Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1994 год
Дома такие обустраивали здесь начиная со средневековья, и не от дикости вовсе, не от бескультурья, а только удобства ради. Со строительными материалами было плохо, а дом, построенный, точнее, прорубленный таким образом, ни в чем не уступает дому «настоящему». Летом прохладно, зимой, если топить, тепло. Сыровато, конечно (стены ничем не обивались), — так ведь и населяли его люди непритязательные — местные крестьяне. Они пахали на близлежащих полях, занимались ремеслами, посещали ярмарки и были, в общем, самыми обыкновенными гражданами. Ситуайенами, если хотите, по-французски. Все знали об их существовании, и образ жизни пещерных людей никого не удивлял.
Когда в начале этого века молодежь начала потихоньку расползаться из отчих домов, те совсем опустели. Последние троглодиты умерли уже чуть ли не после войны. Сейчас в Ромшенье музей. В одной из пещер открыт ресторанчик, рядом — вход в лабиринт, забранный решеткой. Поскольку музей открывался только через два часа, мы с приятелем решили перекусить и осмотреть пещеру. «Нельзя! — отвечала милая хозяйка. — Пещеры — частные. Посторонним вход воспрещен».
Новые дома люди строят рядом со старыми, только не вниз они растут, а вверх. Живут в основном за счет туристов. Церковь, построенная еще в XII веке и с тех пор ни разу не перестраивавшаяся, все время закрыта, что довольно странно для католиков. Служб здесь нет, лишь отпевания. Пустеет округа. Что-то неладное происходит в долине реки Луары, даже знаменитая местная черепица, краса и гордость Анже, и та... Мой приятель попал с нею в конфузное положение. «Давай я тебе покажу нашу черепицу, сказал он радостно, и мы тормознули у строящегося дома. — Вот, смотри». И подошел к штабелю стройматериалов. (Было воскресенье, вокруг ни души, а материалы никто никуда не прятал: что с ними сделается?) Наклоняется к ящику с черепицей — а там: «Сделано в Испании». Это же как в Туле японский самовар!
А ехали мы в соседнюю деревушку, Денез-сюр-Ду, чтобы посмотреть пещерные скульптуры. Вот они-то и впрямь были тайной за семью печатями. Их обнаружили всего лишь лет двадцать назад. Хотя что значит «обнаружили»? Местные жители о них все знали, но хранили свой секрет от посторонних почти четыре века. С тех пор, как последние обитатели этих пещер покинули их, замуровав вход. Там, внутри, остался фантастический мир. Почти триста человеческих лиц и фигур высечены прямо в стене. Они окружают тебя со всех сторон, не в силах рассказать о своих создателях. Но запечатленные ими эмоции не нуждаются в словах. Усмешка соседствует с болью, радость с печалью, гнев с отчаянием.
Говорят, во времена религиозных войн здесь прятались окрестные жители. В полной темноте, разрываемой редкими факелами, они проводили годы. Годы, наполненные не ожиданием, не тоской, но неустанным трудом.
Ученые сегодня пробуют объяснить феномен этих пещер. Кто были люди, их населявшие? Куда они потом делись? Почему в округе нет ничего похожего на эти вырубленные в известняке фигуры?
Вариантов ответа много, но ни один не может сравниться своею красотой с тем, что хранится в пещерах.
Анже — Сомюр Алексей Мокроусов, корреспондент журнала «Огонек» — специально для «Вокруг света» / Фото автора
Дисколет из ..."Третьего рейха"
Куда только не забрасывала меня судьба... Пришлось поколесить и по Южной Америке. Причем забирался в такие уголки, что лежат, прямо скажу, совсем вдали от туристских троп. С разными людьми приходилось встречаться. Но та встреча осталась в памяти навечно. Дело было в Уругвае, в 1987 году. В конце августа в колонии эмигрантов, что в 70 километрах от Монтевидео, проходил традиционный праздник, фестиваль не фестиваль, но «гудели» все лихо. Яне большой любитель «этого дела», потому задержался у израильского павильона (уж больно интересная там экспозиция была), а коллега отошел «по пивку». Тут гляжу — стоит неподалеку пожилой подтянутый человек в светлой рубашке, отутюженных брюках и пристально на меня смотрит. Подошел, разговорились. Оказывается, он уловил мой говор, это его и привлекло. Мы оба, как выяснилось, были из Донецкой области, из Горловки. Звали его Василием Петровичем Константиновым. Потом, прихватив с собой военного атташе, поехали к нему домой. Просидели весь вечер... В Уругвае Константинов оказался так же как десятки, а может быть, и сотни его соотечесвенников. Освободившись из концлагеря в Германии, подался не на восток, на «инфильтрацию», а в другую сторону, и был спасен. Помотался по Европе, осел в Уругвае. Долго хранил в памяти то поразительное, что вынес из далеких 41—43-х годов. И вот наконец выговорился. В 1989-м Василий умер: возраст, сердце... У меня хранятся записки Василия Константинова, и, предлагая фрагмент его воспоминаний журналу «Вокруг света», надеюсь, что он поразит читателя так же, как в свое время поразил меня устный рассказ их автора. Константин Тюц, инженер электронщик
На полигоне под Пенемюнде
Шел жаркий июль 1941 года. Перед глазами то и дело вставали нерадостные картины нашего отступления — изрытые воронками аэродромы, зарево в полнеба от горящих на земле целых эскадрилий наших самолетов. Постоянный вой немецкой авиации. Груды металла вперемешку с искалеченными человеческими телами, Удушающее марево и смрад от занявшихся пламенем пшеничных полей.
