ, ты понял?
— Ох…
— Значит, сегодня постарайся особо не надираться, ты мне завтра нужен живой, мы стартуем в одиннадцать.
— Ты уверен, что у тебя все хорошо, Вовик? — спрашивает Бобик голосом, полным сострадания.
— А будет еще лучше, если ты поможешь. Завтра же.
— Конечно помогу, мы же друзья!
Вторую половину дня я провожу в кабинете директора «Мономаха», там со мной тепло прощаются и по этому случаю угощают вкусными напитками. Объясняют, что «ничего личного, только бизнес». А на самом деле стараются вытянуть максимум информации по Яценко — знают, кого спросить. Опасаются, не переплатили ли, и вообще опасаются. Я честно предупреждаю, что одиночки нестабильны, и неспроста у Яценко все время под боком психолог. Кроме того, не факт, что одиночка легко сживется с новым местом. Доказываю на пальцах, что только бригада может гарантировать результат. Но раз вы решили попробовать одиночку — ради бога, мы-то не пропадем…
Поздно вечером бригада стоит на парковке. Все уже знают, что с завтрашнего дня мы без работы, но настроение — деловое и собранное. Лица у большинства хмурые, однако ни одного признака паники. Всякое уже бывало, выкрутимся и на этот раз. Верой в своего тракториста бригада закрывается от страхов. Теперь главное, чтобы тракторист верил в себя. Катя улыбается мне, теребя в длинных нервных пальцах красную розу… Кате было восемнадцать, когда она приняла смертельную дозу снотворного, действительно смертельную, обычно после такой не откачивают. Но в девушке, видимо, очнулся трактор — и случилось чудо. Выжила.
Я видел, как ты работала на цветочной ярмарке, буквально затопив ее счастьем ради тысяч людей — неужели я тебя брошу?
Я специально под тебя Ваню взял в бригаду, чтобы на руках носил, и если вы через полгода не будете вместе, очень удивлюсь…
— Миша, на пару слов.
Отходим в сторону.
— Ты мне в частном порядке нужен завтра тут. Сможешь?
— Не вопрос. Какая задача?
— Прикрывать. Я буду пьянствовать с одним человеком — и не могу предсказать, как на него отреагируют простые граждане. Сам-то он совершенно безобиден. Но…
Миша думает секунд десять, разглядывая меня неприлично пристально. И расплывается в ухмылке.
— Я, кажется, понял, — говорит он. — Но если местной СБ прикажут вас выставить, будет сложно. Мы с завтрашнего дня вроде как не сотрудничаем. Я, конечно, постараюсь… Ну вы даете, Владимир Сергеевич! Между прочим, вас подвезти? Вам нынче за руль не надо бы.
Всю дорогу я размышляю, как поласковее объяснить жене, что если завтра приду в совершенно непотребном состоянии, это не повод задавать вопросы. Завтра у меня еще не будет ответов.
Утром Бобик жалуется на проклятых соседей, устроивших во дворе побоище типа «подъезд на подъезд» и перевернувших зачем-то полицейскую машину. Он хочет переехать, я его отговариваю. Бобик твердо стоит на ногах и смотрится бодрячком, ему просто надоело жить в дурдоме и отдельно надоело, что от него женщины бегут. Это он тоже связывает с дурдомом. Эх ты, философ…
Уже на подходе к «Мономаху» я чувствую, как все изменилось. Яценко превзошел самого себя. То ли на радостях, то ли ему просто тут нравится. Молл будто накрыт куполом, выдающимся за границы здания на полсотни шагов. Это поле добродушия и самодовольства. Не совсем то, что надо для торговли, но впечатляет. Бригада может сделать нечто подобное, если очень ее попросить, но долго не удержит и красоты такой не получится.
Ишь как тебя растопырило, уникум ты наш. Ну-ну.
Где именно сидит Яценко, я не очень понимаю. Кажется, ему выделили кабинет в административной зоне и создали там максимально комфортную обстановку.
Мы заходим в ресторан на втором этаже, садимся за столик у окна, выпиваем по маленькой, заказываем поесть, выпиваем по второй.
— А теперь, дружище, рассказывай.
У Бобика сначала не очень получается, но через час он ловит нужную волну и раскрывает передо мной душу. Я стараюсь не скучать, поскольку выслушиваю это примерно раз в год.
В углу у самой двери плотно завтракает и очень не любит Бобика незаметный Миша. Бобик его почти что пугает. Миша ни капельки не удивится, если этот неприятный тип сейчас пришибет кого-нибудь.
А неприятный тип, вывалив на меня порцию негатива, заметно веселеет и принимается, как и было обещано, ЖРАТЬ.
