Михаил Серяков - Рюрик и мистика истинной власти
Братья Рюрика сели в Изборске и Белоозере (рис. 6). Если в отношении Изборска все понятно и результаты его исследования были приведены в первой главе, то с Белоозером дело обстоит гораздо сложнее и трагичнее. Проводившая там раскопки Л. А. Голубева первоначально датировала возникновение города серединой X в., позднее – первой половиной того же столетия. Последнюю датировку оспаривает С. Д. Захаров, считающий, что время возникновения города можно определять в рамках второй трети X в. В течение 12 полевых сезонов Л. А. Голубева на правом берегу Шексны исследовала свыше 5,5 тыс. кв. м, однако, поскольку она ошибочно полагала, что на левом берегу реки в древности город не располагался, раскопки там практически не велись. Сейчас стало ясно, что Белоозеро занимало оба берега Шексны, его общая площадь составляла не менее 54 га, из которых около 13 га приходилось на левобережное поселение. Хоть площадь раскопок впечатляет, однако, по оценке Н. А. Макарова и С. Д. Захарова, они составляют примерно лишь сотую часть территории средневекового города. В результате сооружения Волжско-Балтийской водной системы две трети Белоозера было затоплено. В 60-70-х гг. XX в. был почти полностью срыт карьером могильник средневекового города, и примерно тогда же по незатопленной части средневекового города была проложена новая дорога. В довершение всего даже оставшуюся часть города исследовать сейчас путем археологических раскопок невозможно, так как на глубине 30-40 см под лопатой появляется вода[344]. Таким образом, хоть слоев IX в. на Белоозере не обнаружено, это может быть обусловлено не их отсутствием, а тем, что они оказались под водой.
Рис. 6. «И сел старший, Рюрик, в Ладоге, а другой – Синеус, – на Белом озере, а третий, Трувор, – в Изборске». Миниатюра Радзивилловской летописи
Кроме того, сохраняется неясность и относительно местоположения первоначального Белоозера. Еще Н. М. Карамзин, ссылаясь на «Географический лексикон» Г. Ф. Миллера, отмечал, что город, по древнему преданию его жителей, стоял в IX в. на северном берегу озера и на Шексну был перенесен лишь Владимиром. А. А. Шахматов, соглашаясь с древностью этого предания, отмечал, что его наиболее ранняя запись сохранилась в летописце Кирилло-Белозерского монастыря XVI в.: «Синеус сидел у нас на Кистеме»[345]. Историограф Вологодской области XVIII в. А. Засецкий сообщал также, что «князь Синеус построил город при Беле Озере на Северном берегу против Биармийцев», а И. И. Порошкин писал, что «на месте Киснемского погоста стоял в старину Варяжский городок»[346]. По поводу версии о Киснеме-Кистеме как древнем Белоозере мнения археологов разделились. С. Д. Захаров, указывая на незначительную площадь первых двух поселений X в. Киснемы, значительно увеличившей свою территорию в XI в., категорически отказывается рассматривать их как предшественников Белоозера или города, в котором «сидел» Синеус. С. З. Чернов, ссылаясь на археологические изыскания, отмечал, что в конце IX – третьей четверти X в. в Белозерье фиксируются три центра притяжения населения: крупные поселения на месте Белоозера в истоке Шексны, в Киснеме и городище Никольское I на нижней Кеме. Белоозеро в истоке Шексны и памятники, расположенные на реке Кеме, уже были предметом многолетних исследований. В отличие от них Киснема находится пока в начальной стадии изучения, поэтому характер поселения, существовавшего здесь в X-XI вв., пока не может быть определен. На современной же стадии исследования можно лишь констатировать, что в отличие от большинства белозерских волостей, возникших в XIII-XV вв., Киснема сложилась на месте, заселенном на самой ранней стадии освоения Белозерья в Средневековье[347].
