Виктория Уильямсон - Мы – это музыка. Как музыка влияет на наш мозг, здоровье и жизнь в целом
Возможно, ритмы – наиболее сильно выраженные и самые связные низкочастотные звуковые сообщения, которые плод воспринимает регулярно: ведь он слышит ритмы речи, музыкальных звуков и шумов окружающей среды, ритм ходьбы и сердцебиения матери. Поэтому можно предположить: раз уж мы рождаемся с музыкальными способностями, к ним должно относиться и представление о ритме. По-видимому, так оно и есть.
В 2009 году Иштван Винклер и коллеги опубликовали ставшую важной вехой работу «Новорожденные младенцы распознают ритм в музыке»{12}. Они изучали музыкальные способности новорожденных, причем во время эксперимента малыши спали.
Ученые воспользовались особенностью реакций нашего мозга под названием «негативность рассогласования», или НР: она становится понятна в результате электроэнцефалографии (ЭЭГ). В ходе ЭЭГ измеряется мельчайшая электрическая активность на коже головы, вызванная активностью мозга; обычно для этого испытуемый надевает нечто похожее на купальную шапочку, покрытую проводами.
Негативность рассогласования – это особый вид мозговой волны, который появляется в ответ на изменение однообразной последовательности явлений в окружающей обстановке. Реакции в виде НР актуальны для всех чувств, но нас, конечно, интересует слух. Если вы услышите десять гудков на определенной ноте, а на одиннадцатом нота сменится, ваш мозг выдаст реакцию в виде негативности рассогласования. НР – это «роспись» нервной системы в том, что мозг заметил нечто из ряда вон выходящее – отклонение от ваших ожиданий следующего события. Интересно, что реакция в виде НР произойдет вне зависимости от того, обращаете ли вы внимание на эти звуки; и это делает ее идеальной для изучения мозга у спящих младенцев.
Для измерения НР новорожденных Винклер и его коллеги использовали специально приспособленный аппарат ЭЭГ, меньшего размера и повышенной чувствительности по сравнению с версией для взрослых – из-за тонкой кожи и миниатюрности испытуемых. Исследователи надевали на крошечные головки необходимые приспособления и ждали, пока малыши плотно поедят и заснут.
Пока они спали, воспроизводились мелодичные последовательности, основанные на типичной для рока звуковой модели барабанного аккомпанемента с использованием малого барабана, большого и хай-хета[2]. Время от времени в звуковой модели пропускалась сильная доля (первый сильный удар в такте), что взрослые воспринимают как перерыв в ритме или синкопу[3]. Этот пропущенный удар создает отклонение в ритме. Осозна́ют ли это отклонение новорожденные и проявится ли у них реакция в виде НР?
Ответы оказались положительными. Даже во сне крохи реагировали на пропущенный удар негативностью рассогласования. И что важно, эту реакцию вызывал не любой пропуск ноты; выпадение нот, не нарушавшее ритма, не приводило к НР. Это свидетельствует о том, что новорожденные дети способны выделять ритм в музыкальных отрывках. Такое достижение мозга в возрасте двух дней весьма впечатляет и явно указывает на то, что люди рождаются с чувствительностью к ритмичным звукам.
Исследователи предположили, что способность новорожденных обнаруживать ритм частично приобретенная благодаря слышанию ритмов в утробе, а частично врожденная. Выходит, что младенцы, возможно, могут применять свою врожденную восприимчивость к моделям, чтобы составлять ритмы и формировать ожидания от звуковых последовательностей. То есть у них есть элементарное чувство музыкального ритма, которое, как мы увидим в главе 6, отсутствует почти у всех остальных созданий на планете.
Чувство музыкального ритма – пример элементарного музыкального «кирпичика», необходимого для более поздних действий, связанных с музыкой, например синхронной игры и танцев. По-видимому, этот «кирпичик» существует и готов к применению с самого начала нашей жизни.
«Угадай мелодию» для новорожденных
Музыкальные способности новорожденных не ограничиваются выявлением ритма и включают различение звуков по таким их свойствам, как громкость, длительность и высота{13}. Более того, младенцы способны различать высотные контуры, что равносильно распознаванию двух мелодий, и они используют эту информацию, слушая речь.
