Виктор Файтельберг-Бланк - Бандитская Одесса 9. Бандиты эпохи «демократии»
— Познакомьтесь, это Митя, тоже художник — услыхал наш герой очень знакомый голос. Он обернулся на звук и увидел, своего приятеля Диму. Тот стоял возле мольберта и любовался неоконченным натюрмортом, в руке он держал кисть, которой наляписто накладывал свежие мазки. В отличие от Мити был одет в старые потертые джинсы и разноцветный вязаный свитер, шею окутывал длинный шерстяной шарф. На ногах сапоги на высоком каблуке с острым носком.
Дмитрия в Одессе знали, он был весьма одаренной личностью. Занимался тем, что ваял скульптуры, писал картины, принимал заказы на портреты. Творческий талант проявился уже в раннем возрасте, его детские рисунки несколько раз отсылались на выставки, где занимали первые места, и за это он был награжден Почетной грамотой. В полной мере талант проявился к пятому классу. Черпая вдохновение из средств массовой информации, воспевающих любовь всего советского народа к Вечно Живому, Дима решил запечатлеть столь любимый и дорогой сердцу каждого образ вождя, взяв за образец десять рублей, подаренные ему на день рождения. Над этим шедевром он трудился три дня, что сказалось на результате — червонец получился на славу. Положив его в коридоре коммуны, Дима спрятался, поджидая того, кто попадется на эту «удочку». Ждать долго не пришлось. Показался сосед — дядя Коля, его алчные глаза пенсионера мгновенно увидели деньги. Оглянувшись по сторонам, он быстро поднял десять рублей. В этот момент юный художник вышел из своего укрытия и с ехидцей поинтересовался:
— А это ваши деньги?
— А то чьи же, конечно мои, минуту назад обронил — соврал сосед, не моргнув глазом. Вот ведь повезло, думал, потерял на улице.
— А, ну тогда хорошо, что ваши. Я думал, что отец выронил — проговорил одаренный мальчик.
— Да нет, мои, — сказал Николай Евгеньевич. — Что я своих денег не узнаю? — продолжил он, быстро пряча червонец в карман. После этого сосед вышел в парадную, громко хлопнув дверью. Появился он спустя минут двадцать и с истошными криками бросился к родителям Димы высказывать претензии. Мол, их молодое дарование чуть не подвело его под расстрельную статью. Оказалось, что, набрав в магазине выпивки и закуски, Николай Евгеньевич протянул найденный червонец, чтобы расплатиться. Но знакомая продавщица сказала, что купюра фальшивая. Выпивку и закуску пришлось оставить. Теперь он требует компенсацию за моральный ущерб. На еду он не претендует, но бутылку они должны. С этими словами сосед вытащил из кармана смятую нарисованную десятку, и, отдав ее Диминым родителям, произнес:
— Передайте ее своему Рафаэлю.
Чтобы как-то замять скандал, Сергей Васильевич — отец Дмитрия, дал соседу три рубля, с которыми тот мгновенно помчался в ближайшую Наливайку, поправлять пошатнувшееся здоровье. После этого отец приступил к воспитанию сына. Лупцуя Диму солдатским ремнем по мягким местам, он не уставал повторять, что не допустит того, чтобы в его доме рос фальшивомонетчик. Истошные крики юного художника были слышны всему району.
Но нет худа без добра, талант нельзя было сгубить. Заметив рвение к искусству, родители отдали сына учиться в Художественное училище им. Грекова. И теперь, спустя годы, у него была своя мастерская, в которой и проснулся Нюма. Поднявшись с кровати, надев свои туфли и не расслышав последних Диминых слов, он переспросил:
— Кто, кто?
— Митрич, Митяй Иванович, для друзей Митя, — тоже учился в Грековке. — повторил Дима.
Нюма передал в дрожащие руки Митяя банку с рассолом и назвал себя, затем он поинтересовался:
— А где же Чапа?
Уехал к торгсину, еще на рассвете, — ответил Дима и продолжил. — Вы ведь вчера чуть не подрались, выясняя, кто будет караулить возле торгсина, а кто ездить одалживать деньги. Он попросил передать тебе, что список у тебя в правом кармане. Тут посредник вспомнил, что они с Чапой поздно ночью завалились в мастерскую к Диме, где продолжили попойку. Доковыляли на своих двоих. Но где же в таком случае машина? Возможно, оставили ее возле ресторана, а потом притопали сюда, здесь и составили список, — такая мысль явилась ему….
