Саймон Сингх - Ни кошелька, ни жизни
Все эти ритуалы – от несусветных разведений до энергичного встряхивания, от длительных проверок на здоровых людях до сомнительного обыкновения сверяться с маятником – проводятся с целью восстановить жизненную силу пациента до ее обычного здорового уровня. Ганеман считал, что она, как некий дух, пронизывает весь организм и полностью отвечает за благополучие человека. В важнейшее значение жизненной силы верят и многие современные гомеопаты, а это, в свою очередь, приводит к тому, что они отрицают многие принципы общепринятой медицины, например роль бактерий в возбуждении болезней. Скажем, при лечении пациента с жалобами на боль в ухе гомеопат сначала отметит все до единого физические симптомы и оценит психологическое состояние, а затем пропишет самое подходящее согласно Materia medica средство, стремясь восстановить жизненную силу больного. А обычный врач, приверженец общепринятой медицины, сосредоточится на основных жалобах больного и, вероятно, диагностирует у него бактериальную инфекцию уха, после чего пропишет антибиотики, чтобы убить бактерий.
Неудивительно, что современной науке трудно принять гомеопатию. Ведь нет никаких логических причин, по которым подобное обязательно должно лечиться подобным; неизвестен механизм, по которому ультраслабые растворы (без какого-либо действующего вещества) могли бы влиять на организм; нет данных, подтверждающих существование жизненной силы. Однако откровенная экзотичность идейных основ и самой практики гомеопатии вовсе не означает, что такой подход к медицине следует отвергнуть, поскольку важно не то, насколько странен метод лечения, а работает ли он. Справедливее всего выносить вердикт по итогам клинических исследований – испытанного и надежного орудия доказательной медицины, которое способно отличить подлинное лечение от шарлатанства.
Взлет и падение гомеопатии и снова взлет
Гомеопатия стремительно распространилась по Европе в первой половине XIX века, так что философия Ганемана завоевала широкое признание еще при его жизни. Принцип “Подобное лечится подобным” и убеждение, что если человек заболевает, то поражается только “духовная, самодействующая (автоматическая) жизненная сила, повсеместно присутствующая в его организме”[23], напоминали некоторые представления древнегреческой медицины, которая продолжала пользоваться большим уважением. Поэтому гомеопатию встретили с восторгом. Более того, идеи Ганемана появились раньше, чем ученые окончательно приняли бактериальную теорию болезней и атомную теорию строения вещества, так что и жизненная сила, и ультраслабые растворы не вызывали в те годы такой настороженности, как сегодня.
О росте влияния Ганемана говорили многие признаки – от открытия первой в мире гомеопатической больницы в Лейпциге в 1833 году до лечения гомеопатией лобковых вшей у Наполеона. Особенно модным этот метод стал в Париже в 1830-х годах, когда Ганеман поселился там после женитьбы на прелестной парижанке – светской львице по имени Мари-Мелани д’Эрвиль-Гойе. Врачу исполнилось уже 80 лет, а его избраннице едва минуло 30. Благодаря ее покровительству и репутации супруги смогли открыть практику для состоятельных и знатных пациентов, приносившую солидную прибыль, причем госпожа Ганеман по вечерам помогала мужу, а в первой половине дня вела прием в собственной клинике для бедных.
Ученики Ганемана усердно проповедовали благую весть о гомеопатии по всей Европе, и в их ушах гремел голос наставника: “Всякий, кто не идет за мною след в след, кто отклоняется влево или вправо, пусть всего лишь на волосок, – предатель, и я не желаю иметь с ним ничего общего”. Определенно, доктор Фредерик Куин, учившийся у Ганемана в Париже, предателем не был – в 1827 году он начал практиковать гомеопатию в Лондоне, строго придерживаясь принципов Ганемана. Вскоре этот метод стал необычайно популярным среди британских аристократов, и не прошло и полувека, как его стали применять по всей стране, а в Лондоне, Бристоле, Бирмингеме, Ливерпуле и Глазго открылись крупные гомеопатические больницы.
Стремительное распространение гомеопатии радовало многих врачей и больных, однако это одобрение не было единодушным. Когда в 1840-х годах сторонником гомеопатии стал Уильям Хендерсон, профессор общей патологии из Эдинбургского университета, его коллега написал: “Сотрудников медицинского факультета нашего университета и коллегию врачей охватил смертельный ужас – все равно что в клерикальных кругах стало бы известно, что профессор теологии объявил о переходе в магометанство”.
