Генри Киссинджер - О Китае
После того как материковый Китай был отдан коммунистам, независимо от произведенного геополитического эффекта, не было смысла и сопротивляться попыткам коммунистов оккупировать Тайвань. Таков, кстати, вывод и документа НСБ-48/2 (NSC-48/2) о национальной политике, подготовленного аппаратом Национального совета безопасности и одобренного президентом США. В этом документе, принятом 30 декабря 1949 года, сделан вывод о том, что «стратегическое значение Формозы [Тайваня] не оправдывает открытых военных действий». Трумэн на пресс-конференции 5 января обратил внимание на то же самое: «Правительство Соединенных Штатов не будет предоставлять военную помощь или консультировать китайские войска на Формозе»[176].
Во-вторых, но по своему значению данный пункт может быть и на первом месте, Ачесон не оставил сомнений относительно того, кто угрожает независимости Китая в долгосрочной перспективе:
«Эта коммунистическая концепция и технологии вооружили русский империализм новым и еще более коварным оружием для проникновения. Что происходит в Китае – вооруженный этим новым видом оружия Советский Союз отторгает китайские северные провинции от Китая и присоединяет их к Советскому Союзу. Этот процесс уже состоялся во Внешней Монголии. Он близится к завершению в Маньчжурии, и, я уверен, из Внутренней Монголии и Синьцзяна от советских агентов идут в Москву очень радостные сообщения. Вот именно то, что там происходит»[177].
Последний пункт в речи Ачесона был даже более глубоким по своим последствиям на будущее. Высказывалось предположение о том, что Китай – ни больше ни меньше – открыто займет позицию Тито. Предлагая строить отношения с Китаем на основе национальных интересов, Ачесон утверждал, что целостность Китая в американских национальных интересах, независимо от идеологии этой страны: «Мы должны придерживаться позиции, которой мы всегда придерживались, – любой, кто нарушает целостность Китая, враг Китая и действует вопреки нашим собственным интересам»[178].
Ачесон обрисовал перспективы новых китайско-американских отношений, базирующихся на национальных интересах, а не на идеологии:
«[Сегодня] день, когда уходят в прошлое старые отношения между Востоком и Западом, отношения, которые в самом худшем варианте были эксплуатацией, а в самом лучшем смысле – патерналистскими. Таким отношениям пришел конец, на Дальнем Востоке взаимоотношения между Востоком и Западом должны быть отношениями взаимного уважения и взаимной готовности прийти на помощь»[179].
Такая точка зрения в отношении коммунистического Китая, высказанная высокопоставленным лицом США, больше не прозвучит на протяжении двух десятков лет, пока Ричард Никсон не сделает подобных предложений своей администрации.
Речь Ачесона была великолепным образом оформлена, чтобы подействовать на самые чувствительные нервы Сталина. И Сталин действительно был вынужден попытаться что-то предпринять в связи с этим. Он направил своего министра иностранных дел А. Я. Вышинского и председателя Совета министров В. М. Молотова с визитом к Мао Цзэдуну, все еще находившемуся в Москве, на переговоры о союзнических отношениях, чтобы предупредить его о «клевете», распространяемой Ачесоном, и фактически предлагая высказать успокаивающие заверения. Это было каким-то истеричным жестом, так не похожим на обычную проницательность Сталина, поскольку сама по себе просьба сделать подобные заверения означает какие-то сомнения по поводу надежности другой стороны. Если полагают, что партнер может дезертировать, то как можно верить заверениям об обратном? Если нет, зачем вообще нужны такие заверения? Более того, и Мао, и Сталин знали, что «клевета» Ачесона досконально описывала тогдашнее состояние китайско-советских отношений[180].
Советская парочка попросила Мао Цзэдуна дезавуировать обвинения Ачесона в том, будто Советский Союз стремился отколоть части Китая или хочет установить там доминирующее положение, и посоветовали охарактеризовать их как оскорбление в адрес Китая. Мао, не сделав никаких комментариев эмиссарам Сталина, лишь попросил копию речи и поинтересовался возможными мотивами, которыми мог руководствоваться Ачесон. Через несколько дней Мао одобрил заявление с саркастическими нападками на Ачесона, но в отличие от реакции Москвы, прозвучавшей от имени министра иностранных дел, Пекин поручил опровергнуть выпады Ачесона главе официального агентства новостей КНР Синьхуа[181]. В заявлении давалась отповедь «клевете» Вашингтона, но его сравнительно невысокий уровень с точки зрения протокола оставлял за Китаем право окончательного выбора. Мао предпочел не высказывать свою позицию, пока он находится в Москве, стремясь соорудить страховочную сетку для своей пока еще изолированной страны.