Затем он обыскал свои карманы и извлек смятый листок, исписанный карандашом, на котором значились имена общих знакомых и предполагаемая сумма, которую можно будет одолжить. Пробежав глазами по бумаге, бедолага подвел итоги. Получалось так, что даже если каждый сможет помочь, денег наберется не больше десяти тысяч долларов. Но где взять остальные девяносто? В этот момент к нему вернулась банка с рассолом. Допив спасительную жидкость, он поставил бутыль на стол, рядом с бюстом Ленина. Владимир Ильич возвышался среди окурков, огрызков карандашей, обрывков бумаги, кисточек и других полезных вещей, которыми любят захламлять свой стол творческие люди.
А не сварганить ли нам чайку? — предложил Дима и обратился к Митричу. — А где наш кипятильник? Из левого кармана спортивных штанов Митяя Ивановича свисал длинный шнур. Потянув за него, Митя извлек этот нужный для быстрого приготовления чая, прибор. Затем он поднял с пола литровую банку со следами заварки. Но руки плохо слушались, банка выскользнула из дрожащих пальцев и, ударившись о бетонный пол, разлетелась на сотню осколков. Звон разбитого стекла эхом отозвался в сырых стенах подвала.
— А е… мать! — только и вырвалось у него. — Придется кипятить в бутыли.
— Ладно, я сам, все сделаю — сказал Дима, отложив кисть. Взяв со стола пустую тару, он вышел из комнаты в соседнее помещение, где на стене располагался ржавый умывальник.
В отсутствие Димы Нюма присел на раскладушку и оглядел каморку. С последнего его посещения здесь ничего не изменилось. Везде царил рабочий беспорядок. Посередине комнаты находился полукруглый стол, возле него стоял мольберт с неоконченным натюрмортом, за ним на металлической конструкции был закреплен театральный софит, свет которого был направлен на картину. Напротив стола располагался раскладной диван, на нем ночевали Дима и Чапа. За диваном находились два занавешенные окна. Их подоконники были завалены старыми газетами и журналами. Нюма перевел взгляд вправо. Из дальнего угла комнаты на него уставилась полутораметровая каменная голова Сократа. Рядом, возле стены, небрежно были сложены трафареты, для различных лозунгов и плакатов. С их помощью можно было быстро написать такие гениальные фразы, как, «Народ и партия едины», «Партия — наш рулевой», «Слава Октябрю!», «Наша цель — коммунизм» и т. д. В прошлый раз Нюма посоветовал Диме этот последний транспарант для смеху повесить в Артиллерийском училище.
Одна из стен называлась тотем Коммунизма. На ней были укреплены портреты вождей в позолоченных рамах: Маркс, Энгельс, два Ильича, Сталин и Хрущев, Мао и Кастро; вот тут гость заметил добавление: портрет усопшего генсека украсился черной траурной лентой. Остальные стены, побеленные известкой, были увешаны пейзажами и натюрмортами. В дальнем левом углу находилось нетронутое полотно, заснувшее на мольберте, но готовое в любой момент принять на себя штрихи шедевра. Муза могла появиться в любое время. Поэтому необходимо все иметь под рукой. Так считал владелец мастерской, веря в то, что когда-нибудь напишет шедевр, который сможет выгодно продать и безбедно жить до старости. Ведь за все время творческой жизни в нем никогда не угасал и дух авантюризма и желание внезапно обогатиться. Полотно менялось несколько раз, но, когда шедевр был окончен, в Диме поселялся дух сомнения, и картина с мольберта, перебиралась на стену. Но все же он продолжал верить в божественное провидение, ведь приснилась же Менделееву периодическая таблица, а Архимеда в ванне посетило озарение, и он голым пустился бежать по улице, крича — «Эврика!» Так они стали великими, и их имена теперь известны всему миру. Дмитрий тоже ожидал всемирного признания своего таланта, так же как и любой другой художник.
Во время осмотра Нюмой мастерской другой гениальный художник — Митяй Иванович пытался достать свои ботинки свои ботинки из-под кресла. Наконец ему это удалось. С трудом напялив их на свои босые ноги, он крякнул от удовольствия и прошелся по комнате в поисках совка и веника. По полу следовало передвигаться осторожно, чтобы не только не наступить на осколки и тюбики с краской, а также не перевернуть открытую бутылку растворителя. Неторопливыми шагами Митрич направился в коридор, где, по его мнению, должны находиться эти предметы гигиены. Озираясь вокруг, он чуть было не столкнулся в дверях с Димой, который держал в руках наполненную бутыль.
Гость, силясь вспомнить, где оставил машину, прилег на раскладушку, изучая потолок. Благодаря сигаретному дыму и испарениям он из белого превратился в желтый. Также Нюма понял, что Дима любит пауков и считает их полезными тварями: они, дескать, уничтожают мух и комаров, Поэтому паутина обильно свисала серыми прядями, что затрудняло работу лампочки среднего накала на коротком шнуре, свисающей с потолка.