Я нарочно сел у окна, чтобы контролировать улицу. За последние десять минут ни одна живая душа не зашла в «Мономах». Народ еще не шарахается от крыльца, но уверенно топает мимо.
Я старался «половинить», но последующие события отложились в памяти обрывками. Вот официант уронил поднос. Два раза. Дети плачут — такое впечатление, будто по всем этажам. Куда-то спешат охранники с озабоченными лицами. Выходит Миша, возвращается, подмигивает мне и показывает большой палец. Никого не вижу в проходе, давно уже, этаж вымер. В ресторане только мы трое, обслуга попряталась. А мы ведь ничего не делаем, просто сидим!
Бобик рассказывает студенческие байки. Я нарочно каждый раз их забываю, чтобы было потом опять весело. Когда нам надо добавить, за обслугой ходит Миша: высовываться в зал по доброй воле официанты не рискуют.
С первого этажа доносится громкий стеклянный звон.
И по-моему, кого-то там бьют. Взгляд за окно: ничего себе публика валит из «Мономаха», прямо как на учениях по срочной эвакуации.
Публики немного, просто она идет плотным косяком. Это удаляются самые стойкие к тракторному наезду. Бобик ведь тоже по сути трактор.
— Плохой трактор, — объясняю я ему. — Не в том смысле, что плохой, а в том смысле, что нехороший!
— Да что ты в этом понимаешь, гуманитарий! — наезжает Бобик.
Прежде чем стать доктором философии, он пытался стать физиком и заработал на этой почве непробиваемый комплекс превосходства технаря над гуманитариями. Все остальные комплексы у него со знаком «минус», да и этот тоже, честно говоря.
В дверях ресторана стоит начальник СБ и на меня смотрит.
Я приветственно машу ему и жестом приглашаю к нам. Он вздыхает, замечает Мишу, недовольно качает головой и уходит.
— А здесь нормально, — говорит Бобик. — Завтра приду сюда похмеляться.
Чудо ты мое, спасибо тебе большое.
«Мономах» сейчас пуст, зуб даю. Все разбежались, кто мог. Признаться, не ждал такого мощного эффекта.
Последнее, что помню: Бобик пытается залезть к Мише в багажник. Ну и супруга потом рассказала: я всю ночь ей объяснял, какая она хорошая, и достал этим неимоверно.
На следующий день мы зашли в «Мономах» через подземный гараж, чтобы не светиться на входе, а то мало ли. Изнутри молл выглядел, прямо не знаю как сказать, морально потрепанным. Нет, он пытался сверкать и блестеть, но у него не получалось. Я попробовал унюхать поле Яценко, у меня тоже не получилось. Еще бы, после вчерашнего. Но то, что народу поразительно мало, я углядел.
Ресторан оказался закрыт, мы уселись в моей привычной кафешке, взяли похмелиться, а потом как-то случайно нам за-хорошело, и мы принялись ЖРАТЬ, да с таким задором, будто завтра конец света.
Часа примерно через полтора дико завыла пожарная сирена, в углу вскочил Миша, но мы даже испугаться не успели: сразу вслед за этим на нас с Бобиком рухнул потолок.
* * *Я сижу в кафе на втором этаже торгового центра «Мономах» — не самое тупое название, бывают хуже, — и гляжу в окно другого торгового центра, у которого название тоже не очень. Бинокль сейчас у Вани, но я и без бинокля знаю, что там, за окном, происходит: Гарик Акопян распускает хвост перед Катей Мироновой.
Мой помощник уже обещал надавать Гарику по шее, а тот на Ваню посмотрел ласково — и Ваня решил: Акопян хороший парень, и все мы хорошие ребята, и зачем нам драться? Тем более что Гарик через два месяца закрывает свой контракт досрочно и приходит в бригаду.
Куда тебе, друг ты мой, против влюбленного трактора. Извини. У них с Катей волна совпадает. Ей больше не нужны мои цветы и моя забота, у нее все будет прекрасно.
Мы работаем по прямому договору с «Мономахом» — независимая бригада активной рекламы. Нас двадцать пять человек, мы скоро забираем под себя «Золотой век», после чего объединяем подконтрольную территорию и закручиваем потоки так, чтобы два молла не рвали друг у друга клиентов, а выгодно ими обменивались, дополняя один другой. Никто больше не воюет, все сотрудничают.
Нами остались недовольны только двое — Яценко и Бобик.
Яценко заявил, что мы его выдавили, ни много ни мало, из страны. Ну, есть такие люди, да — ты ему на ногу наступил случайно, а он орет: прощай, немытая Россия. Укатил куда-то в Европу. Говорят, ничего у него там не получается. От себя могу добавить: у него больше нигде не получится. Жалко, конечно, человека. И мы действительно ничего такого не хотели. Нелепая случайность.
