Наталия Сухинина - Полёт одуванчиков
— Нам папа по три мороженого купил! — похвалился Гриша.
— Шоколадное, с орешками, — перебила Аня, затараторила, стараясь опередить Гришу, — а завтра мы на кораблике поплывём…
— Илья, — голос Вики зазвенел от злости, — ты с ума сошёл, три порции! Они же заболеют! Гриша и так вчера перекупался, покашливает.
Илья так посмотрел на Вику, что у той задрожали от обиды губы.
— Дети, — сказал он подчёркнуто официально, — завтра мы с вами опять пойдём в кафе, и я куплю вам по четыре порции мороженого.
— Ура! Папочка! Ты самый хороший!
Завизжали, повисли на нём. Вика глотала слёзы.
Потом она взяла себя в руки и решила завтра с утра опять ехать в церковь. С Ильёй творится что-то непонятное, надо заказать о его здравии сорокоуст.
…Всё-таки творог она купила. Сырники сделала. Илья вернулся уставший, с красными от недосыпа глазами. Вике стало жаль мужа. Мотается по своим командировкам, ест где попало, всегда на нервах. Как бы ещё в этих своих поездках выпивать не пристрастился. У Вики пил папа и она, младшая из пяти детей, много чего насмотрелась. Викина мама никогда не улыбалась: заботы, страх перед пьяным мужем, безденежье рано подкосили её. Вика не помнит, чтобы мама легла пораньше спать, она то возилась на кухне, то гремела тазами — стирала. А уж совсем поздно, уложив детей, доставала видавшую виды швейную машинку «Зингер», перешивала из старого обновки детям. Вика привыкла засыпать под стрёкот машинки.
Мама умерла через год после смерти отца. Его, пьяного, сбил мотоцикл. Она вроде и не переживала сильно, просто стала тихонько угасать. После маминой смерти не могли найти её фотокарточку на памятник. Оказалось, ни разу в замужестве она не снималась. Взяли с паспорта.
Сначала Вика боялась семейной жизни. Вдруг и ей попадётся муж-пьяница? И повторится невесёлая мамина история: побои, матерщина, слёзы, унижение, нищета. Постепенно страх прошёл. Вика окончила институт, стала стоматологом. Ей мама ещё в юности советовала: «Выучись, Вика, на зубного врача, всегда с копейкой будешь». Она и выучилась. Ребята, однокурсники, серьёзные, алкашей среди них не было, все думали о будущем, подрабатывали. Вика тоже подрабатывала. Сколько помнит себя, всегда на что-нибудь копила. Например, очень хотелось прокатиться на теплоходе по Волге, накопила. Потом стала копить на новый телевизор. Купила. Дали от работы маленькую квартирку, стала копить на мягкую мебель, холодильник… Поехала в отпуск на Кипр, тоже накопила, и там познакомилась с Ильёй.
Она отстала от группы в Лимасоле и — потерялась. В ужасе металась по центральной улице среди сплошных магазинов, искала своих, а нашла — Илью. Он обратил внимание на перепуганную насмерть русскую девушку. Что русская, понял сразу по особому выражению лица.
— Успокойтесь. Я вам помогу.
Привёл её в отель. Пригласил в бар выпить кофе. Борода с лёгкой рыжиной, карие грустные глаза, много знает, недавно закончил факультет журналистики, увлёкся фотографией. Москвич. В командировке.
Встретились в Москве. Вика присматривалась к ухажёру, особенно на предмет выпивки. Ничего опасного. Решила, что ей несказанно повезло.
Началась Викина семейная жизнь. С работы она ушла, так захотел Илья. Она впряглась в замужество с энтузиазмом. Хотелось окружить мужа особой заботой, у неё это получалось, ей это нравилось. Нравилось это и Илье. Он называл жену хозяюшкой и повторял, что друзья ему иззавидовались. Но что-то произошло в их отношениях. То ли просмотрели, то ли допустили, то ли спровоцировали, поди теперь докопайся до корней. Пошли ссоры. Пустые, на ровном месте. Вика считала, что из-за церкви. Илья не может через себя переступить и ходить в храм вместе с Викой. Батюшка советует ей мужа не торопить:
— Потихонечку, полегонечку, наберись терпения и жди.
— Сколько жду, батюшка, а воз и ныне там.
— Ещё жди, бывает, всю жизнь ждать приходится…
Чем больше она ждёт, тем сильнее Илья бранит Вику. Ещё ни разу она не ушла в церковь без скандала. Какая уж тут молитва, когда слёзы от обиды душат. Он вообще стал невыносимым. Вот и сегодня из командировки вернулся, ужинать не захотел, достал бутылку из холодильника, этого ещё не хватало, вдруг пить начнёт, Господи, отведи от беды, мне этого не вынести. К стирке привязался, зачем стираешь, а кто за меня постирает, дети за день так извозюкаются.
Вика закрылась в ванной, включила воду и заревела так горько, как не ревела давно. Растревоженное сердце стучало громко. Стараюсь, угождаю и никакой благодарности. Творог купила, муж из командировки, я ему любимые сырники, а он даже не заметил, что сырники… Сердце слегка заныло. Что это я? Не хватало ещё до сердечного приступа дореветься. Умылась. Холодной водичкой. Надо пойти накапать себе корвалолу.
