А. Степанов - Число и культура
Феномен авангарда – как в политике, так и в других областях познания и деятельности, – расширяя рамки прежних представлений, отличается от традиционного мышления тем, что проникает в пограничные, крайние состояния бытия, о которых не дано знать в обыкновенной жизни. Здесь активизируются и архаически глубокие, и концептуально высокие уровни сознания. Исторически авангардное мышление всходило на фоне разложения прежней, «классической гармонии». Интенсивное изменение условий жизни, стремительный распад многих традиционных социально-психических комплексов, образование новых нарушили былую уравновешенность отношений человека и мира. Разрежение, вакуум в одних областях общественного сознания и нагнетание давления в других вызывали «ветер перемен», порой перераставший в бурю. Культурно-историческая энергия, эксцентричность авангарда вызваны эксцентричностью же окружающей реальности.
В каких отношениях находятся между собой традиционное и авангардное мышление? Новая физика осветила движение со скоростями, близкими к предельным, поведение макро- и микрообъектов. При этом ньютоновская физика удержала свои позиции в области «срединного», соразмерного рядовому человеку опыта, естественного здравого смысла, утратив при этом, однако, статус универсальной. Подобным же образом литературный, художественный авангард «не закрыл» искусство классическое, хотя на ранних стадиях и выдвигались лозунги вроде «Пушкина – с парохода современности». Сложнее дело обстояло с политическим авангардом, которому удался широкомасштабный и длительный отрыв от традиционных политических реалий.
Раскрытие загадок пограничных областей бытия связано для человека и общества с яркими, необычными переживаниями и со значительным риском. Вторжение в эти области можно сравнить с интереснейшим и опасным экспериментом. Все последствия глобального исторического эксперимента и связанных с ним угроз советское общество испытало на себе. Заметные параноидальные, шизофренические и истерические черты массовой психологии XX в. неоспоримы, так же как ее тревожность, подвижность, стремление к новому. Но, несмотря ни на что, взвешенная оценка все же далека от чрезмерно осторожной, обывательской или обскурантистской реакции на авангард, в том числе политический. Если полностью присоединиться к осторожным, тогда уменьшится разнообразие мира, будет сделан шаг к унификации, т. е. произойдет именно то, чего большевики добивались внутри советского общества и культуры. Несмотря на все внутренние антиномии и неотъемлемые угрозы коммунизма, полный отказ от него означал бы обеднение политического генофонда, а значит и гарантию проигрыша. Хотя нужда в соответствующих мерах безопасности и очень остра, «закрыть» авангардистское сознание, одновременно отказавшись от его несомненных достижений и потенций, морально безответственно и практически невозможно. Это означало бы отрезать человечество от еще ненайденных источников жизни, сделать его беспомощным перед угрозой вероятных катаклизмов. Вдобавок, это означало бы не искупить, а обессмыслить все принесенные на прежнем пути жертвы – именно не искупить. Значит путь к общественному здоровью лежит не через отказ от знания пограничных ситуаций, а через достижение более широкой, чем прежняя, – «новой гармонии». И одновременно через определение места любых авангардистских тенденций, в том числе политических, как явлений хотя и необходимых, но крайних. Роль «золотой середины» должна быть возвращена традиционным – соразмерным человеку, его здравому смыслу и естественным потребностям – образованиям. Без риска обществу не жить; достижение «новой гармонии», в свою очередь, невозможно без духовного и экзистенциального риска; должны быть только выверены его здоровые и естественные масштабы и мера.
.
С Н О С К И
Статья написана в 1989 г. Опубликована в: Логос. Санкт-Петербургские чтения по философии культуры. Кн. 2. Российский духовный опыт. Изд. СПБГУ. 1992. С. 89 – 103.
Так, современные западные и консерваторы, и радикалы ассимилировали в собственных позициях основные принципы исторического либерализма: защиту парламентского строя, демократических свобод и свободы предпринимательства. Так, неоконсерватизм, отчасти уподобившись радикализму, принял теоретически разработанную модель будущего экономического и социального устройства («народный капитализм») и проявил изрядную решительность при ее реализации. Наиболее значительные ветви радикализма, в свою очередь, отказались от «разрушения до основанья» существующих структур и отношений, ограничившись на практике и в намерениях частными реформами. Несмотря на размытость границ, три названные группы сил не утратили до конца собственных родовых особенностей, сохраняя их в форме доминирующих тенденций и склонностей, а в иных странах являясь и в своем первозданном обличии.
