Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте
На утро командир выразил сожаление о случившемся и поручил мне передать извинение лежавшему в каюте мичману П. Тот извинения не принял и настаивал на списании. Командир передал рапорт адмиралу Басаргину. Вскоре адмирал сигналом потребовал к себе старшего офицера и заявил мне, что он телеграммою в Петербург просил прислать на «Мономах» нового командира вместо Д., а мичмана П. приказал мне успокоить и обещать ему, что в следующем порту (Бомбее) он будет уволен в Россию. Дело приняло весьма серьезный оборот… Около недели суда стояли в скучном Суэце, и за это время Наследник со свитой объехал по Нилу и посетил все древности.
26 ноября к Георгиевскому празднику Наследник со свитою вернулся на «Азов». Там этот день праздновался с большим торжеством, и наш командир как георгиевский кавалер был туда приглашен (на «Памяти Азова» кормовой флаг имел Георгиевский орден, пожалованный за Наваринское сражение 1828 г. кораблю, носившему имя «Азов»). Два дня спустя, около 28 ноября, «Азов» и «Мономах» вышли из Суэца и Красным морем пошли в Бомбей. На этот раз большой жары не было (стоял декабрь), и переход был бы почти приятен, если бы не тяжелое настроение в кают-компании из-за последней «драмы» с мичманом П. «Мономах» весь переход держался точно за кормой «Азова» на расстоянии 1-го кабельтова, и переговоры между судами легко были слышны по мегафону.
Погода все время стояла прекрасная, дул освежающий ветерок, и отряд шел со скоростью 12 узлов. На пятые сутки мы прошли мимо острова Перим в Бабельмандебском проливе и вступили в Индийский океан, 3 декабря зашли в Аден, чтобы захватить почту и наскоро пополнить уголь. Короткой стоянкой здесь воспользовались, чтобы Наследнику показать древние колодцы — бассейны для собирания дождевой воды. Из Адена направлялись в Бомбей. В это время года в северной части Индийского океана дует слабый NO-й муссон, и поэтому весь переход до Бомбея (6 суток) был замечательно тих и спокоен; качки не было ни малейшей, и даже горшки с цветами стояли на столе в кают-компании непривязанными. Оба фрегата шли ровным 12-узловым ходом, переговариваясь по мегафону.
Жизнь на корабле у нас шла по расписанию, погода была великолепная, на палубе тишина, изредка лишь прерываемая командой вахтенного начальника и свистками боцманской дудки. Паруса ставились только косые. В кают-компании настроение было мирное, так как командир на этом переходе был молчалив и спокоен. Этот спокойный переход дал мне возможность составить судовые расписания, и к приходу в Бомбей они были почти закончены. Оставалось их только перекликнуть, что было мною сделано потом в Бомбее. На этом переходе 6-го декабря, в день именин Наследника, вечером оба фрегата зажгли электрическую иллюминацию по всем мачтам и реям. Устроен был фейерверк и жгли фалынфеера.
БОМБЕЙ — КОЛОМБО — СИНГАПУР10-го декабря утром оба фрегата вошли в Бомбей. Нашему отряду была устроена торжественная встреча: стоявшие на рейде суда расцветились флагами, а военные салютовали Наследнику в 21 выстрел; городская пристань была убрана цветами и флагами, и на ней была установлена из ярких индийских материй палатка: в ней губернатор Бомбея ожидал Наследника; там же был выстроен почетный караул из рослых и стройных индийских сипаев, одетых в эффектные мундиры с красными чалмами на голове. Свита губернатора в числе нескольких английских офицеров была одета в красные мундиры, синие брюки и белые тропические каски с золотыми шишаками. Приняв наскоро на «Азове» визиты морских капитанов судов, стоявших на рейде, Наследник со свитою на парадном катере отправился на пристань, где его встретил губернатор, и бомбейская публика, усеявшая всю набережную и площадь, приветственно гудела прибывшим в Индию русским гостям. Длинный проход к экипажам был окаймлен растениями и цветами. Из-за прикрытых алой материей балюстрад на гостей смотрели нарядные дамы и блистающие драгоценностями жены парсов.
Великий Князь был в форме лейб-гвардии гусарского полка — меховой убор производит большое впечатление на туземцев. Трудно было бы подыскать более живописное одеяние. Горят на солнце золотой и серебряный двухглавые орлы на касках офицеров Конного и Кавалергардского полков свиты. Утро было ясное, и солнце припекало порядочно.
Бомбей расположен на западном берегу Индии в бухте, образуемой длинным узким полуостровом Malabar-Hill, закрывающим рейд от SW муссона, дующего здесь летом в дождливое время года; а в наш приход (декабрь) здесь совершенно тихо, и зимою дождей вовсе не бывает. Стоит все время ровная, ясная погода, и только при закате солнца, около 5 ч вечера, задувает на полчаса довольно сильный береговой бриз при необыкновенно эффектной малиновой окраске неба. В 6 ч вечера небо быстро меняет свой цвет на темно-синий с ярко горящими звездами, и на рейде наступает без сумерек полнейшая темнота.
