Эрвин Ласло - Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира
На протяжении большей части XX столетия художники отвергают общество как свою аудиторию, а общество отказывается от «высокого» или «серьезного» искусства как источника наслаждения. Разумеется, великое искусство никогда не приносило наслаждения всем людям, даже в XVIII и XIX столетиях. Но в те времена искусство было достоянием королевских и княжеских дворов и аристократов, составлявших свиту правителей. В наше время гораздо более широкие общественные круги были бы готовы приобщиться ко всем видам искусства, если бы не интровертность ведущих художников, критиков и историков.
Ясно, что такие отношения не следует продолжать в эпоху, когда творческие умы общества должны сосредоточился на жизненно важном выборе и уникальных возможностях. Ведь высокое Искусство дисциплинирует воображение, приводит к новым озарениям в понимании природы человека и социальных отношений и служит путеводной нитью при выборе целей и задач.
Существует, однако, одна неприятная проблема, которая возникает, как только об искусстве говорят, что оно призвано служить нуждам общества. Не нарушает ли подобный подход к искусству его свободу и автономию? Нет ли здесь вмешательства в исключительные прерогативы художника — в его самовыражение через им же выбранную сферу?
Лишь немногие выступили против насильственного порабощения искусства политикой в 50-е годы. «Социалистический реализм», как называлось сталинистское искусство, породил жалкую пропаганду и еще более жалкое искусство. Революционное искусство, будь то в Китае, Африке или Латинской Америке, нанесло ущерб художественной целостности в пользу выдвигаемых на первый план политических мотивов. Искусство на службе политики так же плохо, как искусство на службе прибылей. И хотя на улицах Вены, Лондона, Парижа или Берлина время от времени появляется великолепно выполненный и остроумно задуманный рекламный плакат, в целом коммерческое искусство представляет собой не более чем иллюстрацию. Должны ли художники держаться в стороне от социальных проблем и отстаивать целостность искусства и творчества?
В решающую эпоху 90-х годов этот вопрос приобретает особую остроту. Эксцессов политического искусства, несомненно, следует избегать. Но это не означает, что искусство необходимо отделить от общества и освободить от социальной ответственности. Даже будучи самовыражением художника, искусство апеллирует не только к самому творцу, но и к более широкой публике: передача эстетического опыта есть неотъемлемая часть творческой деятельности человека искусства.
Художник должен быть свободным, спонтанным, творчески активным и в то же время ощущать социальные потребности. Произведения художников учат глаза видеть, уши — слышать, а разум — воспринимать человеческую реальность во всем разнообразии и блеске ее эволюции. Великие художники делают новое привычным, кристаллизуют полуосознанные понятия и способствуют рождению широкого комплекса ценностей и идей. В частности, широкое и глубокое влияние на общество оказывают исполнительские виды искусства. Театр, телевидение и кино могут гальванизировать всеобщее восхищение и вызвать бурные споры. Драматические произведения на сцене и на экране дают толчок новым тенденциям не только в искусстве, но и во всем обществе.
Обретая вновь свою социальную значимость, искусство и наука, выражения-двойники «высокой» культуры современной цивилизации, должны стать главными двигателями ее эволюции.
Требования к религии
Даже когда наука и искусство обращаются к нуждам и заботам человечества, системы верований не становятся излишними. Наука не претендует на то, чтобы изрекать неоспоримые истины в последней инстанции, тем более изрекать божественную волю или открывать божественные намерения. Искусство время от времени высказывается на темы, имеющие трансцендентальное значение, но трактует их эстетически и интуитивно, а не явно и не систематически. Во всяком случае для людей всегда существует нечто большее, чем научная причина и эстетическая чувствительность. Это нечто — духовное измерение, потребность в котором не в состоянии удовлетворить в полной мере ни наука, ни искусство.
