А. Мелехина Пер., сост. и коммент. - Чингисиана. Свод свидетельств современников
Потом подошел Чингисхан к Гунану из племени Гэнигэдэй и молвил: «Борчу и Мухали и остальные достославные ноёны, Додай и Доголху и прочие почтенные чэрби! Про нукера Гунана так скажу:
Светлым днем
Он всюду вороном летает —
Все повысмотрит;
Темной ночью,
Словно волк, он всюду рыщет,
Чтоб наброситься.
Кочевал я — никогда не отделялся он,
Оставался я — он прочь не откочевывал,
Был со мною всюду и всегда.
С чужеродным не вступал в сношения
И перед врагами не заискивал.
Было от меня ему доверие:
Ни коварства в нем, ни лицемерия
Я не заприметил никогда.
Да будут Гунан и Хухучос во всех делах надежными советниками вам!»
И повелел тогда же Чингисхан: «Верный нукер, Гунан мой, правь же сродниками, гэнигэсцами своими! И да будешь ты ноёном-темником, повинующимся Жочи, старшему из сыновей моих!»
И присовокупил Чингисхан к сказанному им:
«Нукеры верные Гунан, Хухучос, Дэгэй, старик Усун увиденного не сокроют — правдиво обо всем доложат, услышанных вестей не утаят».
И молвил Чингисхан, обратясь к Зэлмэ: «Когда в Дэлун болдоге появился я на свет, старик Жарчудай, взвалив на плечи раздувальные мехи, с горы Бурхан халдун спустился. Любезной матушке моей он соболями устланную люльку подарил, а позже сына в нукеры мне отдал.
Привратник верный мой, Зэлмэ!
Нас выпестовали с тобой
В одной и той же люльке с соболями,
Мы выросли как верные друзья.
Не перечесть твоих заслуг передо мной.
Да будут прощены тебе, Зэлмэ,
Любые девять прегрешений!»
Обратясь к Толуну, Чингисхан повелел: «Тысячью мужей моих водительствуя, правою рукой отца родного став, ты усердно собирал народы наши воедино и порядок в государстве водворял. И за это был пожалован ты в чэрби. И отныне вместе с Туруханом в согласье правьте теми, коих вы пригнали из походов!»
И сказал затем Чингисхан кравчему Унгуру:
«Унгур, Мунгут хиана сын!
Ты к нам пришел, собрав в курень единый
Три рода тохурудов, и пять родов таргудов,
И чаншутов, и баягудов — сродников своих.
Во тьме ни разу ты не потерялся,
В сраженье никогда не отделялся,
Со мною вместе под дождями мок,
А в холода со мною рядом дрог…
Ответствуй мне: чего бы ты взыскался?»
И отвечал владыке кравчий Унгур: «Коли позволено мне выбрать пожалованье хана, хотел бы я всех баягудов, сродников своих, которые теперь разбросаны повсюду, собрать и ими править».
И повелел Чингисхан: «Что ж, будь по-твоему, Унгур. Ты баягудов собери и тысяцким над ними будь!»
И повелел тогда же Чингисхан:
«О, кравчие мои, Унгур и Борохул!
Когда вы яствами обносите
По обе стороны сидящих от меня,
В порядке должном оделяя тех, кто слева,
И чередом всех потчуя, кто справа,
Мои душа и плоть покойны.
И потому повелеваю ответствовать тебе и Борохулу за кашеварство: в походе всех наделять едою вы должны. А в ставке на пиру, округ большой кумысницы расставив угощенье, втроем с Толуном сядьте среди юрты и подавайте кушанья затем». И, повелев так, Чингисхан указал место, где следует кумысницу расположить.
Потом Чингисхан обратился к Борохулу: «В родных кочевьях сродниками брошенных — тебя, Шигихутуга, Хучу и Хухучу матушка наша Огэлун призрела.
Всех на своей кровати укрывала,
Баюкала, кормила — воспитала;
За ворот кверху вас приподнимала,
С мужами настоящими равняла;
За плечи кверху каждого тащила,
Чтоб вас равнять с мужами можно было.
Она вскормила вас, дабы вы стали тенью нашей, сыновей её. За милость и благодеяния ей воздавая, усердствовали вы. Ты, Борохул, стал нукером моим.
Как ни гнали бы мы в походе коней,
Как бы дождь ни лил, ни давил нас мрак,
Не бывало таких ни ночей, ни дней,
Чтобы спать улегся я натощак.
Случалось идти на рысях средь тьмы,
Но я бы не смог на то попенять,
Что вдруг без похлебки остались мы,
Что день хоть единый пришлось голодать.
Когда побивали мы злых татар,
Что наших отцов и дедов губили,
Когда справедливо мы мстили им,
Любого к тележной чеке подводили, —
татарский Харгил шар бежал, избегнув лютой смерти; скитаясь по степи, вконец от глада обессилев, он воротился и в юрту к матушке моей вошел и умолял кусок ему подать съестного.
