А. Широкорад - Гений советской артиллерии. Триумф и трагедия В.Грабина
В сентябре — начале октября опытные машины КВ-220 и КВ-3 были кое-как доделаны и приведены в боевое состояние, причем на обоих танках установили башни от се
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 498.рийного танка КВ-1 с 76-мм пушкой Ф-32. Это было вызвано тем, что для КВ-3 башню вообще не сделали, а на КВ-220 85-мм пушка вышла из строя еще летом.
Танк КВ-200 военные приняли под индексом КВ-220-1, а КВ-3 — под индексом КВ-220-2. Оба танка были переданы в 124-ю танковую бригаду: КВ-220-1 — 5 октября, а КВ-220-2 — 16 октября. Один из них в декабре 1941 г. был в упор расстрелян германскими тяжелыми орудиями у железнодорожного моста через реку Тосна. Судьба второго неизвестна.
В сентябре — ноябре 1941 г. Грабин вернулся к пушке ЗИС-6. На ее базе была спроектирована строенная танковая установка ЗИС-6А. В нее входили 107-мм пушка ЗИС-6, 45-мм пушка 20К и 7,62-мм пулемет ДТ. Система 20К предназначалась для пристрелки и для поражения слабо защищенных целей — таким образом экономились 107-мм снаряды. Опытный образец установки ЗИС-6А был изготовлен весной 1942 г., но его не на что было ставить, и работы пришлось прекратить.
Дело о казематной пушке
Казематной пушкой называлось орудие, помещенное в бетонный каземат или дот. До середины 30-х гг. казематные орудия назывались капонирными. К 1917 г. наиболее современным казематным орудием была 76-мм установка Дурляхера, представлявшая собой наложение тела 76-мм полевой пушки обр. 1900 г. или обр. 1902 г. на капонирный лафет Дурляхера. Установки Дурляхера финны широко использовали в дотах линии Маннергейма, и, надо сказать, они действовали весьма эффективно.
В 1932—1935 гг. Красная Армия получила 526 штук 76-мм капонирных установок обр. 1932 г. Они также представляли собой наложение 76-мм пушки обр. 1902 г. на специально сконструированный лафет. Пушка была защищена броневой заслонкой, которая опускалась при стрельбе: чем-то это напоминало порт парусного корабля. Принципиальными недостатками установки обр. 1932 г. были слабая защита пушки (заслонка была тонка, а ствол пушки с противооткатными устройствами вообще не был защищен) и неудовлетворительная скорострельность (из-за поршневого затвора).
В середине 30-х гг. АУ РККА решило создать новую 76-мм казематную установку, лишенную недостатков установки обр. 1932 г. Такая установка была создана в КБ Кировского завода под руководством И А. Маханова. Казематная пушка JI-17 была сделана на базе 76-мм танковой пушки Л-11. Пушка Л-17 монтировалась в массивном стальном коробе, забетонированном в доте. Ствол пушки был вставлен в толстую броневую трубу, соединенную с массивным броневым щитом (маской). Согласно тактико-техническим требованиям ствол и маска пушки должны были выдерживать прямое попадание 76-мм бронебойного снаряда, выпущенного из пушки со стволом длиной 40 калибров, или попадание 203-мм фугасного снаряда в бетон дота на расстоянии около 1 м от короба установки. Скорострельность пушки была увеличена за счет применения вертикального клинового затвора и полуавтоматики механического типа.
Заводские испытания Л-17 прошли с 29 сентября по 8 октября 1939 г.
5 октября 1939 г. на АНИОПе был проведен обстрел установки Л-17 из 76-мм пушки обр. 1902/30 г. при начальной скорости снаряда 529—547 м/с с дистанции 50 м, что соответствовало выстрелам 76-мм танковой пушки Л-10 с дистанции 400 м (Л-10 имитировала 7,5-см германскую штурмовую пушку Stuk 37 на самоходном шасси). После второго попадания в щит были сорваны болты, крепившие его к соединительной коробке. Решено увеличить диаметр болтов.
В мае 1939 г. Кировский завод получил заказ на 600 установок Л-17. Часть коробов изготовил Ново-Краматорский завод им. Сталина. Короба первоначально имели длину 1500 мм с толщиной брони 80 мм, а затем соответственно 1350 мм и 60 мм.
Первые установки Л-17 были смонтированы в июне 1940 г. в Каменец-Подольском укрепрайоне.
У читателя давно мог возникнуть вопрос: а какое отношение к Л-17 имеет Грабин? Дело в том, что он активно выступал против создания Л-17 и запуска ее в серийное производство. Он отвел установке несколько страниц в своих воспоминаниях, причем по каким-то ему одному ведомым причинам так и не упомянул ее заводской индекс.
