Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
Улицы Москвы поначалу освещали масляные, потом газовые и керосиновые фонари. В 1865 году городская дума заключила с иностранцами Букье и Гольдсмитом контракт на освещение газом Первопрестольной. Контрагенты обязались за три года устроить в городе газовую канализацию и завод, а также поставить в Москву три тысячи уличных фонарей, что ими и было сделано. Указанные господа, согласно договору, были обязаны не только расставить фонари на улицах города, но и следить за их перестановкой, зажиганием, тушением, а также за исправностью газопроводов.
В 1880 году на Петровских линиях зажглись первые восемь уличных фонарей с электродуговыми лампами, изобретёнными П. Н. Яблочковым. Это были первые шаги электрического освещения в Москве. Свет не всегда горел ровно, часто мигал и гас. Это вызвало у людей недоверие к электричеству и даже насмешки над его устроителями. Однако когда в 1884 году в садике «Татарского ресторана» на Петровских линиях загорелся мягким ровным светом большой электрический фонарь, туда стали стекаться любопытные со всей Москвы. Затем электрические фонари появились на Казанском вокзале, в саду «Эрмитаж» и в «Новом театре» у Лентовского, в пассаже Попова на Кузнецком Мосту, а также в его квартире и в квартире вдовы купца Хлудова на Пречистенке.
В 1888 году Москва заключила контракт с акционерным обществом «Ганц и К°» в Будапеште на аренду Бабье-городской плотины и устройство в Москве электрического освещения. В контракте, в частности, указывалось на то, что угли в фонарях должны гореть не менее восьми часов. Потом их меняли фонарщики.
Электростанция тогда находилась на углу Б. Дмитровки и Георгиевского переулка. Один из московских газетных репортёров подслушал на этом углу разговор двух мужиков об электричестве. Один рассуждал так:
«— Я так понял, что тут пар. Пустят пар, он и пошёл, и пошёл.
— Пар иная вещь, — отвечал другой. — Пар давит, нечто он может гореть?
— Так как же свет-то этот?
— Лампа такая приспособлена, она действует.
— А в ей что?
— В ей керосин.
— Ври не дело-то».
В этот момент к спорщикам подошёл мужчина в пиджаке и клетчатых брюках и с авторитетным видом произнёс: «Вещь простая, надо только локомобиль[29] поставить, проволоку протянуть и фонарь подвесить, а там хоть сто годов гореть будет». Мужики не поняли, что такое «локомобиль», но пришли к твёрдому мнению о том, что без «голоколенника» (так у нас называли тогда за короткие штаны немцев) невозможно. «У них, — сказал один из мужиков, — земля плохая, и они всё выдумывают, а как выдумают, сразу в Россию — купите».
В конце века на улицах Москвы горели 9338 керосиновых и 8837 газовых фонарей. Электрические же фонари горели тогда у храма Христа Спасителя, на Большом Каменном мосту и у Верхних торговых рядов, а летом, кроме того, на Сокольническом кругу. Фонари висели на деревянных столбах. Как-то, в 1895 году, подрядчик, заметив, что десять столбов на Смоленской площади подгнили, взял да и отпилил от них подгнившую часть. После этого высота столбов снизилась с четырёх аршин (почти 2 метра 85 сантиметров) до двух.
Хорошо ещё, что это были не электрические столбы, а газовые. «Теперь, — говорили москвичи, — от них можно прикуривать». Столбы и мачты электрического освещения вообще доставляли москвичам немало хлопот. То у храма Христа Спасителя, перед тем как провести там электричество, долгое время лежала огромная мачта и на неё то и дело налетали и ломались экипажи, а также калечились лошади, то на углу Тверской и Садово-Триумфальной пешеходы налетали на два врытых в середине тротуара столба. Такие столбы, кстати, встречались не только на Тверской. Дело в том, что на некоторых улицах были расширены тротуары, а столбы оставались стоять на прежнем месте. На них, естественно, и натыкались. На столбы, стоящие «в лотках», то есть у самого тротуара, где по углублениям стекала дождевая вода, наезжали экипажи. Власти города беспокоило и то, что столбы эти имели малоизящный вид, и то, что стояли они вдоль улиц не в шахматном порядке напротив друг друга, что сокращало расстояние, которое они могли бы освещать, располагаясь в шахматном порядке. И всё-таки, как ни ставили керосиновые или газовые фонари, но освещали они улицы плохо, так что по вечерам, когда садилось солнце, Москва становилась тёмным городом.
