Элизабет Эбботт - История целибата
Пророческие сны принесли спасение еще одному святому отцу – авве Илье, истерзанному мыслями о женщинах в монастыре, основанном им специально для них. В одном из таких снов два ангела подняли его и сковали его движения, а третий тем временем неожиданно выхватил бритву и оскопил его. Сон оказал на него настолько успокоительное воздействие, что на протяжении последующих сорока лет мысли такого рода Илью больше никогда не беспокоили. Молитва другого аввы, просившего в ней сделать его евнухом, также во сне была удовлетворена, когда ангел хирургическим путем произвел операцию, к которой тот стремился. Позже он узнал, что Господь тем самым освободил его от похоти, и потому он стал совершенно непорочен.
Более полезными оказывались правила общего характера: не следует рисковать, вызывая в уме женские образы, даже если о них идет речь в Священном Писании; надлежит хранить молчание и не говорить ни о женщинах, ни с женщинами; надо избегать смотреть женщинам в глаза, чтобы не замечать их даже в том случае, если они пройдут рядом. Монаха, который перешел на другую сторону дороги, чтобы пропустить шедших ему навстречу монахинь, стала бранить их наставница: «Если бы ты как монах достиг совершенства, то даже не взглянул бы в нашу сторону и не увидел, что мы женщины», – произнесла она с осуждением[226].
Особенно опасны были воспоминания, поскольку память о любимой матери или сестре успокаивала, вселяя ощущение безопасности. Но дьявол «с присущим ему лукавым коварством» вводил ничего не подозревавших святых отцов во искушение, соблазняя отшельников, вскоре «они могли потерять самообладание и против собственного желания поддаться притягательной силе других женских образов», – предостерегал Иоанн Кассиан[227].
Тем не менее женщины в пустыне были редкостью. Гораздо чаще можно было встретить мальчиков, и так много святых отцов поддавалось воздействию их очарования, что значительная часть их «Писаний», выражавших коллективную мудрость анахоретов, предостерегала от сожительства с детьми. Некоторые отцы приводили с собой в пустыню своих сыновей, другие – мальчиков, вверенных их попечению. «Увидев детей, возьми свои овечьи шкуры и иди куда глаза глядят», – советовал один мудрый святой отец[228]. Другой говорил: «Не приводи сюда мальчиков. Четыре церкви в Скитской пустыне из-за мальчиков опустели»[229]. Однажды в пустыню послали слабоумного ребенка, чтобы там его вылечили. Престарелый святой отец видел, что его младший собрат надругался над мальчиком. Вместо того чтобы вмешаться, он рассудил так: «Если Господь, который их сотворил, видит их и не сжигает в пламени, кто я такой, чтобы винить их?»[230]
Самым очевидным источником искушения были они сами друг для друга, и святые отцы противились этому как могли, ограждая себя от напасти уединенным и замкнутым образом жизни. Некоторые из них оставляли свое призвание из-за прегрешений, гомосексуальных наклонностей или по другим причинам. Они каялись, советовались с другими отшельниками, которые были старше их, и снова пытались вернуться к безгрешной жизни.
На протяжении столетий безжалостная пустыня была фигуральным выражением, отражавшим борьбу святых отцов за непорочность. Они замыкались в своих мрачных и неприветливых кельях, голодали, бесконечно постились, искушаемые мыслями о пище, надеясь, что она обострит их уже почти утраченные чувства, посвящали большую часть жизни молитвам и раздумьям над каждой своей греховной мыслью. Исцеление от этого недуга вело к телесной хвори или так должно было казаться, когда они подвергали себя испытаниям, винили себя и судили за похоть – лютого врага целибата, состояния, определявшего их болезненное стремление.
Целибат составлял сложное, жесткое условие, удовлетворить которое совместными стараниями могли лишь объединенные усилия разума, души и тела. Иоанн Кассиан разработал шесть этапов на пути его достижения. Первый этап: проснувшись, монах не должен «испытывать плотского вожделения». Второй этап: он не должен сосредоточиваться на закрадывающихся в голову «сладострастных мыслях». Третий этап: он может размышлять об окружающем мире, включая женщин, не испытывая при этом чувства похоти. Четвертый этап: он перестает замечать какие бы то ни было физические движения. Пятый этап: беседы или чтение на темы, связанные с воспроизведением себе подобных, наводят не на мысли о сексуальных удовольствиях, а скорее на размышления о спокойных и безгрешных видах деятельности, и потому эта тема не вызывает у монаха греховных образов, как «мысли о кирпичной кладке или других подобных ремеслах». Шестой этап: даже во сне ему не являются соблазнительные образы женщин[231].