Грабин писал, что во время обсуждения вопросов по организации серийного производства пушки УСВ в кабинете наркома оборонной промышленности Б.Л. Ванникова зазвонил телефон:
«Борис Львович взял трубку:
— Ванников слушает!
Затем последовало:
— Здравствуйте, Григорий Иванович... Грабин? Да, здесь, у меня... — Борис Львович обратился ко мне: — Кулик просит, чтобы вы сейчас зашли к нему. Сможете? — Я ответил утвердительно. — Грабин сейчас выезжает...
Нарком положил трубку, сказал мне:
— Поезжайте, а потом зайдите ко мне — расскажете, в чем дело...
В приемной Кулика мне не пришлось ждать, адъютант тут же предложил войти:
— Маршал вас ждет.
Я впервые был в кабинете Кулика. Кабинет был очень велик, с высоченными потолками, с огромными окнами. У одного из окон стоял письменный стол раза в три больше обычного, на нем — соразмерный столу по величине письменный прибор.
Когда я вошел, Кулик поднялся мне навстречу, встали и находившиеся в кабинете Воронов и Засосов, новый председатель Артиллерийского комитета ГАУ, сменивший на этой должности Грендаля.
Поздоровавшись, маршал взял меня под руку, подвел к столу для заседаний, столь же внушительному, как и все в этом кабинете, усадил, а сам достал из сейфа кипу папок, положил передо мной и, ничего больше не объясняя, сказал:
— Читайте, мы подождем.
На титульном листе первой папки стояло: “Отчет об испытаниях 76-миллиметровой пушки Кировского завода для вооружения дотов” [т. е. Л-17. — А. Ш.]. Папка была объемистая. Если читать подряд, уйдет много времени. А таких папок было несколько. Поэтому я решил читать только заключительную часть отчета.
Поначалу ничто не вызывало тревоги. Пушка имела дефекты, которые легко устранялись по ходу доработки. Должен сказать, что конструкцию этой пушки я знал очень хорошо, знал и ее недостатки. Если бы маршал сразу объяснил мне суть интересовавшего его дела, на чтение отчетов и времени не пришлось бы тратить. Я продолжал листать материалы и отмечать огрехи конструкторов. И наконец, в одном из отчетов появилось: при испытании пушки на определенном режиме огня при большом числе выстрелов цилиндр противооткатных устройств разорвало.
В следующем отчете — тот же результат. Значит, закономерность. И я прекратил дальнейший просмотр материалов.
Этого и следовало ожидать от использованной конструкции противооткатных устройств: при интенсивной стрельбе происходит резкое повышение температуры тормозной жидкости и воздуха, которые не разделены специальной диафрагмой, в итоге давление резко повышается и цилиндр разрушается. Эта конструкция противооткатных устройств вообще непригодна для пушек, тем более для до-товского орудия, которое должно обеспечивать высокий темп огня и такой продолжительности, какая потребуется для отражения противника.
Сложив папки, я доложил маршалу, что материалы просмотрел и пришел к выводу, что разрушение цилиндра не случайно. Кулик спросил, что я могу по этому поводу сказать. Я ответил, что органический недостаток этой конструкции известен давно, пушка с таким противооткатным устройством непригодна.
Наступила напряженная тишина. В тот момент я еще не знал, что 76-миллиметровая дотовская пушка по приказу Кулика уже поставлена на валовое производство Кировским заводом, хотя она еще не была одобрена правительством. Желая сэкономить время, Кулик, таким образом, превысил власть и оказался в очень трудном положении. Поэтому моя уверенность в оценке пушки произвела на него неприятное и сильное впечатление.
Меня же в ту минуту занимал и возмущал только один вопрос: как мог председатель Арткома Засосов разрешить к производству пушку с такой конструкцией? О пороке ее мог не знать Кулик, мог не знать Воронов — в конце концов они не были специалистами-конструкторами. Но Засосов непосредственно по долгу службы обязан был воспрепятствовать решению Кулика. Ведь могло случиться, что негодную пушку установили бы в дотах. К чему бы это привело, догадаться нетрудно. Положение складывалось невеселое. Пушки уже изготавливались, но выявление дефекта приостановило их отправку в укрепрайоны. Роль КБ Кировского завода в этой истории тоже была мне непонятна.
В этот весьма напряженный момент Кулик в полной мере проявил лучшие качества своего характера, а именно способность быстро принимать ответственные решения.
— Можно ли пушку исправить? — спросил он. — Этого требует обстановка.
— Можно, но потребуются большие переделки, — сказал я.
— Значит, можно? — повторил Кулик, вольно или невольно подражая в манере вести разговор Сталину, который по нескольку раз в разной форме задавал один и тот же вопрос, когда ему нужен был точный однозначный и твердый ответ.
