Николай Капченко - Политическая биография Сталина
Партийная дискуссия 1923 года и поражение Троцкого. Завершающим аккордом на этом этапе борьбы Сталина за установление и укрепление своего положения в качестве ключевой политической фигуры в руководстве партии стала борьба против троцкизма. Было бы неверно с точки зрения исторической правды утверждать, что инициатором начала этой борьбы был Сталин. В тот период ему, как мне кажется, не совсем было выгодно выступать застрельщиком кампании против Троцкого и троцкизма вообще. Спровоцировал начало этой, одной из самых напряженных и самых острых политических дискуссий в партии сам Троцкий.
Троцкий, наблюдая за усилением позиций Сталина и тем, как неуклонно растет число его сторонников, решил открыто выступить с инициативой нападок на Сталина. Сигналом к этому явилось его письмо членам ЦК и ЦКК в октябре 1923 года. В нем Троцкий в концентрированном виде сформулировал основные претензии к проводимой Сталиным политике. Особый акцент он делал на том, что крайнее ухудшение внутрипартийной обстановки имеет две причины: а) в корне неправильный и нездоровый внутрипартийный режим и б) недовольство рабочих и крестьян тяжелым экономическим положением, которое сложилось не только в результате объективных трудностей, но и в результате явных коренных ошибок хозяйственной политики[1145]. Троцкий подчеркивал, что при назначениях, смещениях, перемещениях члены партии оценивались, прежде всего под тем углом зрения, в какой мере они могут содействовать или противодействовать поддержанию того внутрипартийного режима, который — негласно и неофициально, но тем более действительно — проводится через Оргбюро и Секретариат ЦК[1146]. Он добавлял, что в самый жестокий момент военного коммунизма назначенство внутри партии не имело и на одну десятую того распространения, что ныне. Назначение секретарей губкомов стало теперь правилом. В итоге возникла секретарская психология. И как вывод: бюрократизация партийного аппарата достигла неслыханного развития применением методов секретарского отбора[1147].
Особую тревогу Троцкого вызвали попытки Сталина и «тройки» в целом подорвать личные позиции Троцкого в Красной армии. В связи с этим он писал: «Вместо того, чтобы сосредоточить свое внимание на промышленности в целом, военной промышленности в особенности, на последнем Пленуме делается попытка включения в Реввоенсовет группы цекистов во главе с т. Сталиным»[1148]. Имелось в виду решение сентябрьского пленума ЦК (1923 г.) ввести в Реввоенсовет Республики несколько членов ЦК и создать при председателе РВС исполнительный орган, в состав которого предполагалось включить в числе других и И.В. Сталина.
Мотивировалось это, как сказано в письме членов ПБ в октябре, тем, что «сам тов. Троцкий в последние годы уделял армии совершенно недостаточно внимания. Основная работа в Реввоенсовете находится в руках тов. Склянского и группы беспартийных спецов, состоящей из Главкома Каменева, Шапошникова и Лебедева. Эта группа — очень добросовестные, трудолюбивые и знающие дело работники. Но в момент, когда ЦК решил в несколько раз увеличить нынешний состав армии, и когда нам стало ясно, что надвигается время, когда армия вновь будет решать судьбы Республики, мы, естественно, пришли к выводу, что нельзя вверять судьбу армии исключительно названной группе»[1149].
Однако тогда это предложение не прошло ввиду упорного сопротивления Троцкого. Но, по крайней мере, ему было ясно показано, что дни его безраздельного верховенства в Красной армии подходят к концу. Что и случилось несколько позже, когда его заместителем был назначен сторонник Сталина М.В. Фрунзе.
Новая фаза во внутрипартийной борьбе началась так называемым письмом 46-ти крупных партийных работников в ЦК. В этом письме они ставили вопрос ребром: «Чрезвычайная серьезность положения заставляет нас (в интересах нашей партии, в интересах рабочего класса) сказать вам открыто, что продолжение политики большинства Политбюро грозит тяжкими бедами для всей партии. Начавшийся с конца июля этого года хозяйственный и финансовый кризис, со всеми вытекающими из него политическими, в том числе и внутрипартийными последствиями, безжалостно вскрыл неудовлетворительность руководства партией, как в области хозяйства, так и особенно в области внутрипартийных отношений»[1150].
