Норбер Кастере - Зов бездны
Кто это кричит? — спрашивает де Кон.
— Это Лепине, — отвечает Дельтей и издает при этом крик, напоминающий дикое ржание.[15] Так Дельтей призывает Лепине и Раймонду, которые должны искать нас.
Бидеген, заканчивая свой экскурс в область доисторического искусства, показывает последний документ: каменное панно, изрешеченное красными черточками и точками. Это первые идеограммы и, может быть, первые опыты и зачатки письма. В этот момент к нам присоединяются Лепине и Раймонда. Техник-оператор приказывает сомкнуться — все шестеро должны уместиться на экране, что отнюдь не легко!
Лепине и Раймонда кратко рассказывают об открытии верхнего яруса грота. Впрочем, наше исследование не закончено, и я объясняю, что профессиональным спелеологам присущи прирожденная любознательность, жажда все видеть и привычка докапываться до корня явлений.
— Ну хорошо, будем докапываться, — заявляет Дельтей. И, трогаясь в путь, группа выходит из поля камеры.
Но де Кон удерживает меня за руку, желая узнать еще кое-что, и мы с ним на экране остаемся наедине.
— Каковы цели спелеологии? — спрашивает он меня в заключение.
Этот краткий вопрос требует подробного ответа, но я, приступая к объяснению, уклоняюсь от многих деталей. Я рассказываю, что спелеология изучает явления, которые относятся к самым разнообразным и увлекательным областям науки — геологии, минералогии, гидрологии, биологии, физики, химии, истории первобытного общества и палеонтологии. В спелеологии загадок хоть отбавляй!
Но наша пленительная наука является также образцовой школой дисциплины, ибо в своеобразной, необычной и опасной обстановке она рождается и выковывается долгими годами глубокой дружбы. В суровом подземном мире воспитываются подлинные качества взаимопомощи, преданности и даже самоотречения.
Человек сталкивается лицом к лицу с ситуациями, требующими необычайной физической и моральной выносливости. Короче говоря, прекрасный девиз Французского клуба альпинистов: «За родину, в горы», можно, внеся небольшое изменение, превратить в девиз спелеологов: «За родину, в пещеры»…
Де Кон, кажется, удовлетворен полученными сведениями и (радио и телевидение обязывают к оперативности и краткости) знаком велит мне присоединиться к спутникам, собравшимся у камеры № 6, при помощи которой Гапай приготовился заснять последнюю сцену передачи.
Эта завершающая сцена будет немой, какой и подобает ей быть в подземном мире. Все шестеро идем гуськом. Спускаясь вниз по склону, отходим все дальше и наконец исчезаем в глубине грота. Сцена эта была бы лишена оригинальности и своеобразия, если бы не огромные тени на стене, шагавшие с нами «в ногу». Какой разительный контраст между ничтожно малыми размерами людей, затерявшихся под землей, и гигантскими тенями (достигающими метров десяти высоты!), которые буквально подавляют этих пигмеев! И в тот момент, когда крохотные фигурки спелеологов исчезли во мраке, а вместе с ними рассеялись и их громадные тени, слышится звонкая и неумолчная мелодия, уже звучавшая в передаче: это серебристая песня капель, падающих со сводов пещеры. Лишь она, сливаясь воедино из тысячи едва слышимых звуков, нарушает вечное безмолвие подземного мира.
Часть вторая
Воспоминания о подземном мире
И мы в безмолвной тишине услышим шепот тайн природы.
Анри де РеньеЗорко одно лишь сердце.
Самого главною глазами не увидишь.
А. де Сент-Экзюпери. Маленький принцКогда говорят, что пещеры представляют собой царство вечного, непроницаемого мрака, то кажется, будто эта истина не требует доказательств.
Тем не менее нам приходилось встречать людей, которые сомневались в этом; по неведению или по недоразумению они полагают, что дно самых глубоких гротов всегда озарено неким тусклым сиянием, уверяют также: между гротами и пещерами различие, тогда как на самом деле такого вовсе нет. Именно они пользуются забавным гибридом «подземные гроты», не замечая, что допускают отъявленную тавтологию.[16]
Мы утверждаем: помимо некоторых не очень интересных природных углублений с широким наружным отверстием, все пещеры и пропасти абсолютно черны и пребывают в вечном мраке. Слегка освещены лишь то верхние горизонты, куда скупо проникает дневной свет.