Такая логическая последовательность этапов движения к целибату представляет собой картину приближения святых отцов к достижению своего призвания. Их путь к цели сильно отличался от того, как к нему шли Константина, Мария Египетская, Хелия и множество подражавших им реальных женщин, поскольку им было гораздо легче переносить соблюдение целибата. В отличие от мужчин, они вели борьбу не столько с собственными телами, вполне их устраивавшими, сколько с сильнейшим давлением, оказывавшимся на них семьями и обществом, а также со стремлением вкусно поесть, обуревавшим их с такой же силой, как мужчин зов плоти. Тела святых отцов – в частности, их чресла, – были их самым лютым врагом, более требовательным и вероломным, чем голодная пустыня. Половое влечение оставалось вполне реальным, явственным, оно составляло меру состояния их душ, тянувшихся обратно в пустыню.
Как отмечал Питер Браун, обычная пустыня создавала условия для того, чтобы духовные искания и особое значение тела приводили к возникновению предпосылок для образования «новой культуры», отвергавшей подход городских богословов, сосредоточивавших внимание на Священном Писании, стремясь точно определить значение и смысл каждого слова, каждого выражения в предложении. Святые отцы изменили отношение к осмыслению богословских проблем так, что теперь решающее внимание уделялось «порывам сердца» и бесконечно лукавым и коварным козням дьявола, позволявшим ему пользоваться бесчисленными уловками, чтобы манипулировать людьми. Как изящно выразился Браун, это было заслугой, «по справедливости названной величайшим и исключительным достижением египетских старцев: речь шла ни больше ни меньше, как об открытии новой азбуки сердца»[232]. Следуя этой азбуке, сексуальность – измерявшаяся как продолжавшимся, так и прерванным целибатом – являлась символом сердца падшего человека.
Целомудрие Симеона Столпника на высоте шестидесяти футов
[233]
Некоторые фанатичные праведники страстно стремились к общению с Господом, пройдя через необычайно суровые испытания, по сравнению с которыми аскетизм пустыни и монастырей они считали слишком мягким для достижения своей цели. Их лишения и тяготы были настолько жестокими, что соблюдение целибата не представляло для них особых сложностей. Самым ярким примером такого рода подвижничества может служить история жизни Симеона Столпника, родившегося в конце IV в.
Сын сирийского пастуха Симеон как-то зашел в церковь, где его обратили в христианство, и было ему видение, призывавшее к жизни в Боге. Он присоединился к другим аскетам, потом ушел в монастырь в селении Теледа. Суровость его режима Симеон счел недостаточной. Он был терпеливым юношей с мягким характером, смирение его омрачала лишь одна честолюбивая слабость – он стремился быть наиболее воздержанным из монахов. Самая отчаянная попытка праведника достичь этой цели чуть его не погубила, то есть чуть не привела именно к тому результату, к которому он стремился. Он обвил вокруг тела веревку, оказавшись внутри такой повязки словно труп. Каким-то образом ему удалось обмотать себя ею так крепко, что она врезалась в тело, и кожа его загноилась, а в ранах стало кишмя кишеть множество червей, пожиравших его плоть. Должно быть, когда черви пожирали его живьем, Симеон радовался, поскольку хотел умереть как мученик. Но, видимо, ему помешали монахи, снявшие с него веревку и залечившие раны, поскольку после того случая игумен и вся община попросили его покинуть монастырь.
Из монастыря Симеон ушел, но путь его не был далеким. На возвышавшемся неподалеку холме он построил небольшую хижину, увенчанную куполом, где оставался три года. Потом он жил под открытым небом, обложив себя камнями. Следующим его прибежищем стал столп, на котором он стоял и постоянно молился. Позже он достиг зенита славы еще на двух столпах – один из них достигал шестидесяти футов в высоту и был увенчан шестифутовой квадратной площадкой с ограждением. На ней и стоял Симеон под палящими лучами солнца и ледяными ветрами до самой своей смерти в 459 г., когда ему было уже больше семидесяти лет от роду.