Подписанты платформы 46-ти отмечали: «…мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже почти ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и «мирян», на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху, и прочую партийную массу, не участвующую в общественной жизни»[1151].
С публикацией в «Правде» 11 декабря 1923 г. статьи Троцкого «Новый курс (Письмо к партийным совещаниям)» партийная дискуссия вступила в свою самую ожесточенную фазу.
В развернувшей дискуссии Сталин не только принимал самое активное участие, но и по существу был той фигурой, которая определяла главные направления ударов против Троцкого, формулировала самые язвительные и далеко идущие политические обвинения в адрес оппозиционеров. В свойственном ему лаконичном стиле он вскрывал причины этой дискуссии, защищал правильность основного стратегического курса, высказывал уже не только свое личное понимание основных внутрипартийных принципов демократии и выборности, но и преподносил их в качестве унаследованных от всей истории партии и прошедших суровое испытание временем. Причем рефреном почти всех его выступлений служил тезис о том, что руководство партии ни на йоту не отступает от ленинских установок, а лишь твердо проводит их в жизнь в новых исторических условиях. Особый акцент он делает на толковании границ демократии.
Выступая 2 декабря 1923 г., он подчеркивал: «Вторая крайность касается вопроса о границах дискуссии. Состоит она в том, что некоторые товарищи добиваются неограниченной дискуссии, усматривая начало и конец партийной работы в обсуждении вопросов и забывая о другой стороне партийной работы, а именно — о действенной ее стороне, требующей проведения в жизнь решений партии»[1152]. В том же ключе выдержано выступление Сталина на объединенном пленуме ЦК и ЦКК в октябре 1923 года: «Нет дискуссий — говорит Яковлева. Как чеховская дама: «дайте мне атмосферу». Бывают моменты, когда не до дискуссий»[1153].
Сталину, конечно, нельзя отказать в остроумии и в чувстве язвительного юмора. Он охотно прибегает к ним, развенчивая один их ключевых тезисов Троцкого «о перерождении старой гвардии большевиков». Вот один из образчиков его остронаправленного политического юмора, призванного высмеять оппонента, представить его в явно неприглядном виде (учитывая тот факт, что к большевикам Троцкий примкнул лишь в 1917 году).
«Во-первых, я должен рассеять одно возможное недоразумение. Троцкий, как видно из его письма, причисляет себя к старой гвардии большевиков, проявляя тем самым готовность принять на себя те возможные обвинения, которые могут пасть на голову старой гвардии, если она в самом деле станет на путь перерождения. Нужно признать, что эта готовность жертвовать собой, несомненно, является чертой благородства. Но я должен защитить Троцкого от Троцкого, ибо он, по понятным причинам, не может и не должен нести ответственность за возможное перерождение основных кадров старой большевистской гвардии. Жертва, конечно, дело хорошее, но нужна ли она старым большевикам? Я думаю, что она не нужна»[1154].
К аналогичному приему он прибег и в «Докладе об очередных задачах партийного строительства», сделанном им 17 января 1924 г. на ХIII партийной конференции. Касаясь звучавших тогда обвинений в том, что Троцкого «зажимают», извращают его истинную позицию, Сталин под смех присутствующих заявил: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь». Но я сказал, что в этот вопрос я вдаваться не буду»[1155].
Партийная дискуссия осени 1923 года вошла в историю партии и страны не только как одна из самых острых и напряженных. Едва ли будет ошибкой назвать эту дискуссию и самой демократичной. Разумеется, в пределах, вообще возможных в условиях жесткой централизации. Потребовала она и от Сталина огромных усилий, нацеленных на ее успешное завершение. Любопытно отметить один эпизод, связанный с личным участием генсека в дискуссии. На одном из партийных собраний он в полемическом задоре сообщил некоторые сведения о секретных решениях ЦК. Политбюро рассмотрело этот казус и записало в своем протоколе, что «т. Сталин поступил неправильно, сообщив собранию содержание решений Пленумов ЦК и ЦКК, ибо этим было нарушено прямое постановление ЦК и ЦКК»[1156]. Каких-либо дисциплинарных для Сталина последствий данное решение Политбюро не повлекло. Это, конечно, мелкий эпизод, но он показывает, что и сам Сталин в тот период не находился вне зоны критики, пусть даже и мягкой.
