Роберт Силверберг - Бездна
Да, вдохновляющей! Схема его жизни была давно и вполне определенно очерчена, застыв в своей определенности: д-р Лоулер с Сорве. Потомок Отцов-Основателей, Лоулер из семейства Лоулеров, с каждым днем становящийся старше, усердно исполняющий свою повседневную работу, лечащий больных, насколько ему позволяют его скудные познания в медицине, прогуливающийся вдоль дамбы, немного умеющий плавать и рыбачить; тот, кто со временем научит своему ремеслу юного преемника; тот, кто ест и пьет, кто ходит в гости к старым друзьям, к тем самым старым-престарым, которые знакомы еще с детства; тот, кто, закончив день, ложится спать, чтобы с наступлением утра проснуться и начать все с самого начала. Так проходит зима и наступает лето, прекращаются дожди и надвигается засуха. А потом все повторяется снова.
Он будет жить в каком-то другом месте, сможет вообще стать другим. Сама мысль об этом наполняла его душу восторгом. Вальбена поражало, что он чувствовал даже некоторую благодарность по отношению к судьбе. В конце концов, Лоулер провел здесь слишком много времени. Он слишком долго оставался самим собой.
– Ты очень, очень пьян, – снова сказал себе доктор и рассмеялся. – Очень, очень, очень, очень, очень…
Непонятно по какой причине, но неожиданно в голову пришла мысль о прогулке по спящему поселку. Захотелось совершить эдакое сентиментальное путешествие, попрощаться со всем и вся, взглянуть вокруг, будто в последний раз, пережить заново то, что происходило с ним здесь, вспомнить каждый эпизод своей жизни на Сорве. Обойти те места, где он стоял с отцом, всматриваясь в туманную бескрайнюю даль моря, и те, где он слушал фантастические истории старого Джолли; те, где поймал свою первую рыбу и где обнял свою первую девушку. Места, связанные с воспоминаниями о друзьях и любимых… Появилось желание увидеть тот берег залива, где он чуть было не заколол Нико Тальхейма, и то место за свалкой, где пришлось наблюдать, как седобородый Маринус Кадрели занимался любовью с сестрой Дамиса Сотелла Мириам, ставшей теперь монахиней. Это, в свою очередь, напомнило ему о том времени, когда несколько лет спустя он сам занимался любовью с Мириам там, на территории джилли; они оба жили тогда в атмосфере постоянной опасности, и им это страшно нравилось.
Воспоминания обрушились на Лоулера, грозя затопить мощным потоком. Вот возникла призрачная фигура его матери… Появились его братья: этот, который умер совсем юным, и тот, что ушел в море и навсегда исчез с Сорве и из жизни Вальбена. Вспомнился отец, неутомимый, величественный, отчужденный, всеми почитаемый, постоянно наставляющий его в вопросах медицины тогда, когда ему так хотелось поплескаться в заливе; в памяти всплыли те дни далекого детства, совсем не походившего на счастливое (так много в нем было тяжелых и мрачных часов занятий, лишавших его обычных для мальчишек игр и развлечений).
«Когда-нибудь ты сам станешь врачом, – постоянно твердил ему отец, – обязательно станешь!»
А вот его жена – Мирейль – поднимается на борт Морвендирского парома…
Время пошло в обратную сторону. Удар колоколов незримого часового механизма – и перед ним тот день, когда он совершил путешествие на остров Тибейр.
Удар – и вот Лоулер вместе с Нестером Янезом убегает, задыхаясь от смеха и ужаса, от разъяренной самки джилли, в которую они бросали яйцами гинзо.
Удар – и перед ним делегация людей с вытянутыми от горя лицами. Они сообщают ему о смерти отца. Теперь Вальбен должен по праву занять его место и начать самостоятельную медицинскую практику.
Удар – и к нему возвращается то мгновение, когда он впервые узнал, как происходит рождение ребенка.
Удар – и вот Вальбен, пьяный до умопомрачения, танцует на самом верху приливного вала в разгар Ночи Трех Лун с Нико и Нестором Лионидисом, с Мойрой, Милой и Квиггом… Молодой, веселый…
Вся его жизнь, все сорок с небольшим лет, проведенных на Сорве, проплывали перед ним сейчас в яркой ретроспективе. Часы памяти отстукивали «тик-так, тик-так»…
«Да, я действительно хорошо прогуляюсь по прошлому до того, как встанет солнце, – подумал Лоулер. – Пройдусь с одного конца острова до другого… Да, кстати, неплохо бы наведаться в свой ваарг, прежде чем отправиться на прогулку… Зачем? А черт ее знает!.. Но надо…»
Проходя через низкий вход своего жилища, Вальбен за что-то зацепился ногой и растянулся на полу да так и остался лежать до самого рассвета, пока лучи утреннего солнца не разбудили его.
