Уильям Лоуренс - Люди и атомы
Когда я спросил одного рабочего, что, по его мнению, он здесь создает, услышал в ответ: «Я здесь делаю доллар тридцать пять центов в час»,— во время войны для этой части страны это считалось высокой оплатой за неквалифицированный труд. Другие полагали, что все это — грандиозная панама *.
«Готов держать пари,— заметил один из них,— то, что они здесь производят, можно купить где-нибудь дешевле».
Была в ходу шутка: «Здесь делают передние части лошадей, которые посылают в Вашингтон для сборки». Многие верили, что все работы — осуществление плана миссис Рузвельт по превращению негров в белых. Это вызывало такое отвращение у некоторых, что они отказывались продолжать работу.
В моем кабинете в Ок-Ридже, где я обычно писал, стояла большая красная металлическая мусорная корзина, на которой большими белыми буквами было написано: «сжигайте». В нее я бросал все испорченные листы бумаги, предварительно порвав на мелкие кусочки. Каждый день в пять часов в кабинет входили двое вооруженных до зубов часовых с тележкой, подвозили мусорную корзину к печке и тщательно сжигали ее содержимое. Позже я узнал, что этим часовым поручили такую работу лишь после того, как было точно установлено, что они оба неграмотные.
*Панама — крупное мошенничество с подкупом должностных лиц.— Прим, ред.
Естественно, что работы принесли процветание многим окрестным районам, и в одном городке местная торговая палата решила дать обед в честь крупного офицера, отвечавшего за работу завода в Ханфорде (штат Вашингтон). После того как было произнесено много речей и выпито еще большее число коктейлей, герой торжества поднялся, чтобы сделать важное сообщение, и это сильно взволновало аудиторию.
«Все вы такие лояльные граждане,— сказал он,— что я испросил и получил специальное разрешение сообщить вам с условием сохранения абсолютной тайны, что мы делаем на этих заводах».
Наступило гробовое молчание; все наклонились вперед, вслушиваясь в каждое слово.
«Мы делаем,— сказал он и перешел на шепот,— механизмы для выкидышей» *.
Необходимость абсолютной секретности создавала много затруднительных положений. Так, однажды младший лейтенант флота, участвовавший в работах, заболел психическим расстройством и начал говорить об ужасном оружии, которое скоро уничтожит мир. Было слишком рискованно помещать его в обычный военно-морской госпиталь для умалишенных, так как, к несчастью, его бред был весьма осмысленным, понятным даже для человека с элементарными знаниями физики. Единственным выходом было построить для него специальное крыло в госпитале Ок-Риджа и подобрать после тщательной проверки группу врачей-психиатров, сестер, нянек и охранников. Для того чтобы больной не говорил, врачи согласились держать его продолжительное время на снотворном. Как только он начинал говорить, сестра тут же делала ему укол.
* В оригинале «wheels — for miscarriages». Здесь игра слов: «wheels» по-английски «колеса», а в переносном значении «механизм», «carriage» — «карета», «miscarriage» — «выкидыш».— Прим, переводчика.
Семье младшего лейтенанта сказали, что он выполняет секретное задание на море. Однако его военно-морским начальникам сказали правду о том, что несчастный молодой человек «спятил». Скоро в Ок-Ридж прибыл крупный военно-морской офицер, чтобы лично узнать, в чем дело. Этот офицер-медик очень расстроился, когда обнаружил, что специальное крыло психиатрического отделения было построено по спецификациям сухопутных войск, что, по-видимому, являлось неслыханным нарушением правил. Поэтому пришлось перестроить это крыло и подобрать новый штат в соответствии с военно-морскими спецификациями.
...Все выдающиеся ученые, присутствие которых могло вызвать подозрение, находились под вымышленными именами. У наиболее известных было даже несколько псевдонимов. Например, доктор Бор был известен в Лос- Аламосе как Николас Бейкер или более фамильярно дядя Ник, доктор Ферми был Генри Фармером, доктор Вигнер — Юджином Вагнером.
Однажды, когда Фармер и Вагнер выезжали с охраняемой территории гигантского плутониевого завода в Ханфорде (штат Вашингтон), их остановил часовой. Фар- мер предъявил свое удостоверение с фотографией и карточку водителя, а Вагнер не смог найти своих документов.
У часового был список тех, кому можно входить или выходить с завода. «Ваша фамилия?» — спросил он.
Рассеянный профессор сначала пробормотал «Вигнер», потом быстро поправился на «Вагнер».
Это вызвало подозрение у часового: Вагнер был в списке, а Вигнер — нет. Он повернулся к Фармеру, которого видел несколько раз. «Этого человека зовут Вагнер?» — спросил он.