Л. А. Голубева, отмечая достаточно давно идущее разрушение берега, считала, что ранняя Кинесма была поглощена озером, продолжающим и сейчас наступать на берег, или же находилась в другом месте. Исследовав сохранившийся в окрестностях современной Кинесмы могильник X – середины XI в., она писала: «На северный берег Белого озера славяне проникли, вероятно, одновременно с освоением бассейна Шексны, происходившем в IX-XI вв., и имели здесь раннее и прочное влияние среди местного населения. Кроме годных для пахоты земель, переселенцев, несомненно, привлекали выгодные возможности сообщения с озерами Вожже и Лаче, дающими истоки Беломорской речной системе. Не случайно самое большое озеро на северном берегу носит название Дружинского, а самое удобное на пути к оз. Вожже – Волоцкого. <…> В Киснемском могильнике сильное влияние славянского элемента сказывается достаточно убедительно. Об этом свидетельствует устойчивая западная ориентировка погребенных, следы гробовищ, наличие височных колец славянского типа (в том числе спирального кольца северян), отсутствие шумящих привесок и зооморфных фигурок. Вещей скандинавского происхождения здесь нет совершенно. Оружие в мужских погребениях позволяет предположить, что перед нами захоронения свободных смердов, а может быть, дружинников»[348]. Тот факт, что в погребении 1 Киснемы, датируемом концом X – первой половиной XII в., была обнаружена лепная керамика ладожского типа (тип III, по Н. А. Макарову)[349], говорит о пребывании на этом поселении выходцев из первой столицы Рюрика. Подобная же керамика была зафиксирована и в могильнике XI в. Никольское III. Кроме того, по мнению Н. А. Макарова, с большими оговорками и Челмужская курганная группа может рассматриваться как принадлежащая выходцам из Приладожья.
Поскольку наиболее древние изученные слои Кинесмы и ее ближайших окрестностей датируются X в., это не снимает вопроса о пребывании в этом регионе варягов веком ранее. Помимо приведенных выше данных о гибели значительного количества площади памятников, ряд соображений говорит в пользу достоверности летописного сказания. Как отмечал Н. А. Макаров, Белоозеро было центром Восточного Прионежья, которое, с одной стороны, было связано удобными речными путями с Новгородом и Верхним Поволжьем, а с другой – именно там находились важнейшие волоки, открывавшие дорогу на север и восток, в бассейны Онеги и Северной Двины. Поскольку Восточное Прионежье являлось «воротами» Севера[350], то в условиях меховой торговли с Востоком уже в силу своего весьма выгодного географического положения, оно должно было весьма рано привлечь к себе внимание Варяжской Руси. О том, что население с запада проникло в регион Белого озера уже в эпоху призвания варягов, свидетельствует городище Никольское I на Кеме. Оно было расположено на высоком мысу и защищено с напольной стороны валом и рвом. Археологи относят его возникновение ко второй половине IX – первой половине X в. и отмечают вероятную связь с Новгородом[351]. 20 % керамики этого городища составляют сосуды, близкие керамике ладожского типа[352]. Н. А. Макаров обращает внимание и на следующие особенности этого населенного пункта: «В нескольких километрах от городища Никольское I находятся две одиночные сопки – единственные в Восточном Прионежье. <…> Сделать однозначное заключение об этнической принадлежности этих памятников пока трудно: они могли быть оставлены как небольшой группой славян, продвинувшихся в район Белого озера, так и какой-нибудь прибалтийско-финской. Однако связь этих памятников с западными областями, где в IX-X вв. употреблялась неорнаментированная лепная керамика и бытовал обычай производить захоронение в сопках, прослеживается вполне определенно»[353]. Этот же исследователь приводит и данные лингвистики, указывающие на то, что именно новгородцы были первым славянским населением края: «Ю. И. Чайкина, исследовавшая историческую лексику Белозерья, в частности географическую терминологию памятников белозерской письменности XIV-XVI вв., выделила целый ряд лексем, занесенных в бассейн Белого озера западным – новгородским – колонизационным потоком. По мнению Ю. И. Чайкиной, географическая терминология новгородского происхождения распространилась в Белозерье раньше, чем лексемы, связанные с верхневолжской колонизацией, а в целом южный колонизационный поток перекрыл здесь более ранний западный»[354]. В главе VIII будет приведен еще один факт, свидетельствующий о ранних новгородско-белозерских связях.
Выше уже отмечалось практически полное отсутствие скандинавов в резиденции Трувора. Сходно с этим и место пребывания третьего варяжского князя. Н. В. Лопатин скромно констатирует: «Не обнаруживается и выдающейся роли скандинавов в истории города и всего региона Белозерья»[355]. Формулировка более чем дипломатичная, особенно если учесть, что из 20 000 индивидуальных находок в Белоозере к числу скандинавских, по признанию самих норманистов, может быть отнесено лишь 4-5 экземпляров, да и то датируемых серединой – второй половиной X в.[356] Практически полное отсутствие следов пребывания скандинавов в этом городе в кривом зеркале норманизма превращается всего лишь в не очень выдающуюся роль излюбленных ими викингов. Это обстоятельство оказывается одной из основных, если не самой главной, причин того, что некоторые археологи отрицают достоверность летописного известия о Синеусе: «Отсутствие культурных напластований IX в. на Старом Городе, так же как и отсутствие на Белом озере дружинных могильников IX – X вв. и значительных серий вещей скандинавского происхождения, оказывается серьезным препятствием на пути признания достоверности известий “Сказания”, относящихся к Белоозеру»[357].