После первых схваток с врагом под Винницей (в районе нашей тогдашней главной ставки) наша часть с боями пробивалась к Киеву. Иногда, для отдыха, мы укрывались в лесных массивах. Наконец вышли к шоссе в шести километрах от Киева.
Не знаю, что именно пришло в голову нашему свежеиспеченному комиссару, но было приказано всем оставшимся в живых построиться в колонну и с песней маршировать по шоссе к Киеву. Со стороны все это смотрелось так: группа измученных людей в обмотках, с тяжелыми трехлинейками образца 1941 года двигалась к городу. Только успели мы пройти всего с километр. В иссиня-черном от жары и пожарищ небе появился немецкий самолет-разведчик, а потом — бомбежка… Так судьба поделила нас на живых и мертвых. Уцелели пятеро, как выяснилось позднее в лагере.
...Очнулся я после авианалета с контузией — голова гудит, перед глазами все плывет, а тут — детина, рукава рубахи закатаны, и грозит автоматом: «Русишес швайн!» В лагере запомнились мне разглагольствования нашего комиссара о справедливости, братстве, взаимопомощи, пока вместе не поделили и недоели последние крошки моего чудом уцелевшего НЗ. А дальше меня свалил сыпной тиф, но судьба подарила мне жизнь — потихоньку я стал выкарабкиваться. Организм требовал еды. «Приятели», в том числе и комиссар, по ночам, таясь друг от друга, уминали собранную днем на соседнем поле недозрелую картошку. А что я — зачем переводить добро на умирающего?..
Потом меня перевели в лагерь Освенцим за попытку побега. До сих пор меня ночами преследуют кошмары — лай немецких овчарок-людоедов, готовых по приказу охранников-эсэсовцев разорвать тебя на куски, крики лагерных старшин-капо, стенания умирающих возле бараков.. Страшным сном наваливаются воспоминания, когда в груде полуживых тел и трупов я, заключенный санитар блока выздоравливающих, снова заболевший возвратным тифом, ждал своей очереди в накопителе у одной из печей крематория. Кругом стояла тошнотворная вонь от сгоревшего человеческого мяса. Низкий поклон женщине-врачу, немке (о ней была статья в газете «Известия» за 1984 год) спасшей и выходившей меня. Вот так я и оказался другим человеком, да еще и с документами инженера-механика.
Где-то в августе 1943 года часть заключенных, и я в том числе, была переброшена под Пенемюнде, в лагерь КЦ-А4, как оказалось, для ликвидации последствий операции «Гидра» — налета английской авиации. По приказу палача — бригаденфюрера СС Ганса Камплера — узники Освенцима стали «кацетниками» полигона Пенемюнде. Начальник полигона генерал-майор Дерибергер для ускорения восстановительных работ был вынужден привлекать заключенных КЦ-А4.
И вот однажды, в сентябре 1943 года, мне посчастливилось стать свидетелем одного интересного события.
Наша группа заканчивала разборку разбитой железобетонной стены. Всю бригаду увезли под охраной на обеденный перерыв, а я, как повредивший ногу (оказался вывих), остался ждать своей участи. Кое-как мне удалось самому вправить кость, но машина уже уехала. Вдруг на бетонную площадку возле одного из близстоящих ангаров четверо рабочих выкатили круглый, похожий на перевернутый вверх дном тазик, аппарат с прозрачной каплеобразной кабиной посередине. И на маленьких надувных колесах. Затем по взмаху руки невысокого грузного человека странный тяжелый аппарат, отливавший на солнце серебристым металлом и вздрагивавший при каждом порыве ветра, издал шипящий звук вроде шума паяльной лампы, оторвался от бетонной площадки и завис на высоте примерно пяти метров. Покачавшись недолго в воздухе — наподобие «ваньки-встаньки», — аппарат вдруг как бы преобразился: его контуры стали постепенно расплываться. Они как бы расфокусировались. Затем аппарат резко, как юла, подпрыгнул и змейкой стал набирать высоту. Полет, судя по покачиванию, проходил неустойчиво. Внезапно налетел порыв ветра с Балтики, и странная конструкция перевернувшись в воздухе, резко стала терять высоту. Меня обдало потоком гари, этилового спирта и горячего воздуха. Раздался удар, хруст ломающихся деталей — машина упала недалеко от меня. Инстинктивно я бросился к ней. Нужно спасти пилота — человек же! Тело пилота безжизненно свисало из разбитой кабины, обломки обшивки, залитые горючим, постепенно окутывались голубоватыми струйками пламени. Резко обнажился еще шипевший реактивный двигатель; в следующее мгновение все было объято огнем.