Важная деталь: перу автора четвертого Евангелия, Иоанна, принадлежит также, согласно церковной традиции, завершающая книга Нового Завета – Откровение, или Апокалипсис, – формулирующая учение о конце света.
«Да здравствует золотой век!» – такой плакат несли демонстранты в Петрограде 7 ноября 1918 г.
Этот «миллион», кажется, и должен был насторожить – именно своей непомерностью. Но нет, в ноябре 1937 г. в Большом театре на собрании избирателей Сталинского округа Москвы И. В. Сталин под несмолкающий гром оваций подтвердил: «Никогда в мире еще не бывало таких действительно свободных демократических выборов, никогда. История не знает такого примера».
В. М. Молотов на торжественном заседании в честь двадцатилетия Октября в Большом театре констатировал: «В нашей стране создалось невиданное раньше моральное и политическое единство народа. Моральное и политическое единство социалистического общества». С тех пор рост консолидации и единства фиксировали многие.
Театр. 1988. № 8. С. 128.
Подобный взгляд не нов для России. Еще Белинский в одном из своих писем утверждал: «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысяч в сравнении с унижением и страданием миллионов?»
Ленин В. И, Полн. собр. соч. Т. 11. С. 222.
Характерно, что дизъюнктивное отношение «или – или» свойственно также и обостренному морализму, разжигающему непримиримый антагонизм между добром и злом.
Каковы бы ни были нравственные, социальные и просто человеческие оценки ленинской и сталинской эпох, к каждой из них применима эстетическая дефиниция грандиозности, ибо, наряду с ужасом и отвращением, они вполне способны вызывать и восхищение.
А.И. Степанов
Социальная стратификация и массовое сознание
(Докл. на конф. "Историческая память и социальная стратификация. Социокультурный аспект", СПб, 16 мая 2005, организаторы: Международная ассоциация исторической психологии – отделение С.-Петерб. Асcоциации философов Российского философского общества; кафедра философии культуры и культурологии филос. ф-та СПбГУ; кафедра истории С.-Петерб. гос. политехн. ун-та; изд-во "Нестор".
Публ.: Степанов А.И. Социальная стратификация и массовое сознание // Историческая память и социальная стратификация. Социокультурный аспект: Материалы XVII Междунар. научн. конф., Санкт-Петербург, 16-17 мая 2005 / Под. ред. д-ра ист. наук, проф. С.Н.Полторака. СПб.: Нестор, 2005. Ч.2. С.310-314.)
Социум современного типа делится на крупные группы согласно целому ряду критериев: размеру собственности и дохода, политической ориентации, роду занятий и уровню образованности, этнической и конфессиональной принадлежности, гендерному и возрастному признакам, проживанию в различных географических зонах и др. Социология и политология выясняют границы соответствующих групп, их свойства и динамику. Не отрицая значения подобной объективной стратификации, мы, однако, сосредоточим внимание на достаточно специфичном аспекте: на преломлении реальной социальной картины в массовом сознании, т.е. на наиболее элементарных формах представлений общества о себе самом. Такие представления могут служить предметом разных наук, в частности социальной психологии, но настоящий доклад в большей мере относится к культурологии.
В действительности предмет исследования здесь еще уже: мы рассматриваем массовые представления о социальной структуре не во всем их реальном многообразии и изменчивости, а только господствующие стереотипы, которые, во-первых, просты по строению, во-вторых, относительно устойчивы на определенном хронологическом отрезке. К таковым принадлежит, например, деление социума на три класса: богатый, средний и бедный, – а также деление на основные политические группы (электоральный расклад, зафиксированный актом выборов). Причиной того, что, по крайней мере в первом приближении, за рамки исследования вынесен ряд других факторов – таких как этнический, конфессиональный, географический, гендерный, возрастной, – является то, что в настоящем случае нас интересует связь с социально-политическими доктринами, которые в современных демократиях объявляют о равенстве всех граждан независимо от национальности, религии, пола, места проживания, возраста (начиная с совершеннолетия). Социальные классы, декларируемые ведущими идеологиями в индустриальных странах, после всесторонней эмансипации безотносительны к упомянутым факторам. Поэтому в фокус внимания в данном случае попадает исключительно классовое и политическое (партийно-политическое) деление, причем в генерализированном выражении (например, в США это богатый-средний-бедный классы, во-первых, и электораты республиканской, демократической партий плюс группа «неприсоединившихся», включающая как политически неактивное население, так и сторонников мелких партий, во-вторых). Представленный материал привязан к условиям постсоветской России.