Великие религии не только дают средство для удовлетворения индивидуальной потребности в духовном; они также предлагают руководство к гармонизации социальных отношений. Социальный и экуменический элемент просматривается в иудаистско-христианской религиозной традиции ничуть не в меньшей степени, чем в системах вероучений Востока. Например, иудаизм видит в человеке партнера Бога во все продолжающейся работе по сотворению мира и призывает народ Израиля стать «светом для других народов». Суть христианского вероучения составляет любовь к Богу единому, долженствующая отражаться в любви к ближнему и в служении ему. Хотя мусульманские фундаменталисты и- поныне продолжают вести священную войну против неверных, исламу также присущ универсальный и экуменический аспект. Тавхид — утверждение единства — означает религиозное свидетельство «Нет бога, кроме Аллаха», и Аллах является символом божественного присутствия и божественного откровения для всех людей. Индуизм, единственная из великих религий, не имеющая персонифицированного основателя, признает единственность человечества в единственности Вселенной, а буддизм считает своей основополагающей догмой взаимосвязь всего сущего в рамках «взаимозависимого совместного происхождения», интерпретируемого прогрессивно мыслящими буддистами как мандат на достижение высших форм единства в современном мире взаимозависимости.
Китайские духовные традиции почитают гармонию как высший принцип природы и общества. В конфуцианстве гармония применяется к человеческим отношениям в терминах этики, в то время как в даосизме гармония — понятие почти эстетическое, определяющее природу и отношение между человеком и природой. Бахай, одна из новейших мировых религий, число приверженцев которой быстро растет, рассматривает человечество как органическое целое, находящееся в процессе эволюции к миру и единству — состоянию, которое новая религия считает и желательным, и неизбежным.
Все перечисленное выше — существенные элементы мировых религий, но за редким исключением эти элементы не выступают достаточно отчетливо. Они остаются в тени насущных проблем той или иной религии и конкуренции между вероучениями, каждое из которых предлагает единственно верный путь к удовлетворению потребности в духовном и к спасению, претендуя на исключительное обладание истиной. Новый акцент на экуменической, более ценной стороне монеты не нарушает вероучения, а лишь делает их более значимыми. Лидеры и пророки великих религий в свое время претендовали на роль наставников и властителей дум и отдельных людей, и всего общества в целом; их последователи не должны возражать против того, чтобы их вероучения сохранили свою значимость и в наше время.
Чтобы стать ныне поистине значимыми, современным религиям необходимо не только восстановить гуманизм своих традиций, но и совершить шаг вперед и придать новый смысл жизни в наш век бифуркации. Для достижения этой цели одного возвращения к первоосновам, сколь угодно просвещенного, недостаточно. Необходим какой-то новый виток развития, творческое обобщение идей, питавших информацией и дававших вдохновение великим религиям на заре цивилизации.
Основные контуры такого развития уже различимы. Прежде всего необходимо отказаться от одного из основных понятий иудаистско-христианской традиции — представления о Боге, внешнем по отношению к человеку и миру. Бог современного человечества должен быть имманентным Богом, одухотворяющим мир изнутри, а не правящим миром извне. Подобное представление о Боге не чуждо религиозной мысли: в христианстве оно появляется в натурализме св. Франциска Ассизского и в эволюционизме Пьера Тейяра де Шардена. Таким образом, самосотворение Вселенной должно быть признано и прославлено. Это трудная задача: до сих пор библейскую традицию не удавалось привести в соответствие с непрестанно эволюционирующей реальностью. Большинство иудаистско-христианских религий, хотя они и обладают исторической перспективой, когда речь идет о духовном развитии личности, утрачивают аналогичную перспективу в том, что касается эволюции человечества. Тем не менее человечество развивается, и его эволюция происходит в более широком контексте эволюции жизни на Земле и эволюции Земли в космосе.
Современные теологические учения большей частью исходят из представления о Царстве Божьем, господствующем в раз и навсегда сотворенной и не изменяющейся Вселенной. Антагонизм между некоторыми течениями в христианстве по поводу понятия эволюции — не более чем поверхностное проявление не ослабевающих трудностей, с которыми иудаистско-христианская традиция имеет дело, когда сталкивается с реальностью фундаментального изменения, происходящего в самой ткани мира. В наше время пренебрегать этим более невозможно: мы находимся ныне в самом разгаре фундаментального необратимого процесса преобразования, оказывающего влияние на все проявления жизни на нашей планете. Чтобы сохранить свою значимость, западные религии должны нести идею о мире не как о чем-то застывшем или изменяющемся лишь в зависимости от времени года, а как о принципиально и необратимо эволюционирующем.