Мао Цзэдун позже, в декабре 1956 года, с присущей ему витиеватостью в рассуждениях, раскрыл свои истинные помыслы относительно возможности раскола с Москвой, прикрывая очередным опровержением, хотя и в смягченном виде, такую вероятность:
«Китай и Советский Союз стоят вместе… Однако все еще есть люди, которые сомневаются в этой политике… Они полагают, что Китай должен занять средний курс и послужить мостом между Советским Союзом и Соединенными Штатами… Если Китай станет между Советским Союзом и Соединенными Штатами, он окажется в выгодном положении и будет независимым, но фактически Китай не может быть независимым. Соединенные Штаты ненадежны, дадут вам немного чего-нибудь, но не очень много. Как может империализм накормить вас полным обедом? Не может»[182].
Ну а вдруг США готовы дать то, что Мао назвал «полным обедом»? Ответ на этот вопрос не прозвучит до 1972 года, когда президент Никсон начнет свои заходы в отношении Китая.
Ким Ир Сен и начало войны
Жизнь шла бы своим чередом, каждый вел бы свою игру еще несколько, а может быть, и много лет, пока два патологически подозрительных абсолютных правителя тестировали друг друга, приписывая один другому свои собственные мотивы. Но вместо этого Ким Ир Сен, северокорейский лидер, над которым Сталин подсмеивался во время первой встречи с Мао в декабре 1949 года, вступил в геополитическую драчку с потрясающими результатами. Во время московской встречи Сталин как бы в насмешку предположил: единственная угроза миру может исходить от Северной Кореи, если «Ким Ир Сен решит вторгнуться в Китай»[183].
Но Ким Ир Сен решил по-другому. Он предпочел вторгнуться в Южную Корею и по ходу дела поставил крупные страны на грань глобальной войны, а Китай и Соединенные Штаты втянул в настоящую военную конфронтацию.
До вторжения Северной Кореи в Южную никто и подумать не мог о том, что Китай, едва оправившийся от гражданской войны, начнет войну с обладающей ядерным оружием Америкой. Причиной этой войны стала подозрительность двух коммунистических гигантов в отношении друг друга, а также способность Ким Ир Сена, хотя и полностью зависящего от его несравнимо более мощных союзников, манипулировать их взаимной подозрительностью.
Корея, включенная в состав Японии в 1910 году и быстро ставшая трамплином для японских вторжений в Китай, в 1945 году после поражения Японии была оккупирована на севере советскими войсками, на юге – американскими. Разделявшая их линия, 38-я параллель, оказалась спорной. Она просто отражала пределы, которых армии двух государств достигли в конце войны[184].
Когда оккупационные войска в 1949 году вывели, а бывшие оккупационные зоны стали полностью независимыми государствами, ни одно из них не чувствовало себя спокойно в новых границах. Их правители, Ким Ир Сен на Севере и Ли Сын Ман на Юге, всю жизнь провели в борьбе за дело своего народа. Они не видели причин оставить его в данной ситуации, поэтому оба претендовали на руководство всей страной. Военные столкновения вдоль разделительной полосы происходили весьма часто.
Начав сразу же после вывода американских войск из Южной Кореи в июне 1949 года, Ким Ир Сен на протяжении 1949 и 1950 годов пытался убедить и Сталина, и Мао согласиться на полномасштабное вторжение в Южную Корею. Вначале оба отвергли его предложение. Во время визита Мао Цзэдуна в Москву Сталин спросил мнение Мао относительно такого вторжения, и Мао, хотя и положительно отнесшийся к его конечной цели, посчитал риск американского вмешательства слишком высоким[185]. Он полагал, что любой план захвата Южной Кореи должен быть отклонен до завершения гражданской войны в Китае путем завоевания Тайваня.
Но именно эта китайская цель и послужила мотивацией для плана Ким Ир Сена. Несмотря на двусмысленность американских заявлений, Ким Ир Сен был убежден в том, что Соединенные Штаты вряд ли смирятся с двумя победами коммунистов. Поэтому он торопился добиться своих целей в Южной Корее, до того как Вашингтону придет в голову мысль о возможности китайского успеха в захвате Тайваня.
