Георгий Кублицкий - Три нью-йоркских осени
Мы не видали г-на Артура Сульцбергера, издателя и одного из главных совладельцев «Таймса»: он не заглянул на редакционное совещание, напоминающее наши планерки.
Хозяева газеты обычно собираются в небольшом тихом зале при великолепной библиотеке, вокруг которой расположены также кабинеты «передовиков» — авторов редакционных выступлений на самые ответственные темы. Здесь заказывается и делается газетная политика.
Нас тоже посадили ненадолго за хозяйский полированный стол и познакомили с приглашенными сюда редакторами отделов. Четверо из них бывали в Советском Союзе, а остальные надеются побывать. Это руководители рабочего аппарата редакции, исполнители хозяйской воли, погонщики «легменов» и «дрессированных тюленей». Г-н Солсбери заметил полушутя, что он и его коллеги сидят здесь не по чину, и предложил перебраться из хозяйского святилища в кабинет редактора.
Кабинет г-на Кэтледжа — при главном журналистском цехе. По традиции дверь открыта настежь, и редактор может обозревать своих подчиненных. В кабинете — карта мира, фотопанно современного Нью-Йорка и гравюра, изображающая город во времена, когда вышел первый номер «Нью-Йорк таймс».
Пока редакторы отделов торопливо перечисляли, какие биржевые, спортивные, международные и прочие новости они хотели бы напечатать в следующем номере, я старался по убранству кабинета определить характер его владельца. На согнутом полуподковой столе лежала стопка книг. Среди них выделялось сочинение Эдгара Гувера о коммунизме, две-три другие антисоветские книжки и сборник статей о Кубе. Позади столика с тремя телефонами на книжной полке стояли портреты двух женщин и античная ваза с искусственными цветами. Возле аналоя для чтения полос «Таймса» висела картина отнюдь не абстракционистского толка, а весьма реалистически изображающая коровье стадо посреди зеленого луга с обильным травостоем. За приоткрытой дверью виднелась другая комната, с диваном для отдыха и телевизором.
Не успел я все разглядеть получше, как планерка кончилась: ровно полчаса, секунда в секунду. Г-н Кэтледж поблагодарил нас за внимание, и мы направились к выходу. Негр-привратник убирал флаги: закапал дождь.
«Нью-Йорк таймс» относят к числу лучших газет страны. По подсчетам одного американского публициста, в США на каждую хорошую газету приходится не менее двадцати пяти посредственных. Это утверждается в статье, характеризующей состояние американской культуры в целом и выразительно озаглавленной: «Духовные ничтожества царят везде».
Автор жалуется, что те новости, которые во многих пухлых газетах едва занимают шесть-семь страниц, представляют собой просто смесь пестрых сплетен, гороскопов, намеков, советов безнадежно влюбленным, комиксов, кроссвордов и глупых статей вроде: «Вы счастливы в замужестве? Проверьте вот на этом».
Он желчно порицает корреспондентов, которые используют официальные сообщения, а когда они оказываются неправильными, «с дурацким видом начинают преподносить прямо противоположное к великому недоумению читателей».
Статья принадлежит перу деятеля, выполнявшего весьма ответственные поручения в пропаганде «американского образа жизни». Ее написал Дэвид Саскайнд, один из популярнейших комментаторов американского телевидения.
Тот самый Саскайнд, который осенью 1960 года перед камерами телестудий атаковал позиции нашей делегации в ООН, затеяв политический спор, закончившийся, как тогда писала «Нью-Йорк таймс», в атмосфере ликования русских и уныния Запада.
Должно быть, время, протекшее с той поры, заставило даже г-на Саскайнда внимательнее приглядеться к тому, что он так защищал и отстаивал.
«Не покупайте у Кресса!»
Осень 1961 года. Человеческая карусель кружится у входа в магазин. Негры и белые. Они скандируют хором:
— Доунт ба-а-ай ин Кресс! Доунт ба-а-ай ин Кресс! (Не покупайте у Кресса!)
Останавливаться нельзя: тотчас вмешается полиция, И они кружатся, белые и негры вперемежку, увешанные плакатами: «У Кресса и Вулворта на Юге — сегрегация!», «Мы против раздельного обслуживания белых и негров», «Бойкотируйте Кресса и Вулворта — это справедливо!»
Мимо пикетирующих в широкие стеклянные двери идут белые и… негры! Я не поверил бы, если бы мне об этом рассказали. Но я видел сам. С вызовом, высоко подняв голову, прошел превосходно одетый молодой негр. Смеясь, шмыгнули в дверь две девушки негритянки. Но трое юношей — вероятно, старшие школьники — повернули от самых дверей. Это были белые ребята. И белая женщина с большим бумажным пакетом, постояв в раздумье, тоже не толкнула податливую стеклянную дверь.