Тьери Наззи и коллеги{14} исследовали умение французских новорожденных различать два списка японских слов, которые отличались только по высотному контуру – восходящему или нисходящему. В этих целях они использовали естественное умение новорожденных сосать: младенцам дали специальную соску, которая измеряла каждое посасывание, отмечая его силу и время. В начале эксперимента малышей было 121, но, как часто бывает при изучении подобных крох, часть из них «выбыли»: 34 заснули (как трогательно!), 15 отказались от специальной соски, 17 совершили проступок в виде «нерегулярного или недостаточного сосания», а 15 не освоились в условиях исследования. Итак, осталось 40 младенцев, готовых и способных участвовать.
Для этих 40 крох в течение нескольких минут воспроизводился один из двух списков слов; в одном списке тон произношения повышался, в другом – понижался. Во время ознакомления ребенок привыкал к звуку, и его темп сосания становился равномерным. Затем половине младенцев – экспериментальной – воспроизводили второй список, а другая половина – контрольная группа – продолжала слышать тот же список, что и раньше.
Предполагалось, что если младенцы способны различать изменения высотного контура, то они будут сосать интенсивнее, восприняв новый звук и заинтересовавшись им. Ожидалось, что малыши из контрольной группы, которые слышали один и тот же звук, будут продолжать сосать в постоянном темпе.
Именно это и произошло. Младенцы в экспериментальной группе явно заметили изменение в высотном контуре японской речи, в мелодическом рисунке слов, прежде чем вернулись к знакомому темпу сосания.
Что важно, все дети были из франкоязычных семей; это почти исключило возможность реакций, вызванных предыдущими контактами с японским языком. Исследование показало способность новорожденных не только замечать различия в высотном контуре, но и делать это в незнакомой речи; это наводит на мысли о гибкой системе усвоения звуков, способной потенциально сформировать важное основание для развития речи ребенка.
Я уже упоминала, что особенности утробы передают музыкальные аспекты речи с потерей более высоких частот (речевых подробностей) и включают модель естественных ударений в родном языке. Получается, что новорожденные способны обнаруживать эти изменения высотного контура и в незнакомой речи. Младенцы также могут пойти на шаг дальше и применять знакомые аспекты мелодического рисунка речи, издавая свои звуки. Может быть, новорожденные даже кричат на родном языке{15}.
Биргит Мампе и коллеги проанализировала модели плача 30 французских и 30 немецких новорожденных. Изучив их естественные крики на предмет изменения высоты, исследователи обнаружили, что французы издают больше восходящих тонов, тогда как у немецких младенцев при плаче больше нисходящих моделей. Такие же закономерности были выявлены относительно громкости: у малышей из Франции она менялась в сторону повышения, а у немцев – наоборот. Это различие между восходящим и нисходящим звуком отражает речевые особенности взрослых носителей французского и немецкого языков.
Исследование Биргит Мампе предполагает, что младенцы не только способны воспринимать и запоминать музыкальные рисунки речи, услышанные в утробе, но и подражают этим рисункам, издавая свои первые крики. Вероятно, это самое раннее свидетельство воздействия родного языка на произносимые нами звуки; а первыми развиваются именно музыкальные особенности общения.
Все эти эксперименты подтверждают идею, что младенцы рождаются с высоким уровнем чувствительности к музыкальным аспектам своего мира звуков, к ритмам и моделям, которые они уже успели услышать в жизни. Эта чувствительность укрепляется и развивается благодаря обладающему уникальными музыкальными свойствами миру, где обитают наши дети.
«Мамин язык» – музыка для малышей
Когда у моей лучшей школьной подруги родился первый ребенок, я с нетерпением ждала его фото. Нас разделяют сотни километров, а времени на долгую поездку не было, так что я предвкушала радость от первых кадров с ее сокровищем. Когда наконец их увидела, была на седьмом небе: Изабель – просто прелесть, к тому же унаследовала мамины глазки.
А потом я стала говорить с ее фотографией: «Кто это у нас такая красавица? Боже мой, посмотрите, какие у тебя ручки! Какие пальчики! Ты мой ангелочек, совсем как мамочка, ты моя хорошая, да, моя красавица, да, моя красавица…» К счастью, со мной в комнате никого не было. Я говорила с фотографией, к тому же таким необычным тоном.