Муж сидел и что-то рассматривал в фотоаппарате. Прошла к полке, достала флакон. Сейчас он спросит: «Тебе плохо?»
Не спросил. Зато набросился на халат. Столько ношу, молчал, а сегодня — «сними»… Из бутылки отпил прилично. Хотелось поговорить с ним, отца вспомнить, тоже ведь начинал с малого, а потом не просыхал. У нас дети, Илья! Помни об этом, нам же за детей перед Богом отвечать. Какие там разговоры! Побелел от злости, чуть дверь в ванной не вышиб.
Илья заснул. Вика тихонечко прошла на кухню, вымыла за мужем посуду. В бутылке оставалось совсем чуть-чуть, на самом донышке. Она вылила водку в раковину, заварила себе чай, развернула конфетку.
Через минуту Вика крепко спала, положив тяжёлую голову на натруженные за день руки.
Глава вторая
Одиночное катание
Первый мороз всегда в радость. Это потом он станет привычным и надоест, захочется солнышка и тепла. А пока желанным гостем веселится он на долгожданном пиру. Дождался своей поры и теперь хозяйничает в охотку.
Даша морозу рада. Она ещё летом присмотрела на меховой ярмарке славненькую такую шубейку. Лёгкая, тёплая, светло-палевая нутрия, подбитая белой норкой. Ну, её вещь! Сидит ладно, очень Даше идёт. Сегодня она первый день в обновке. Мороз, конечно, а ей хоть бы что, греет шубейка, только щёки слегка покалывает, но это даже приятно.
Позвонила подруга Маринка:
— Что вечером делаешь?
Даша таких вопросов не любит. Потому что вынуждена всегда отвечать одно и то же:
— Да ничего вроде…
— Пошли на каток? Сегодня на «Динамо» открытие сезона.
Каток! Забытое детское удовольствие. Даша часто ходила на каток. Вот уж носилась, вот уж чиркала от души по сверкающему льду. Придёт домой и с порога:
— Мама, скорей, скорей, есть хочу, умираю!
Мама ей кашу — мало, мама ей молока — ещё, мама ей кусок пирога с чаем. Ну вот, вроде перекусила.
Давно она не была на катке. Что тут думать, идём, конечно.
— Только у меня коньков нет…
— И у меня нет, возьмём в прокате.
Договорились: полшестого у метро. Даша в новой шубейке, Маринка ещё не видела. Стоит, нетерпеливо всматривается в толпу. Морозец покалывает лицо, на душе светло. Хорошо Маринка придумала — каток.
Не пришла Маринка. Даша прождала полчаса, стала звонить — телефон недоступен. Расстроилась, так всё хорошо началось, такое настроение было замечательное. А почему, собственно, было? Кто может отменить ей каток? Она что, куда-то торопится? Нет. Вот и нечего киснуть. Пойду одна, одной даже лучше.
Стремительной походкой Даша направилась в сторону разноцветных мигающих лампочек. Музыка, раскрасневшиеся лица, весёлая суета.
Давно не каталась… Может, разучилась. Даша надела коньки и осторожно оттолкнулась от скамейки. Она ощутила в теле забытую лёгкость и обрадовалась ей как старой знакомой. Ничего не разучилась!
Медленно, даже лениво Даша прошла круг. Здорово! Как же здорово, что она пришла сюда без Маринки. Даша разогналась посильнее и понеслась под весёлую музыку вперёд, нарезая и нарезая новые круги на сверкающем ледяном «паркете». Звучал вальс. Красивый, очень знакомый, Даша никак не могла вспомнить, какой. Она носилась по катку с азартом десятилетней девочки, сбежавшей с уроков. Думалось легко, мысли с морозца — сплошь о хорошем. Неправильно я живу: работа, дом, работа. В Москве столько всего: выставки, театры, бассейн, каток. А я всё жду чего-то, всё к чему-то готовлюсь. Надо с этим кончать. Она где-то читала, что одиночество даётся людям как подарок. Тогда она с этим не согласилась. Какой ещё подарок — быть одной? Люди боятся одиночества, от одиночества даже случаются болезни. Но сегодня, сейчас, летая по льду под звуки знакомого вальса, Даша легко нашла опровержение своим мыслям об одиночестве. Нет-нет, она неправильно всё понимала. Когда одиночество — приговор, когда человек вынужден, когда он знает, что ему уже никогда из одиночества не выйти, тогда, конечно, трагедия. Но когда это просто этап в жизни, когда одиночество временно, когда впереди, как в конце тоннеля, есть выход, есть избавление, тогда да, подарок. Время осмысления жизни. Чтобы многое понять, надо побыть одному. Об этом столько написано светлыми умами. Вот и у меня этап. Ну двадцать пять. Так у всех по-разному. Милка Синицына в тридцать замуж вышла, уже двоих родила, ещё не вечер… Носись на коньках, ходи по выставкам, посещай фитнес-клубы, бери от одиночества всё, что оно может тебе дать, радуйся ему, в конце концов, благодари его.