Огромное большинство людей испытывает инстинктивный страх перед темнотой, поэтому легко объяснить немалое их отвращение к пещерам. Разумеется, говоря о пещерах, мы не имеем в виду те должным образом оборудованные и электрифицированные, которые обычно посещаются туристами.
Боязнь ночи, ужас мрака, по-видимому, столь же древни, как и само человечество. Это атавистическое чувство, вероятно, унаследовано от наших доисторических предков. В те далекие времена в ночную пору человек перед лицом опасности был безоружным; он не мог отражать нападения диких зверей.
Ночью малейший шум кажется подозрительным, тревожным, угрожающим. Хорошо известно также, что ночью человек куда более мнителен, страхи овладевают им в большей степени, чем днем.
Почему темнота пугает детей?
Совсем маленьким детям темнота, видимо, не внушает страха, но и они все же предпочитают ей свет. Младенцы кричат и плачут, если их надолго оставить в темноте.
Однако по мере пробуждения ума и рассудка ребенок начинает проявлять панический страх перед темнотой; темный чулан, крысы, волки, страшилища, рассказы о разбойниках и «трубочистах» приводят его в ужас. Нужно отметить, что всем этим реквизитом взрослые нередко злоупотребляют, и такие излишества не остаются без последствий. Действие подобных угроз оказывается подчас весьма длительным, ибо именно у детей укореняется боязливость, и от этого чувства уже бывает трудно избавиться и в зрелом возрасте. Что было бы с ребенком, если бы ему никогда не внушали страх перед темнотой и не рассказывали о ведьмах, оборотнях и колдуньях?
Может быть, эффект был бы таким же, как и в случае с моей четырехлетней дочуркой: я умышленно оставил ее одну в гроте и совершенно серьезно объяснил ей, что кое-что забыл наверху и скоро вернусь. Затем я вышел из пещеры и спустя четверть часа неторопливо возвратился.
Четверть часа одиночества в пещере при тусклом свете огарка в тишине показались бы слишком долгими многим взрослым, наделенным хотя бы небольшим воображением. Но у моей дочери Мари было перед взрослыми то преимущество, что она обладала воображением ребенка четырех лет от роду, никогда не слышавшего вздорных историй. Ей никогда не говорили, что ее «съест большая крыса», «злая собака», «серый волк», если она пойдет, куда ей не разрешается, не будет слушаться или будет сосать палец.
Короче говоря, она пребывала в полнейшем равновесии — ничто не волновало ее, никто ее не обманывал. Она ждала меня доверчиво и спокойно — все было вполне нормально и не вызывало поэтому никакого восхищения. «Храбрость» Мари в данном случае была детской отвагой; она вызывалась тем непониманием опасности, которое проявляют маленькие дети, лаская свирепого быка, пугливую лошадь, злую собаку или даже льва сквозь стальные прутья клетки.
Но, увы! Я думаю, что в восьмилетнем возрасте Мари уже не обладала бы ни прежней безмятежностью, ни прежней неустрашимостью. Почему? Потому что в эти годы разговоры, чтение, кино — все и вся вселило в нее идею страха. И вот в восьмилетнем возрасте рыжеволосая дочурка испытывала неудержимый страх, когда в сумерках должна была идти в сад запирать курятник…
Надеюсь, читатель меня простит, но приведу еще один пример из личного опыта. Пещеры я начал посещать в одиночку с одиннадцати лет, и первое время меня очень пугали мысли о волках — ведь в начале нашего столетия рассказы на «волчьи» темы были в большой моде. Впоследствии я неоднократно испытывал страх под землей, но должен сказать, что тревоги эти, пусть даже необоснованные, носили практический характер: я боялся заблудиться, опасался, что может погаснуть свет, страшился углекислого газа, обвала, несчастного случая; не скрою, однако, иногда меня волновали и различные необъяснимые явления.
Что же пугает в темноте взрослых?
Одним страшно оставаться в одиночестве, другие, наоборот, боятся, что во мраке «кто-то» может притаится… Третьи страшатся зверей (не отдавая себе отчета, каких именно), но непременно каких-то «зверей». Боятся также разбойников, убийц. И, наконец, многие во тьме пещер испытывают страх перед духами, призраками, привидениями, чертями и даже — право, я не шучу — колдуньями. К счастью, лично я (а моя жизнь частично проходит под землей) свободен от этих страхов, но мне нетрудно понять тех, кто испытывает подобные страхи, чувствует себя ужасно в недрах земли.