Перед Первой мировой войной большая часть Первопрестольной, от Садового кольца до самых окраин, освещалась керосиновыми фонарями. Фонари эти заливали своим тусклым светом все бульвары и скверы города. Газовые фонари освещали город внутри кольца Садовых улиц, за исключением Якиманской и Пятницкой частей, где горели керосиновые. Электрические же фонари горели только на нескольких центральных улицах да на Сокольническом круге.
И всё же электричество медленно, но верно входило в повседневную жизнь москвичей и не только с помощью уличных столбов, но и с помощью лампочек, трамваев, кинотеатров. Преимущество электричества в доме было очевидно. Оно не коптило, а следовательно, не покрывало мебель, обои и потолки слоем жирной сажи. Кроме того, оно не полыхало, как огонь, не разбрасывало искр и не взрывалось, как примус или керогаз.
В начале XX века иметь в квартире электрическое освещение мог, конечно, только состоятельный человек, хотя сама лампа накаливания тогда стоила 25–30 копеек и горела 800— 1000 часов. Однако надо было не только платить за электричество, но и за подведение его к дому, за установление проводки и пр. Люди были в восторге от электрического света, а специалисты уже работали над созданием печей для обогревания квартир. Заграничные фирмы стали поставлять нам котлы для нагревания воды в ванной, электрические сковороды и кастрюли, духовые шкафы, приборы для подогревания молока, электрокофейники, электрические чайники, в которых воду на шесть чашек можно было нагреть за 20 минут, электронагреватели тарелок, аппараты для доведения воды до комнатной температуры, аппараты для варки пяти куриных яиц за пять минут, электроутюги, а также прибор для нагревания щипцов для завивки волос, ножные грелки, грелки для нагревания постельного белья, приборы для закуривания сигар, папирос и трубок.
Незадолго до войны электрический свет горел во многих московских домах. Прежде всего, конечно, в центре города. Обслуживали электросети Москвы электромонтёры. Они прокладывали кабели под землёй, ставили предохранители, вешали провода на стены, устанавливали выключатели и штепсели. Свёрлами они буравили деревянные стены, а капитальные каменные долбили ломом и тяжёлым молотком. Единственным достоинством в работе электромонтёров того времени было то, что сила тока тогда не превышала 120 вольт. От него трясло, но для жизни он был не опасен. Опасность представляли собой короткие замыкания, которые могли вызвать пожар.
В январе 1902 года газета «Московский листок», удивляясь переменам, вызванным техническим прогрессом, в результате которого в 1901 году осветилась электричеством Тверская до новых Триумфальных Ворот, а от Страстного монастыря до Петровского парка стали ходить трамваи, и заработал беспроволочный телеграф, воскликнула: «Конечно, мы этого не увидим, но внуки наши и правнуки наши, пожалуй, дождутся того, что при помощи электричества люди будут летать по воздуху!»
В 1882 году в Москве появились первые телефоны. Установку их взяла на себя шведская компания «Эриксон». Если до этого в богатых московских домах были сонетки, работавшие от батарей, звонки входных дверей и звонки для вызова прислуги и только домашние телефоны, с помощью которых можно было связаться с кухней, дворницкой, конюшней и пр., то теперь стало возможным позвонить в какое-нибудь правительственное учреждение, театр, друзьям, у которых тоже был установлен телефон и пр. В 1898 году появилась телефонная линия Москва — Петербург, а в 1916 году в Москве поставили первые телефоны-автоматы.