Примерно в то же время гомеопатия завоевывала прочные позиции и по другую сторону Атлантики. Бостонский доктор Ганс Берч Грэм, родом из Дании, познакомился с гомеопатией во время своей поездки в Копенгаген, а в 1825 году вернулся в Америку, привезя с собой этот метод. Там, как и в Великобритании, у гомеопатии появились и страстные поклонники, и яростные критики. В результате в США к началу Гражданской войны насчитывалось уже шесть гомеопатических колледжей и две с половиной тысячи практикующих гомеопатов, однако к службе в армии их, как правило, еще не допускали. Один преподаватель Гомеопатического медицинского колледжа Миссури возражал, что это нарушает право солдата самому выбирать, как лечиться:
Неужели в военное время конституционные права личности не должны соблюдаться? Разве солдат не имеет права сам решать за себя и требовать, чтобы его избавили от страданий и смерти теми средствами, которые, как убедил его жизненный опыт, помогают лучше всего? Есть ли у Конгресса США право определять привилегированные методы лечения вопреки самому духу нашего правительства?
В спорах с критиками гомеопаты зачастую ссылаются на свои успехи в борьбе с крупными эпидемиями. Еще в 1800 году Ганеман использовал ультраслабый раствор Belladonna для лечения скарлатины, а затем, в 1813 году, гомеопатическими разведениями боролся с эпидемией тифа, который распространяли наполеоновские солдаты после вторжения в Россию. В 1831 году такие средства, как Camphor, Cuprum и Veratrum, применялись в центральной Европе во время вспышек холеры, перед которой классическая медицина была бессильна.
Успех повторился во время эпидемии холеры в Лондоне в 1854 году, когда выживаемость больных в Лондонской гомеопатической больнице составляла 84 %, а в расположенной неподалеку Мидлсекской больнице, где применяли более традиционные методы, – всего 47 %. Многие гомеопаты полагают, что это веский довод в защиту их подхода, поскольку результаты лечения в этих больницах можно считать данными своего рода неформальных клинических испытаний. Процент выживаемости позволяет сравнить эффективность двух методов лечения, применявшихся в двух группах пациентов с одной и той же болезнью, и очевидно, что гомеопатические средства помогли лучше, чем общепринятая медицина.
Однако впоследствии критики указали три основных довода, почему эти числа не обязательно означают, что гомеопатия оказалась действенной. Во-первых, хотя пациенты двух больниц и лечились от одной болезни, у них могли быть неравные первоначальные условия. Например, в Лондонскую гомеопатическую больницу, возможно, обращались люди побогаче. Следовательно, до того, как они подхватили холеру, состояние их здоровья было лучше, а после выписки из больницы им обеспечивали должное питание и уход, поэтому не исключено, что высокий процент выживаемости обеспечило не гомеопатическое лечение само по себе, а сочетание всех этих факторов.
Во-вторых, различия между больницами могли не сводиться лишь к разным методам лечения – сыграли свою роль и другие обстоятельства. Вероятно, в лондонской больнице придерживались более строгих гигиенических стандартов, чем в больнице графства Мидлсекс, и это прекрасно объясняет разницу в выживаемости. Как-никак речь идет об инфекционной болезни, так что залог успеха в борьбе с холерой – чистота в палатах и обеззараженная пища и вода.
В-третьих, высокая выживаемость в Лондонской гомеопатической больнице, возможно, свидетельствует вовсе не об успехе гомеопатии, а о неудаче официальной медицины. Историки медицины подозревают, что больные, не получавшие никакого лечения, выздоравливали даже чаще, чем те, к кому применяли общепринятые в то время методы. Как ни удивительно, 1850-е годы еще относятся к эре так называемой героической медицины, когда врачи приносили больше вреда, чем пользы, – не лечили, а калечили.
Термином “героическая медицина” в ХХ веке стали называть агрессивные методы лечения, которые преобладали вплоть до середины ХIX века. Больным многое приходилось выносить: им отворяли кровь, давали слабительные, рвотные, потогонные и нарывные средства, излишне нагружая и без того ослабленный организм. В довершение всего пациентов пичкали большими дозами медикаментов вроде ртути и мышьяка – высокотоксичными веществами, как сегодня прекрасно известно. Яркий пример вреда, приносимого героической медициной, – плачевный результат обильного кровопускания, которому подвергли Джорджа Вашингтона, о чем рассказывалось в первой главе. Эпитет “героическая” отражает роль, которую якобы играли врачи – герои, спасавшие жизни, – хотя на самом деле настоящими героями были пациенты, пережившие подобное лечение.
