Николай Капченко - Политическая биография Сталина
Данное отступление от непосредственного предмета рассмотрения продиктовано тем, что в политической биографии Сталина, в истории всей его деятельности как политической фигуры указанное выше обстоятельство порой обретало значение, далеко выходившее за рамки чисто образовательной проблемы. Многие его политические концепции стратегического масштаба ставились под сомнение по причинам якобы «национальной» ограниченности, проистекавшей, в частности, из-за незнания иностранных языков. Подобные «аргументы» не выдерживают серьезной критики.
Но вернемся к вопросу о том, что дала молодому Иосифу духовная семинария, какой след оставила она в его характере и как она повлияла на выбор главных жизненных целей. Понятно, что дать исчерпывающие ответы на все эти важные, можно сказать, ключевые вопросы его жизненного пути на этапе формирования молодого Сталина как личности, совсем нелегко. И трудность объясняется не только относительной скудностью фактических материалов, но и тем, что сам Сталин, как это ни покажется странным, в дальнейшем, во все периоды своей деятельности, почти не затрагивал эти вопросы. Имеются скупые факты, касающиеся времени обучения в семинарии, которые, скорее всего со слов отца, приводит его дочь в своих книгах. Эти свидетельства представляются вполне достоверными. Чего, однако, нельзя в полной мере сказать о свидетельствах, опубликованных при жизни Сталина, где авторами выступают его соученики по семинарии и сподвижники по раннему периоду его революционной деятельности. В своем подавляющем большинстве они выдержаны в откровенно апологетическом ключе, и уже в силу этого вызывают серьезные сомнения. Впрочем, полностью отвергать их тоже нет достаточных оснований, поскольку некоторые из них в той или иной степени подтверждаются некоторыми независимыми источниками. Поэтому, очевидно, на эти свидетельства также можно опираться, отдавая себе отчет в том, что они требуют критической оценки.
В качестве вполне достоверного факта можно констатировать, что молодой Сталин проявлял большой интерес к чтению как художественной, так и научно-популярной литературы. Богословские науки, в особенности Старый и Новый завет, он, конечно, знал уже в силу самого своего обучения в духовных учебных заведениях, того большого внимания, которое уделялось там их усвоению.
В семинарии, продолжая традиции, заложенные в Горийском училище, Иосиф увлекается чтением произведений русской классической литературы. Правда, уже четко обозначился и определенный крен в сторону произведений критического реализма. Он читает сочинения Щедрина («Господа Головлевы»), Гоголя («Мертвые души»), Эркмана-Шатриана — «История одного крестьянина», роман Теккерея «Ярмарка тщеславия» в двух томах (в то время он был переведен как «Базар житейской суеты») и много других книг. С детства Сталин хорошо знал грузинских писателей, любил произведения Ш. Руставели, И. Чавчавадзе, В. Пшавела. Особо следует сказать о том, что, увлекаясь литературой, Сталин в период учебы в Тифлисской семинарии написал несколько стихотворений, которые очень понравились Илье Чавчавадзе, — достаточно отметить, что они помещались в газете «Иверия», которую редактировал Чавчавадзе, на первой странице, на видном месте. (Г. Паркадзе. Из воспоминаний о нелегальных сталинских кружках. «Заря Востока» № 46 от 26 февраля 1939 г.)
В июне — декабре 1895 года на страницах «Иверии» за подписью И. Дж-швили (И. Джугашвили), а затем — Сосесло (уменьшительное от имени Иосиф), было напечатано пять стихотворений Сталина. Из них одно является посвящением писателю Рафаэлу Эристави, другое называется — «Луне», а остальные не озаглавлены.
Стихотворения молодого Сталина обратили на себя внимание. В 1901 году грузинский общественный деятель М. Келенджеридзе, составивший пособие по теории словесности, поместил в книге среди лучших образцов грузинской классической литературы стихотворение за подписью — Сосело.
В 1907 году тот же М. Келенджеридзе составил и издал «Грузинскую хрестоматию или сборник лучших образцов грузинской словесности» (т. I), в которой на 43-й с границе помещено стихотворение Иосифа Сталина, посвященное Р. Эристави. Шестое стихотворение «Старец Ниника» было напечатано в газете «Квали» в июле 1896 года[157].