«Коль просишь есть, присядь вон там, пожалуй», — сказала Огэлун и усадила Харгил шара в правой части юрты возле двери. Толуй, в то время отрок пятилетний, снаружи в юрту забежал и тут же поспешил обратно. Но Харгил шар его перехватил; он сгреб мальца, зажал его под мышкой и выскочил из юрты, на бегу вытаскивая из чехла свой нож.
Но в левой части юрты сидевшая смиренно твоя супруга Алтани, «Спасите, сына убивают!» — крик Огэлун истошный услыхав, за Харгил шаром бросилась вдогонку; настигнув ворога, одной рукой ему вцепилась в волосы она, другой перехватила вражескую руку с ножом, над отроком уж занесенным, и так рванула за руку врага, что нож невольно выпал из нее.
Мои нукеры Зэлмэ и Жэтэй, что за юртою разделывали тушу быка, зарезанного ими, услышав крики Алтани, на помощь прибежали с топорами в окровавленных руках и ворога татарского на месте топорами порубили.
Тогда заспорили Жэтэй, Зэлмэ и Алтани, чья большая заслуга в спасении Толуя. И молвили мои нукеры: «Когда бы мы вдвоем сюда не подоспели и не убили Харгил шара, ужели, женщина, ты справилась бы с ним одна?! Тогда не миновать бы смерти отроку Толую. И значит, во спасении его заслуга только наша есть!»
В ответ на это Алтани сказала: «Но разве вы сюда бы прибежали, мой зов о помощи не услыхав? И не настигни Харгил шара я, и не вцепись я в волосы ему, и руку вражескую что есть мочи не рвани так, что невольно выпал из нее над отроком уж занесенный нож, давным-давно бы Харгил шар убил Толуя!»
И порешили все тогда, что главная заслуга во спасении Толуя все же останется за Алтани. Так Алтани, жена нукера Борохула, не только помогала мужу, в телеге став второй оглоблей, она Толую жизнь спасла, тем самым нам великую услугу оказала.
Когда был ранен в шею и пал на поле брани Угэдэй в сраженье в Хар халзан элсте, ты, верный нукер Борохул, ночь напролет отсасывал из раны сгустки его крови. Поелику мой сын тогда самостоятельно в седле не мог держаться, ты, Борохул, перед собою усадил его в седло и к нам привез благополучно. Так, воздавая за заботу матушки моей, вы, Борохул и Алтани, спасли двух сыновей моих. Усердие твое и верность помню. Да будут прощены тебе любые девять прегрешений!»
И сказал еще тогда Чингисхан: «Пожалованы будут мною и женщины, чтимые в нашем роду»*.
Обратясь к старику Усуну, Чингисхан повелел:
«Усун, Гунан, Дэгэй и Хухучос
Увиденное не скрывают,
Услышанное не таят
И говорят о замыслах своих правдиво.
У нас, монголов, исстари так повелось:
Почтенных старцев
Мы возводим в сан бэхи ноёнов.
Так будет же Усун,
Потомок рода древнеславного Барин,
В бэхи ноёны нами возведен!
И пусть отныне белый дэли носит он,
На белом скакуне пусть ездит
И, восседая на почетном месте,
Пророчествует нам!»*
И повелел еще Чингисхан: «Когда с хэрэйдами сошлись мы в сече, мой анда, Хуилдар, всех наших упредив, на ворога пошел передовым отрядом. И, памятуя о заслугах доблестного мужа, повелеваю я призреть осиротевших детей и внуков Хуилдара!»
И обратился Чингисхан к сыну Цаган-Ува — Нарин Торилу — и сказал ему: «Родитель твой, Цаган-Ува, всегда бесстрашно с недругом сражался и был убит в Далан балжудской сече Жамухой. Тебя же за отцовские заслуги готов я поддержать нашим вспомоществованьем!»
И молвил в ответ Чингисхану Нарин Торил: «Мои сородичи, нэгусы, поделены и расселились по разным аймакам сейчас. Коль будет мне соизволение владыки, готов собрать я воедино всех нэгусов».
И повелел тогда Чингисхан: «Что ж, будь по-твоему, Торил. Нэгусов-братьев воедино собери и ими правь наследно!»
Потом сказал Чингисхан Сорхон шару так: «В дни юности моей, когда тайчуды воспылали завистью и ненавистью к нам и отрока, меня, схватили, твои сыны — Чулун и брат его Чимбай, уразумев причину моего плененья, надежно спрятали меня, старшей сестры своей по имени Хадан заботам поручив. Вы все мне помогли вернуться восвояси.
И в сновиденьях ночью темной,
И в помышлениях дневных
О ваших тех благодеяниях
Я вечно помнил.
Хоть, от тайчудов отделившись, вы перешли ко мне не сразу, пожалованья вы достойны! Какой же милости вы бы желали для себя?»