Какое-то мгновение Лоулер не мог вспомнить, что он говорил и делал прошлой ночью, но потом все вернулось: объятия джилли (запах, напомнивший ему об этом эпизоде, еще не улетучился), затем – Делагард, бренди, потом еще бренди, перспектива путешествия на Вельмизе или куда там еще… Всплыло в памяти и это странное мгновение восторга при мысли, что можно покинуть остров.
«Неужели все происходило на самом деле? – с каким-то радостным испугом подумал Вальбен. – Да. Да!.. Теперь я трезв, но восторг и восхищение не покинули меня. Но, Боже мой, голова!.. Какое же количество бренди удалось влить в меня Дела гард у?»
Высокий детский голосок зазвенел у входа в ваарг.
– Доктор! Доктор! Я ушиб ногу.
– Одну секунду, – хрипло ответил Лоулер, собираясь с мыслями и готовясь начать свой рабочий день, один из последних рабочих дней на Сорве.
6
Сегодня в общественном центре состоялось собрание. Люди обсуждали сложившуюся ситуацию. Там стояла духота от испарений множества тел, остро пахло потом.
Страсти накалились до предела.
Лоулер сидел в дальнем углу, рядом с дверью, на своем обычном месте. Отсюда он видел практически все.
Делагард не пришел, отговорившись неотложными делами на верфи: он ждал известий со своих кораблей, находившихся в море.
– Я думаю, все это – ловушка, – сказал Данн Хендерс. – Наше пребывание здесь просто надоело джилли, но они не хотят пачкать руки и стремятся силовыми методами заставить нас выйти в море, где морские леопарды быстренько все обтяпают за них.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Нико Тальхейм.
– Мне известно ровно столько же, как и тебе. Я просто строю предположения… пытаюсь понять, почему джилли заставляют нас покинуть остров из-за столь тривиальной вещи, как три мертвых ныряльщика.
– Три мертвых ныряльщика – не так уж и тривиально! – откликнулась Сандира. – Не забывайте – мы говорим о разумных существах!
– Разумных? – насмешливо переспросил Даг Тарп.
– Да, разумных! И будь я на месте двеллеров, у меня бы тоже появилось желание избавиться от этих убийц.
– Ну, как бы там ни было… – произнес Хендерс. – Если аборигенам удастся нас отсюда вышвырнуть, то, скажу я вам, весь этот треклятый океан восстанет против людей с Сорве, как только мы оторвемся от берега. И не просто так… Ведь джилли контролируют всех обитателей моря. Это прекрасно все знают. Они воспользуются этой возможностью, чтобы стереть с лица Гидроса надоевших им людей.
– А если мы просто не позволим аборигенам вышвырнуть нас отсюда? – спросил Дамис Сотелл. – Начнем бороться…
– Бороться?! – перебил его Бамбер Кэдрелл. – Как? С кем и чем? Ты сошел с ума, Дамис.
Они оба являлись капитанами паромов, людьми, твердо стоявшими на ногах и уверенными в себе, друзьями с детских лет. Но сейчас моряки смотрели друг на друга тупыми, ненавидящими глазами смертельных противников.
– Сопротивление, – провозгласил Сотелл. – Партизанская война.
– Мы проберемся на их край острова, похитим все, что кажется ценным из их священных зданий, – предложил Нимбер Танилинд, – и не отдадим до тех пор, пока они не разрешат остаться на Сорве.
– Господи! Вы говорите, словно идиоты! – возмутился Кэдрелл.
– Согласен с вами, – вставил словечко в разговор Нико Тальхейм. – Похищение их амулетов ничего не даст нам. Вооруженное сопротивление – вот выход, как верно заключил Дамис. Партизанская война – это правильно… Пусть кровь джилли зальет улицы, пусть она течет до тех пор, пока они не согласятся отменить свой ультиматум о нашем изгнании. На этой планете аборигены даже не представляют себе, что такое война. Джилли не поймут наших действий, когда мы приступим к ведению боевых действий.
– Шаликомо, – произнес кто-то из задних рядов. – Вспомните, что там произошло.
– Да, Шаликомо, – поддержал высказавшегося другой голос. – Они перебьют нас точно так же, как уничтожили людей там. Мы ничего, черт побери, не сможем сделать, чтобы остановить их.
– Правильно, – подхватила Мария Хайн. – Не они, а мы не представляем себе, что такое война. Джилли прекрасно умеют убивать, когда это необходимо. С чем мы будем нападать на них? С ножами для чистки рыбы? С молотками и стамесками? Плохие же мы вояки… Возможно, настоящими воинами были наши предки, но для нас сражаться…
– Нам придется научиться, – перебил ее Тальхейм. – Нельзя допустить, чтобы выгоняли из собственного дома.