В громадном городе с миллионным населением виднеется много высоких зданий и храмов древнеиндийского стиля, и на первом плане выделяется здесь же, на набережной, грандиозный монументальный вокзал, соединенный железными дорогами с главными городами Индии. За городом, со стороны океана, поднимается высокий полуостров Malabar-Hill, весь покрытый густою тропическою зеленью, среди которой выделяются две белые «Башни молчания», в них парсы укладывают своих покойников на съедение грифам. В глубине бухты возвышается каменистый остров Элефантин, внутри которого в глубоких пещерах высечены в камне древние буддийские храмы.
Наследник со свитой первый день провел на берегу, обедал в губернаторском дворце и к вечеру вернулся на «Азов».
Отъезд его для путешествия по Индии был назначен через два дня, а прежде всего здесь следовало решить вопрос о дальнейшем плавании Великого Князя Георгия Александровича, здоровье которого внушало опасения. Дело в том, что Георгий Александрович еще в Триесте простудился, и теперь у него была постоянно повышенная температура. Лихорадка обнаружилась еще в Суэце, когда он вернулся из Каира; ночью, проезжая в вагоне по песчаной пустыне, он заснул при открытом окне; это было в ноябре, когда по ночам бывают порядочные холода.
На «Азове» был собран консилиум из наших морских и английских врачей, причем было установлено, что у Великого Князя туберкулез легких и что влажный жаркий воздух тропиков способствует усилению болезни. Ему надлежало вернуться в Европу и проживать в холодном климате на высоких горах (Абас-Туман, Давос и проч.). О заключении врачей телеграфировали в Гатчину, и Александр III ответил: «Вернуться немедленно на первом же судне». Георгию Александровичу очень хотелось продолжать плавание на Дальний Восток, и это приказание отца привело его в очень грустное и мрачное настроение. Для возвращения его в Россию было решено воспользоваться крейсером «Корнилов» (командир Е.И. Алексеев, впоследствии адмирал, наместник на Дальнем Востоке), который в это время находился на обратном пути в Россию из Тихого океана. На следующий день после консилиума Наследник со свитой, в сопровождении нескольких англичан, отправился по железной дороге путешествовать по Индии, а наши суда остались на рейде и занялись чисткой и окраской, готовясь к Рождественским праздникам.
Командир уехал внутрь страны, и я воспользовался его отсутствием, чтобы перекликнуть оконченные мной расписания, имея в виду сейчас, после праздников, начать правильные занятия всевозможными учениями, как этого требовал адмирал Бассаргин.
Команда (640 чел.) получила новые номера и понемногу стала втягиваться в свои новые обязанности. Теперь уже «блуждающих» или «мертвых» душ не было, и всякий матрос видел, что он на учете и ему скрываться по трюмам и отлынивать от службы впредь уж не удастся, как это бывало раньше. Такая безалаберность царила на фрегате в последнее полугодие потому, что ни одному из моих предшественников не удавалось перекликнуть новых расписаний из-за бесконечных споров с командиром.
Мне же удалось перекликнуть только благодаря тому, что командир, на мое счастье, был целую неделю в отсутствии. Почувствовав порядок, команда сразу подтянулась, и со 2 января 1891 г. я ежедневно начал производить рангоутные, артиллерийские и прочие учения. Вернувшись из поездки, командир был приятно удивлен, что матросы довольно исправно бегают по реям, крепят и отдают паруса и что у орудий знают свои обязанности. Я забыл упомянуть, что в один из первых дней после нашего прихода в Бомбей на отряде произошел весьма неприятный для Дубасова инцидент, но окончившийся совершенно благополучно и даже забавно. Пароходом прибыл капитан 1 ранга Бауэр, назначенный экстренно Морским министерством сменить Дубасова; это назначение было вызвано телеграммой Бассаргина, посланной в министерство вследствие истории с мичманом П.
Когда Бауэр явился на «Азов», то Бассаргин потребовал меня сигналом и заявил мне, что прибыл новый командир на «Мономах» для замены Дубасова, и посмотрел на меня вопросительно. Я ответил: «есть». Помолчав некоторое время и видя, что я тоже молчу, он спросил: «Ну, а каковы были отношения у командира с офицерами за последние две недели, т. е. после Суэца?» Я заявил, что за это время «драм» не было. «Ну так вот, — сказал Басаргин, — Наследник и я находим, что теперь, на виду у иностранных эскадр, менять командира было бы неблаговидно, и поэтому Дубасов останется командиром „Мономаха“ до прихода во Владивосток, а Бауэр переедет к нам на фрегат и будет жить там в качестве флаг-капитана при мне». Бауэр переехал на «Мономах» и жил у нас очень мирно; обедали они вместе с Дубасовым, и через несколько дней они, по-видимому, даже сдружились и нередко совместно съезжали на берег.