«Его зовут Вагнер. Это так же верно, как и то, что я Фармер»,— торжественно заверил часового Ферми, и тот пропустил их.
...У доктора Комптона, которому приходилось разъезжать по основным установкам, разбросанным по всей стране, было несколько псевдонимов. Его знали под фамилией Комас в Ханфорде * и как Комсток — на востоке.
* Город Ханфорд расположен в западной части США — Прим.ред.
Однажды, когда он ехал с женой из Ок-Риджа в Гатлинберг (штат Теннесси), ему и его жене было предписано зарегистрироваться в отеле как господин и госпожа Д. Холли. Их сын Артур, армейский капитан, приехал к ним во время короткого отпуска, и это создало неловкую ситуацию, так как сын считал, что армейский офицер никак не может находиться под вымышленным именем.
Изобретательная жена Комптона, Бетти, нашлась и на этот раз. Представляя своего сына, она очень невнятно произносила его имя. Однажды, когда настоящее имя сына нельзя было скрыть, Бетти Комптон представила его как «капитан Комптон — мой сын от первого брака». Конечно, как сказал доктор Комптон, это было «уловкой, но в то же время совершенно точным заявлением».
Однажды, когда доктор Комптон садился в самолет в Ханфорде, ему вручили билет на имя Блэка («блэк» по- английски «черный»). Поздно ночью самолет приземлился в Шайенне (штат Вайоминг), и доктор Комптон, который спал во время долгого перелета, вышел размяться. По дороге назад его остановила стюардесса, которая, как это было принято в военное время, тщательно проверяла документы пассажиров.
Доктор Комптон растерялся. Он помнил, что у него вымышленное имя, означающее какой-то цвет, но не был уверен — черный или коричневый. Он решил сделать ставку на черный, и ему позволили сесть в самолет.
В другой раз, когда он летел из Калифорнии в Нью- Йорк, его разбудила стюардесса, чтобы узнать его имя. Еще не совсем проснувшись, он прежде посмотрел в иллюминатор, надеясь выяснить, если это возможно, в какой части страны находится — ведь у него были разные имена на востоке и западе страны. Но за окном было темно, и Комптон повернулся к стюардессе.
«Где мы?» — спросил он. На этот раз он находился еще в более трудном положении, чем в Шайенне, так как даже не посмотрел билет и не знал, на какое имя он выписан.
К счастью, в этот момент к нему на помощь пришел телохранитель, который обычно его сопровождал. Охранник сидел в кресле сзади Комптона и спал, когда подошла стюардесса. Проснувшись, он протянул ей оба билета— свой и господина Комаса.
...Для охраны наиболее ответственных ученых, а скорее всего опасаясь их рассеянности, генерал Гровс выделил специальных телохранителей из военной разведки.
В обязанности охранников входило сопровождать ученых, путешествовать с ними, носить их совершенно секретные документы в портфелях, приделанных цепочкой к запястьям, и помогать во всем, в том числе и напоминать им их имена.
Телохранителей отбирали с учетом как физических качеств, так и умственного развития. Охранник доктора Комптона Джулиан Берначчи окончил юридический факультет и работал в чикагской полиции. Джулиан был полезен доктору Комптону во многих отношениях, особенно в наблюдении за тем, чтобы тот неумышленно не нарушил строжайшие предписания безопасности.
У Ферми тоже был свой вооруженный охранник, уроженец Иллинойса и сын эмигрантов из Северной Италии, Джон Баудино. Как и телохранитель доктора Комптона, Баудино был человеком атлетического сложения и адвокатом по образованию. Кроме того, он был любознателен и хотел воспользоваться своим положением опекуна Ферми, чтобы узнать побольше о физике. Ферми, превосходный педагог, пришел в восторг. Скоро Баудино уже умел управлять первым реактором, который был переведен в Аргоннскую лабораторию в тридцати двух километрах от Чикаго, и помогал Ферми и другим ученым в экспериментах. Однажды Ферми сказал: «Скоро Баудино понадобится свой собственный телохранитель. Он слишком много знает!»
...Ныне покойный Роберт Р. Паттерсон, а тогда заместитель военного министра, оплачивал стоимость работ по проекту. Однажды в сентябре 1944 г. он крайне обеспокоился, обнаружив, что выделил около двух миллиардов долларов на операцию, о которой почти ничего не знал. А вдруг это жульничество? А вдруг парламентская комиссия по расследованию выставит его на всенародный суд, и он будет вынужден сознаться, что выплатил два миллиарда долларов, даже не дав себе труда узнать, что там действительно происходит?