В связи с «поэтическим творчеством» молодого Сталина необходимо отметить следующее обстоятельство. В период шквальной критики Сталина и сталинизма, которая развернулась в период перестройки и после нее, некоторые высказывали сомнение в том, что указанные выше стихи принадлежат перу молодого Сталина. «Доказательством» правомерности таких сомнений послужило то, что некоторые из них были подписаны псевдонимом И. Дж-швили, который, мол, мог использовать писавший в то же время поэт Иван Джавахишвили. Как справедливо и язвительно в данном случае замечает явно критически настроенный по отношению к Сталину Р. Конвест, если псевдоним И. Дж-швили еще и можно приписать Ивану Джавахишвили, то Сосело едва ли[158]. Добавим к этому, что писать стихи, а тем более публиковать их в прессе семинарист Джугашвили не имел права, это считалось грубейшим нарушением уставных норм семинарской жизни. Поэтому у него (в отличие от И. Джавахишвили) было более чем достаточно причин использовать псевдоним.
Еще в качестве одного из аргументов в доказательство того, что молодой Иосиф не был действительным автором опубликованных стихотворений приводится то, что в дальнейшем он не писал стихов, по крайней мере нет абсолютно никаких ни прямых, ни косвенных свидетельств этого. Этот аргумент не выдерживает серьезной критики, поскольку подавляющее большинство людей, которые когда-то в юности писали стихи, в более зрелом возрасте оставляют это занятие. И ничего удивительного в этом нет: другие проблемы и другие цели выходят на первый план. Применительно к молодому Сталину подобный разворот событий представляется вполне логичным, не вызывающим особых вопросов.
Мы не будем касаться того, насколько стихи молодого Сталина значительны по своему литературному слогу и форме. Нас интересуют прежде всего те моменты, которые в связи с его поэтическими опытами помогают понять процесс его формирования как личности. И здесь, на мой взгляд, стоит отметить два обстоятельства. Первое — это развитое чувство патриотизма и национального достоинства, любовь к своей родине — Грузии, что достаточно красноречиво говорит о направлении его идейного развития. Второе — это наличие четко выраженных социальных мотивов, проглядывающих в его мироощущениях и оценках индивидуальной и общественной роли личности вообще. Эти два элемента явственно выражены в стихотворении, посвященном памяти писателя Рафаэля Эристави:
Когда крестьянской горькой долей,
Певец, ты тронут был до слез,
С тех пор немало жгучей боли
Тебе увидеть привелось.
Когда ты ликовал, взволнован
Величием своей страны,
Твои звучали песни, словно
Лились с небесной вышины.
Когда отчизной вдохновленный,
Заветных струн касался ты,
То, словно юноша влюбленный,
Ей посвящал свои мечты.
С тех пор с народом воедино
Ты связан узами любви,
И в сердце каждою грузина
Ты памятник воздвиг себе.
Певца отчизны труд упорный
Награда увенчать должна:
Уже пустило семя корни,
Теперь ты жатву пожинай.
Не зря народ тебя прославил,
Перешагнешь ты грань веков,
И пусть подобных Эристави
Страна моя растит сынов.[159]
Думается, что даже одно это стихотворение дает более или менее наглядное представление о главных устоях гражданской позиции молодого Иосифа Джугашвили. Направление его дальнейшего развития уже определилось в своих основных чертах, и жизнь лишь способствовала тому, чтобы оно проходило ускоренными темпами.
Американский автор Р. Такер, основываясь на общеизвестных фактах из биографии Сталина этого периода, пишет: «Когда четырнадцатилетний Джугашвили в августе 1894 г. вошел в каменное 3-этажное здание Тифлисской духовной семинарии, он оказался в мире, существенно отличавшемся от того, к которому привык в Гори. Около шестисот учеников, практически все время (за исключением примерно одного часа в послеобеденное время) находившихся взаперти в строении казарменного типа, которое некоторые называли «каменным мешком», вели строго регламентированную жизнь: в 7.00 — подъем, утренняя молитва, чай, классные занятия до 14.00, в 15.00 — обед, в 17.00 — перекличка, вечерняя молитва; чай в 20.00, затем самостоятельные занятия, в 22.00 — отбой. …По воскресеньям и религиозным праздникам подросткам приходилось по 3–4 часа выстаивать церковные богослужения. Обучение велось в монотонной и догматической манере, которая подавляла всякие духовные потребности. Во главе угла, как и в Гори, была русификация. На занятиях не только вменялось в обязанность говорить по-русски, но запрещалось также читать грузинскую литературу и газеты, а посещение театра считалось смертельным грехом»[160].
