Норбер Кастере - Моя жизнь под землей (воспоминания спелеолога)
Гроты Страны Басков носят характерные названия, в которых я несколько запутался: Мачингонея, Сукаррамурди, Селейтакоборда, Жазизилоага. К счастью, плохая память на названия компенсируется у меня хорошей памятью на местность, благодаря чему я все же не заблудился в этих наваррских пещерах. Во многих из них мне удалось найти неолитические черепки и палеолитические стоянки, особенно в очень красивом подземном убежище под скалой по названию Эрроберрия около деревни Алькверди. На несколько метров выше по склону я нашел пещеру, вход в которую находился под довольно низким навесом шириной метров в десять. Глубина грота была около сорока метров, в нем было много весьма запутанных извилистых и узких ходов. Как и во всех подземных полостях, которые я посещал в этом районе, я тщательно обследовал стены в поисках наскальных рисунков, которые, по моим предположениям, должны были здесь быть.
В то время царила теория, что в этой части Пиренеев не существует "разукрашенных" пещер, то есть пещер с наскальными рисунками и живописью. Считалось, что в районе от Сен-Годенса (Монтеспан, Гаргас, Лабастид) до знаменитых кантабрийских пещер в окрестностях Сантандера и Бильбоа (Альтамира, Кастильо, Ла-Пасьега), то есть на протяжении двухсот километров, рисунков не существует.
Специалисты по первобытной истории называли это "зиянием" или "расщелиной" Западных Пиренеев. Никогда особенно не доверяя непогрешимым теориям кабинетных ученых, я был убежден, что рисунки и живопись доисторических людей могли вполне существовать в этой пресловутой "расщелине". Пещера Алькверди доказала мою правоту.
Пробираясь ползком по узкому ходу и освещая себе путь свечой (свет ацетиленовой лампы был бы слишком ярок для такого рода исследований), я водил пламенем свечи у основания стен, чтобы получить боковое мерцающее освещение, при котором лучше всего выявляются малейшие детали. Вдруг я с волнением увидел что-то еле нацарапанное, а несколько дальше голову быка, очень тонко выгравированную и едва заметную. Скала в этой пещере была сильно выветрена. В самом дальнем конце противоположного хода на гладком и зализанном сталагмитовом натеке, испещренном именами и датами, которые оставлены современными посетителями, мне также удалось обнаружить почти невидимые, находящиеся в последней стадии разрушения силуэты животных — быков, оленей и лошадей. В течение пяти лет после посещения пещеры Монтеспан я не находил следов доисторического человека в пещерах, и теперь меня охватило сильнейшее волнение.
Сами рисунки в Алькверди не были сенсационными, но они, бесспорно, существовали. Мадленцы, посещавшие пещеры здесь, то есть в том месте, где теперь находится испанская Наварра, рисовали точно так же, как их современники из пещер Центральных и Кантабрийских Пиренеев. Итак, "расщелины" не оказалось, а в дальнейшем, после того как обнаружили рисунки в пещерах Истюриц и Тардец, это стало еще более очевидным.
Разумеется, Элизабет, ставшая пламенным спелеологом и убежденным палеонтологом, также захотела увидеть пещеру Алькверди. Вооружившись картой и подробной схемой, которую я сделал для нее, чтобы легче найти пещеру и рисунки, однажды утром она выехала из Сен-Жан-де-Люз на моем гоночном велосипеде, а я остался лепить пирожки из песка с Мод и Раулем.
Расстояние в оба конца составляло не более пятидесяти километров, а Элизабет была хорошим велосипедистом, поэтому, когда она не вернулась к вечеру, я начал волноваться. Особенно беспокоила меня одна подробность. Я рассказал ей, что в пещере Алькверди в глубине одного из ходов есть глухой колодец глубиной в восемнадцать метров, в который я спустился, соскользнув по длинному корню дерева, очень занятно свешивающемуся с потолка и доходящему до самого дна колодца. На плане пещеры колодец был отмечен, и я боялся, что Элизабет тоже пожелала в него спуститься и не смогла выбраться, или, вернее (поскольку Элизабет очень хорошо умела подниматься по гладкой веревке), что корень оборвался и она, может быть, раненная, лежит на дне колодца.
"Случается только непредвиденное", — говорил Наполеон, как я уже цитировал раньше. Причина задержки оказалась гораздо менее серьезной.