Один из белых пикетчиков покинул пост, чтобы подкрепиться у стойки булочкой с поджаренной сосиской. Подсаживаюсь рядом. За что бойкотируют Кресса? За то же, за что бойкотируют Вулворта и Гранта, отвечает пикетчик, густо намазывая сосиску негорькой горчицей. A-а, г-н журналист из Объединенных Наций! Тогда ему весьма полезно знать, что эти фирмы имеют крупные магазины не только в Нью-Йорке, но и в Джорджии, Луизиане, Алабаме, Южной Каролине, Миссисипи. Там, на Юге, их двери распахнуты не так гостеприимно, как здесь. Магазины не обслуживают негров вместе с белыми. Негр не имеет права сесть на стул в буфете или закусочной при магазине, если даже все места свободны: он должен есть стоя. Разве это справедливо?
В некоторых южных штатах несправедливость освящена законом. Но разве не следует бороться против плохих законов? И люди борются, белые и черные. Слышал ли г-н корреспондент о сидячих забастовках студентов? Недавно судья приговорил восемь негров и пятерых белых к штрафу по 300 долларов и дал каждому по полгода тюрьмы. Здесь, в Нью-Йорке, спокойно, а на Юге парней и девушек, устраивающих сидячие забастовки у прилавков и стоек, хулиганы избивали бейсбольными палками, посыпали раны перцем, обливали жидкостью против тараканов. Однако ребята не сдаются. В конце концов Вулворту и Крессу придется уступить!
— Но я видел негра, который прошел в магазин мимо ваших пикетов. Как вы объясняете это?
— Слишком сложно, — уклонился от ответа мой собеседник.
Мы вернулись к магазину. Я простоял возле пикетчиков минут пятнадцать-двадцать. В двери прошел еще один негр. Я мог бы это понять, если бы Кресс торговал товарами, каких не найдешь поблизости. Но все, что есть в магазине, можно найти в соседнем примерно за ту же цену…
Проблема расового неравенства сложнее, чем иногда кажется издалека. Она при неизменной сущности с разной остротой ощущается на Севере и Юге. На Юге все обнажено, на Севере — прикрыто.
Мы наиболее осведомлены о крайних проявлениях расизма и сегрегации, которыми печально знаменит Юг. Но полицейские собаки, пожарные брандспойты, пылающие в ночи кресты куклуксклановцев, кровавые потасовки, возможно, скорее уйдут в прошлое, чем менее заметные, но не менее позорные явления американской действительности.
Серьезные исследователи уверены, что если бы даже все дискриминационные законы были вдруг отменены, расовая проблема все равно осталась бы одной из самых серьезных моральных и политических проблем страны: слишком пропитаны расизмом американская экономика, американское общество и его психология.
Помимо расизма буйного, воинствующего, существует всеохватывающая молчаливая система, направленная против людей с темной кожей. Она не даст большинству негров воспользоваться возможностями, которые могло бы открыть перед ними самое прогрессивное законодательство.
Иные гости Соединенных Штатов склонны соглашаться с ньюйоркцами, когда те говорят, что сегрегация — это где-то там, на Юге, что в Нью-Йорке ее давно нет. Население города, говорят вам, росло за счет сильного притока деятельных, энергичных, лишенных предрассудков переселенцев из Европы. Нью-Йорк интернационален, здесь нет места расовой, или национальной, или религиозной нетерпимости. Здесь белые и черные учатся вместе. Посмотрите, вон негр идет с белой девушкой, оба оживленно болтают и за ними не крадутся молодчики с намыленной веревкой. А Гарлем! Побывайте в Гарлеме, он поет и танцует. Разве в гетто могут веселиться так беззаботно? Только не следует поздним вечером шататься в одиночку по гарлемским улицам: могут намять бока. Да, представьте, в некотором роде дискриминация белых…
Так говорили мне некоторые нью-йоркские знакомые. Я бывал в Гарлеме, готов засвидетельствовать, что там действительно танцуют. Видел также, что в барах и закусочных полно людей. Но не обратил внимания на одно обстоятельство: кому принадлежат бары и магазины.
Позднее я узнал из книг, что экономика черного Гарлема целиком в руках белых. Гарлем не принадлежит самому себе, негров не оставляют в покое даже в гетто. Всюду «он» — так называют здесь белого. «Он» появляется то в полицейском мундире, то за судейским столом, то с квитанционной книжкой сборщика квартирной платы. Появление «его» не сулит ничего хорошего. «Он» враждебен миру гарлемской нищеты, его подозревают в недобром, его боятся.