К реальной жизни подавляющего большинства москвичей всё это не имело никакого отношения. Об унитазах с цветочками, водопроводе, электрическом баке для нагревания воды в собственной ванной никто из них и не мечтал. Выгребная яма, колонка на улице и баня — вот и всё, на что они могли рассчитывать. Да и освещение улиц в Москве, как мы уже говорили, оставляло желать много лучшего. Освещался главным образом центр, а чуть отойдёшь в сторону и попадаешь в темноту. Взять хотя бы Минаевку, это местность недалеко от Брестского (Белорусского) вокзала, где находился сначала трамвайный, а теперь троллейбусный парк. В начале XX века это был район узких кривых переулков, где вечером наступал полный мрак, так как не горел ни один фонарь, и люди в темноте попадали в колдобины и ямы, полные грязи.
БаниОт такой жизни люди просто бы одичали, если бы не строили бань. Тогда посещение бани являлось не капризом, не модой, а насущной необходимостью. Бань в Москве было много. Стояла в Москве баня купца Пономарёва в Неглинном проезде, напротив Малого театра, на Самотёке — баня купца Бирюкова. Этот Бирюков, сам бывший банщик, одно время владел и Сандуновской баней. Правда, баню на Самотёке в 1896 году снесли, а на её месте построили новую, которая и дожила до наших дней. Стоимость посещения новой бани колебалась в зависимости от разряда от 5 копеек до 5 рублей. Таких шикарных и дорогих бань, как Сандуновская, в Москве тогда не было. Многие бани вообще имели довольно жалкий вид. В середине XIX века на берегу Москвы-реки, существовали так называемые торговые бани. Было их всего три или четыре. Топились они два раза в неделю, и зазывать в них ходили по торговым рядам на Красной площади специальные зазывалы. В руках они держали длинные палки и кричали: «В баню! В баню!» При банях этих были предбанники с коридорами, выходившими на берег Москвы-реки. По ним в чём мать родила бегали зимой коммерсанты с торговых рядов и ныряли в прорубь. У Бабьегородской плотины и храма Христа Спасителя берега Москвы-реки и Яузы были завалены грязью и навозом. Находившиеся здесь так называемые «цыганские» бани пользовались речной водой без всякой фильтрации. Это был настоящий рассадник заразы. При этом возле бани всегда стояли лужи мыльной вонючей воды, а люди после помывки окрашивались в разные цвета, в зависимости от того, какого цвета краску сливала в этот день расположенная рядом красильная фабрика. В Лефортове, недалеко от Госпитальной улицы, находились Янковские бани с деревянными полами, а в других банях, принадлежащих купцу Нижегородцеву, печки топились как в деревне, «по-чёрному», и вода в банях была какая-то зеленоватая. Помимо гигиенических, у бань были и другие недостатки. Прежде всего это обслуживающий персонал. Во многих банях «прислуга» была нечистоплотная, грязная и пьяная, а иногда и просто преступная. В 1884 году запасный бомбардир Иван Успенский в тех самых «простонародных» Сандуновских банях, о которых мы упоминали, сдал вещи гардеробщику Безрукову, взял номерок и пошёл мыться. Когда помылся и зашёл в гардероб, чтобы получить вещи, то ему было сказано, что никакой номерок ему не давался и никаких его вещей в гардеробе нет. Обнаглев, банщики то не давали места тем, кто отказывался от их услуг, то требовали у посетителей деньги на пиво. А был случай, когда банщики одной из бань захватили под свой контроль единственный работавший кран. Когда же посетитель попытался им воспользоваться, то банщики стали требовать с него плату, а за попытку силой завладеть краном — избили. Даже в Центральных банях банщики не давали места тем, кто желал мыться сам, — невыгодно.