Чтобы иметь в запасе целый день, Элизабет выехала из Сен-Жан-де-Люз в пять часов утра и к шести добралась до границы у Данчарии. Пересекая пограничный мост через Нивель, она проехала мимо часового, дремавшего в своей будке, и таким образом она въехала в Испанию тайно. А при возвращении, когда она хотела вновь пересечь границу, у нее возникли затруднения. Ее объяснения показались часовому неубедительными, еще большее подозрение вызвало то, что у нее с собой не было никаких документов, что она ехала на мужском велосипеде, и что ее юбка была перепачкана мокрой глиной, а это казалось необъяснимым в августе при сильнейшей засухе.
Пытаясь наверстать потерянное время и поскорее вернуться в Сен-Жан-де-Люз, где, как она знала, я очень волновался, Элизабет мчалась на полной скорости, но все же несколько запоздала.
Однако, несмотря на это, она была в полном восторге от проведенного дня. Она видела рисунки и, конечно, спустилась в колодец, не желая упустить редкую возможность поупражняться в столь оригинальной гимнастике!
XVIII
Спелеологи на вершине горы Нетху
В предыдущих главах речь шла только о пещерах и пропастях, и можно подумать, что мы страдали геотропизмом, ценили только подземное существование и нас привлекала лишь полнейшая темнота.
Однако горы тоже пользовались нашим вниманием. Мы поднимались на многие пиренейские вершины, и, хотя рассказ о восхождениях может показаться неуместным в воспоминаниях спелеолога, я решил, чтобы избежать обвинений в чрезмерной специализации и профессиональных излишествах, рассказать здесь об одном из наших горных походов, в котором участвовала вся наша семья, то есть кроме меня еще моя мать, жена и брат Марсиаль. Для таких походов мы выбирали маршруты не слишком трудные, чтобы идти можно было по нормальным дорогам, побродить по горам в свое удовольствие и испытать легкое головокружение от восхождения на прекрасные вершины.
Спелеолог может одновременно быть альпинистом и ценить горы за их вершины, а не только за находящиеся в них пещеры. Горы и в самом деле заслуживают того, чтобы их гордые пики изучали не меньше, чем их таинственные недра. Мы всегда так думали и действовали соответственно.
Восхождение на Нетху, или пик Ането, — один из самых интересных маршрутов в Пиренеях как по высоте (3404 метра), так и по прекрасным видам и чувству полнейшего одиночества — одной из привлекательнейших особенностей Пиренеев. К этому примешивается очарование от ходьбы наугад по пустынным просторам диких гор.
Пиренеи часто упрекают за то, что им недостает снежных вершин. Это замечание, может быть, справедливо для июля и августа, но никак не относится к остальным месяцам года. Все восхождения на Нетху — высшую точку живописного испанского массива Мон-Моди (Маладета) и всей цепи Пиренейских гор — начинаются от Баньер-де-Люшон.
Итак, от Люшона, или "Царицы Пиренеев", мы отправились на приступ царственной вершины испанских гор, начав его с тротуаров знаменитой улицы Алле-д'Этиньи, еще пустынной в начале мая 1928 года, а летом обычно заполненной элегантной толпой.
Наши мешки невероятно набиты, так как мы отправляемся на много дней, от этого мы кажемся горбатыми. Чтобы войти в темп, мы сразу же проходим десять километров. С самого выхода из Люшона испанская дорога идет вдоль Пика, бурного потока, вытекающего у пограничного перевала Венаск и вбирающего в себя потоки в долине Лис. В 1925 году на Пике был необычный паводок, причинивший большие разрушения, и в течение всего пути нам встречаются группы рабочих, воздвигающих защитные заграждения и дробящих взрывами гигантские гранитные блоки, которые загромождают русло реки. После паводка пришлось ремонтировать не только мосты, но и дорогу. У нового моста Рави мы оставляем долину Лис справа и идем дальше по долине, ведущей к Французскому Приюту, которого достигаем к концу дня после длинного подъема по лесистому склону.
Этот Приют поочередно принадлежал монахам Сен-Жан-де-Ерузалем, рыцарям Родоса и мальтийским рыцарям, дававшим путешественникам кров и защиту, теперь превратился в обыкновенный постоялый двор.
Дом стоит на поляне, у которой кончается Национальная Тулузская дорога, идущая здесь уже по испанской территории. Дальше дорога перестает быть проезжей, и идет лишь тропа для мулов, крутые петли которой, спрятанные под снегом девять месяцев в году, взбираются до перевала Венаск на высоте 2450 метров.
Приют открылся всего несколько дней назад, так как здесь, в высоко расположенной долине Верхней Гаронны, снег только что стаял, но уже вокруг расположились стада овец, перегоняемых на пастбища. Мы прокладываем себе дорогу среди стада крупных овец пиренейской породы и добираемся до двери, в проеме которой, как в раме, виден атлетический силуэт Гориллона, содержателя Приюта, и прославленного гида по району Люшона.
