Джошуа Фоер - Эйнштейн гуляет по Луне. Наука и искусство запоминания.
Все больше погружаясь в подготовку к чемпионату, я начал задумываться, не является ли способ запоминания, практикуемый интеллектуальными спортсменами, чем-то вроде павлиньего хвоста: впечатляющим не благодаря своей практической значимости, а в сипу ее абсолютного отсутствия. Стоит ли считать древние техники всего лишь, как выразился однажды историк Па-уло Росси, «интеллектуальными ископаемыми», которые восхищают нас как свидетельство интеллектуальных достижений ушедших эпох, но которые в современном мире не более уместны, чем гусиные перья и свитки папируса?
У мнемоники всегда находились противники. Их доводы звучали впечатляюще, но ни на что не влияли. Философ XVII в. Френсис Бэкон заявлял: «Я испытываю не больше почтения к повторению большого количества цифр или слов после единственного прослушивания... чем к трюкам акробатов, эквилибристов и клоунов: одни тренируют разум, другие тело, различие лишь в степени бесполезной эксцентричности». Он считал искусство запоминания совершенно «бесплодным».
Когда миссионер-иезуит Маттео Риччи в XVI в. попытался познакомить с техниками запоминания китайских мандаринов, готовящихся к экзамену для поступления на государственную службу, он встретил неожиданное сопротивление. Риччи намеревался зацепить их сначала европейскими приемами обучения, а после и европейским богом. Китайцы возразили, что метод loci требует гораздо больше дополнительной работы, нежели механическое зазубривание, и заявили, что их метод запоминания и проще и быстрее. Я могу понять, из чего они исходили.
В социальном и возрастном плане участники обычного чемпионата по запоминанию практически не отличаются от публики на концерте «Странного Эла»Янковича* (пятерка пик). Подавляющее большинство интеллектуальных спортсменов — молодые белые парни, любители пофокусничать. Потому-то и невозможно не заметить около дюжины студентов, появляющихся на чемпионате Соединенных Штатов каждый год едва ли не в церковном облачении. Они учатся в профессиональном училище имени Сэмюэля Гомперса в Южном Бронксе, и их учитель американской истории Реймон Мэттьюс является ярым последователем Тони Бьюзена.
Если я считал, что искусство запоминания являет собой просто вид умственного позерства, Мэттьюс стремился доказать обратное. Он назвал группу студентов, которых он готовит к чемпионату Соединенных Штатов по запоминанию, Талантливой десяткой — по аналогии с идеей У.Э.Б. Дюбуа47 об элите афроамериканцев, выводящей свою расу из бедности. Когда я впервые столкнулся с Мэттьюсом на чемпионате Соединенных Штатов по запоминанию в 2005 г., он нетерпеливо вышагивал из угла в угол, ожидая результатов выступления своих студентов в соревновании по случайным словам. Некоторые из его учеников боролись за места в первой десятке рейтинга, но реальная проверка памяти, насколько ему было известно, ожидала их через два месяца на регентском экзамене48. Он надеялся, что к концу года его ученики запомнят из книг по истории США все важные события, даты и мысли, используя те же техники, которые они применяют на чемпионате США по запоминанию. Он пригласил меня к себе в класс, чтобы я смог понаблюдать за использованием техник запоминания, так сказать, «вживую».
Чтобы посетить его занятие, мне пришлось пройти через металлоискатель и предоставить свою сумку для обыска офицеру полиции, прежде чем оказаться в здании школы Гомперса. Мэттьюс верит, что искусство запоминания может стать для его студентов билетом на выход из привычного окружения, в котором девять из десяти учащихся имеют по математике и чтению оценки ниже среднего уровня, четверо из пяти живут в нищете и примерно половина не заканчивает средней школы. «Запоминание цитат позволяет человеку казаться более солидным, — говорил он ученикам, пока я сидел за последним столом в его аудитории. — Кто произведет на вас более сильное впечатление: человек, на все имеющий свое необоснованное мнение, или же историк, который может ссылаться на великих мыслителей прошлого?»
