Александр Лавров - От Кибирова до Пушкина
Хотя мы и отнюдь не обязаны давать Вам какой-либо отчет, но, из любезности к неизменно милому для нас поэту Валерию Брюсову, мы готовы удовлетворить его любопытство. Рябушинский к нам приезжал еще в Бретань (в августе)[629] буквально на ½ часа. И в это время был, конечно, разговор о Зол<отом> Р<уне> и о нашем сотрудничестве, но весьма неопределенный и ничем не отличавшийся от обычных разговоров на эту тему, т. е. просьбы присылать статьи и готовность их печатать. Вот почему письмо из З<олотого> Р<уна> (через 2 месяца после Бретани) с предложением специально отдела Религиозно-Философского было для нас совершенною неожиданностью. Мы тотчас же ответили самым определенным отказом. Вот и все, больше ничего не было. О Грифе и говорить не стоит. З. Н. ему наотрез отказала, а я уже просил снять мое имя, потому что статья, которую я хотел, было, напеча<та>ть у него, оказалась для него слишком велика, а фиктивного участия я не желаю.
Подумайте же, дорогой Валерий Яковлевич, из-за чего же Вы так «возревновали»?
Для нас выяснилось только одно, у Вас никогда не было действительно серьезного желания сблизиться с нами. Иначе подобные мелочи и сплетни Вас бы не остановили.
Письмо Ваше наполнено таким личным раздражением, что, признаюсь, после этого нам страшно посылать наши статьи в Весы: мы не уверены, что Вы не пожелаете перенести это раздражение и на наши писания, а это было бы слишком неприятно и тягостно для нас. Вот почему, пожалуйста, напишите нам откровенно, желаете ли, чтобы мы продолжали сотрудничать в Весах (Д. В. Философ<ов>а Вы совсем забыли, но мы и о нем спрашивали[630]) и чтобы восстановлены были наши прежние отношения — которые были до этих злополучных переговоров.
У нас же к Вам нет никакого раздражения, ни капли горечи. Мы только видим, что Вы нам не верите и не знаете нас, но мы к этому давно уже привыкли. Что же делать? Может быть, когда-нибудь и поверите.
У нас есть готовые статьи, которые мы могли бы Вам послать. Но, повторяю, не решаемся. Ждем Вашего ответа.
Искренне преданный Вам
Д. Мережковский.[631]К истории библиотеки Вяч. Иванова
Вряд ли следует распространяться о закономерности интереса к книжным собраниям литераторов. Действительно, в тех случаях, когда можно выявить издания, которыми владел изучаемый автор, исследователь получает в распоряжение значительный объем информации, овеянной ореолом изначальной релевантности и требующей первостепенного осмысления. В случае такого полигистора, как Вяч. Иванов, интерес к источникам его феноменальной эрудиции особенно оправдан; комментатору и интерпретатору сочинений поэта в высшей степени важно знать, какими книгами когда поэт владел или даже просто какие когда держал в руках.
Истории книжного собрания Вяч. Иванова пока посвящена лишь статья Г. В. Обатнина «Материалы к описанию библиотеки Вяч. Иванова»[632]. Здесь намечены основные вехи ее послереволюционной судьбы. Первые попытки каталогизации библиотеки были предприняты в связи с жизненными тяготами после 1917 года, побуждавшими расстаться с рядом изданий, а также в связи с отъездом семьи Вяч. Иванова в Кисловодск 28 августа 1920 года.
Обатниным опубликованы следующие перечни книг из собрания Вяч. Иванова (часть из них хранится в Рукописном отделе Пушкинского Дома, другие — в Римском архиве Вяч. Иванова):
I. Из библиотеки Вяч. Ив. Иванова;
II. Список рукой Иванова, имеющий помету «В Декабре перед Рождественск<ими> праздник<ами> оставлены на комиссию следующ<ие> детские книги»;
III. Из библиотеки В. И. Иванова. Журналы и сборники;
IV. Список с пометой «И. А. Гольденвейзер»;
V. Книги не для постоянной работы;
VI. Книги для работы;
VII. Книги с надписями авторов;
VIII. Список И. М. Дегтеревского;
IX. Бакинский список В. М. Зуммера.
Списки I, II, V, VI, VII — автографы Вяч. Иванова; III, IV — составлены Ал. Н. Чеботаревской; VIII заполнен рукой неизвестного лица; в нем перечислены книги, переданные Чеботаревской И. М. Дегтеревскому, видимо, в связи с грозившими жилищными «уплотнениями» 1923 года; IX содержит информацию (как я постараюсь показать, неполную) о книгах, оставшихся в Баку, и был выслан поэту в середине марта 1925 года («Баку. 14.3.25» — такова отметка на штемпеле конверта, сохранившегося в Римском архиве) профессором Зуммером, «унаследовавшим» квартирку Ивановых после их отъезда из Баку.