Я слушал, как его ученик дословно пересказал целый параграф из «Сердца тьмы»49, чтобы ответить на вопрос о международной торговле в XIX в. «Когда дело доходит до теста, он обязательно выдаст подобную цитату», — говорил Мэттьюс, опрятно одетый, коротко стриженый мужчина с бородкой клинышком и заметным бронкским акцентом. Каждое классное сочинение должно содержать не менее двух запомненных цитат — это одно из многих маленьких упражнений для памяти, которые он требует от них. После занятий студенты остаются на дополнительные уроки по техникам запоминания.
«Есть разница между тем, чтобы обучить ребенка умножению, и тем, чтобы дать ему калькулятор, — говорит Мэттьюс по поводу навыков запоминания, которым он обучает. Неудивительно, что все члены Талантливой десятки успешно сдавали регентские экзамены все последние четыре года и 85% из них набрали 90 или больше баллов. Мэттьюс получил две городских награды «Учитель года».
Студенты из Талантливой десятки должны носить рубашки и галстуки и по случаю, на общих собраниях училища, белые перчатки. Их аудитория завешана постерами с изображениями Маркуса Гарвея50 и Малкольма Икса51. При выпуске они получают кусок ткани, украшенный национальным узором народов Ганы и Кот-д’Ивуара и надписью «Талантливая десятка», вышитой золотыми буквами. В начале каждого урока Талантливая десятка встает рядом со своими столами, расставленными в два ряда напротив друг друга, и в унисон провозглашает по памяти трехминутный манифест, начинающийся со слов: «Мы лучшее, что может предложить наше сообщество. Мы никогда не получим менее 95% на любом экзамене по истории. Мы авангард нашего народа. Либо идите с нами к вершинам славы, либо останьтесь в стороне. Потому как, достигнув вершины, мы наклонимся и поднимем вас к себе».
Все 43 подростка в классе Мэттьюса — почетные студенты52, которым пришлось покорить высокую планку только для того, чтобы стать кандидатом в Талантливую десятку. Мэттьюс очень требовательный учитель. «У нас совершенно нет выходных», — пожаловался мне один из студентов, в то время как Мэттьюс стоял достаточно близко, чтобы услышать. «Работай сейчас, чтобы потом отдыхать, — осадил он ученика. — Неси свои книги сам, чтобы потом кто-нибудь другой понес их за тебя».
Успех студентов Мэттьюса поднимает множество вопросов о целях обучения, которые стары, как и само образование, и никогда не теряют актуальности. Что означает быть умным и чему в действительности должны учить в школах? Поскольку роль памяти в традиционном смысле неуклонно уменьшается, какое место ей следует занимать в современной методике обучения? Зачем забивать головы детей фактами, если следует готовить их к миру внешней информации?
Из всего, чему меня учили в начальной и средней школе, как в частной, так и в муниципальной, я помню наизусть лишь три текста, которые нас заставляли выучить слово в слово: Геттисбергское послание53 в третьем классе, речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» в четвертом классе и монолог Макбета «Завтра, завтра, завтра» в десятом. Вот и все. Единственное, что еще более, чем запоминание, несовместимо с современным образованием, это телесные наказания.
Процесс постепенного исчезновения запоминания в классе уходит своими философскими корнями в работу Жан-Жака Руссо «Эмиль, или О воспитании», в которой швейцарский философ изображал выдуманного ребенка, получившего «естественное воспитание», то есть обучавшегося только на собственном опыте. Руссо не выносил запоминания, равно как и все иные суровые требования организованного обучения. «Чтение — великая чума детства», •— писал он. Традиционная учебная программа — это немногим больше чем бессмысленные «геральдика, география, хронология и языки», говорил он.
Идеология обучения, против которой восставал Руссо, действительно способствовала отупению учеников и нуждалась в пересмотре. Более чем через 100 лет после публикации «Эмиля» известный обличитель социальных язв доктор Джозеф Мейер Райс54 проехал по муниципальным школам в 36 городах и пришел в ужас от того, что обнаружил. Говоря о нью-йоркских школах, он отметил, что это «самый бесчеловечный институт из всех, что мне только доводилось видеть, где с детьми обращаются как с существами, у которых есть память и способность говорить, но нет индивидуальности, нет чувств, нет души» [1]. В конце XX в. механическое запоминание все еще было наиболее предпочтительным способом усвоения детьми информации, особенно по истории и географии. Ученики должны были запоминать стихи, великие речи, исторические даты, расписания, латинский словарь, столицы штатов, последовательность американских президентов и многое другое.