Думается, перечни I–VII были составлены до отъезда в Кисловодск в 1920 году (позднее на них делались пометы, например те, что фиксировали судьбу книг в связи с отбытием Вяч. Иванова уже в Италию). При этом поэт, как кажется, стремился разделить библиотеку по принципу нужности для осуществления основополагающих творческих замыслов, считая необходимым выделить ее ядро, с которым, если бы пришлось продавать книги, он расстался бы в последнюю очередь. Именно таким ядром следует признать список VI — «Книги для работы».
Оказавшись осенью 1920 года в Баку, где он получил возможность продолжать творческую деятельность и преподавание, Вяч. Иванов вполне предсказуемо должен был затребовать из Москвы часть книг именно из этого фонда своего собрания. На недостаток литературы Вяч. Иванов жаловался уже в письме И. М. Гревсу от 12 мая 1922 года. Будучи в целом доволен Бакинским университетом, давшим ему пристанище и представлявшим, по его мнению, «маленький оазис среди академических развалин нашей родины», поэт писал: «Вокруг меня ревностные ученики. Мы на юге, на широте Мадрида. Я доволен и югом, и чисто иератическою деятельностью. Будь только книги в достаточном количестве, я бы ничего другого не хотел, как „φίλολογεĩν χαί φίλοχαλεĩν“»[633]. В письме С. Ф. Ольденбургу от 6 июля 1922 года Вяч. Иванов довольно подробно сформулировал свои представления о том, какие книги необходимы библиотеке Бакинского университета для успешного преподавания гуманитарных наук, и просил Академию наук оказать возможное содействие в комплектовании фондов:
У нас нет простейших и нужнейших книг. Нам нужно, в первую очередь, иметь полное собрание греческих и латинских текстов, — напр<имер>, хотя бы полную Bibliotheca Teubneriana, не говоря уже о важнейших комментариях, в роде Лукреция Лахманна или Пиндара Криста. У нас нет не только Corpus’ов надписей, но Sylloge Диттенбергера или Exempla Вильманса: эпиграфики нет вовсе! Нет необходимейших классических книг по философии. И все же мы делаем свой tour de force, уверяю Вас[634].
Обжившись в Баку и, видимо, уже не чая выехать с семьей из Советской России, поэт примерно через год решается предпринять перемещение рабочей части своей библиотеки из Москвы в Баку; в письме Ал. Н. Чеботаревской от 7 июня 1923 года он так, еще довольно абстрактно, сформулировал просьбу о доставке книг:
Пришлите мне класс<ическую> филологию и даже запад<ную> литературу из моей биб<лиотеки> всю, но не знаю, как Вы это сделаете! Посылки пропадают. Нужен верный путь. Нужен проводник. О деньгах, если не отпустят в Москве, буду хлопотать здесь после Вашего уведомления о сумме и порядке посылки[635].
В конце месяца представилась оказия передать книги в Баку, и Чеботаревская вручила некому И. А. Катагощину три издания, которые Вяч. Иванов запрашивал в письме к ней от 3 июля 1923 года[636]. В нем были сформулированы общие пожелания поэта — независимо от данной оказии — переправить ему: 1) его собственные книги, оттиски статей; 2) «коллекцию книг в пергаменных переплетах по истории греч<еской> литературы»; 3) «париж<ские> издания в большом формате по-греч<ески> и латыни: Эврипида, Геродота, Ксенофонта, Полибия, Аристофана, Плавта и дру<гие>» (о серии издательства «Firmin Didot» с параллельным латинским переводом); 4) «мелкие издания текстов греч<еских> и латин<ских> авторов», а также издания источников, осуществленные К. Г. Брунсом в серии «Fontes Juris Romani Antiqui» и Т. Моммзеном в серии «Auctores antiquissimi»; 5) труды ряда западных ученых (Т. Моммзена, Э. Курциуса, К. К. Ланге)[637]. Поэт сознавал недостаточную определенность даваемых указаний («припомнить и все назвать, конечно, не сумею») и под конец еще раз сформулировал свои желания уже самым общим образом: «все, одним словом, имеющее отношение к класс<ической> филологии, а также отчасти и к запад<ной> лит<ературе>». Надежность пересылки особенно заботила Вяч. Иванова: «Весь вопрос в том, как переслать эти книги, нужные нам, как воздух, — не подвергая их никакому риску, ибо их ценность необыкновенна по нашим временам»[638]. Предполагавшаяся поездка М. С. Альтмана в Киев, а оттуда в Москву представлялась одной из благоприятных возможностей переправить книги в Баку. Все же документы, выявленные на настоящий момент, не позволяют с уверенностью утверждать, что именно Альтман взял на себя осуществление чаемой перевозки. Как бы то ни было, по всей видимости, во второй половине 1923 года значительная часть рабочей библиотеки Вяч. Иванова прибыла в Баку[639]. Оказавшись через год с детьми в Италии (возможность выезда за границу представилась неожиданно), поэт вновь был разлучен с любимыми книгами; и он вновь предпринимает попытки воссоединения с ними.
