Франсис Мазьер - Загадочный остров Пасхи
Глава XVII. ПУТЕШЕСТВИЕ В НЕВЕДОМОЕ
Мы не собирались нарушать покой громадного кратера вулкана Рано-Као, напротив, мы мечтали погрузиться в него, почувствовать всей душой его холодное величие. Однако нужно было внимательно обследовать его безукоризненную окружность, осмотреть доступные пещеры и попытаться найти тот прекрасный камень с высеченными на нем изображениями, о котором нам рассказывали. В благородном и безупречном по форме кратере, спрятавшись от животных и ветра, доживают свой век три последних дерева торомиро. Придавая особое своеобразие дикому уголку, они стоят там как последние живые свидетели мира, чье тонкое и величественное искусство погибло, потеряв свои корни. Мы рассматриваем эти последние деревья, прилепившиеся к огромной скале из лавы. Островитяне заботятся о них, как о детях со слабым здоровьем. Семенами этих деревьев можно было бы засеять весь остров, можно было бы возродить их, но ведь здесь царствуют овцы! "К тому же, вы знаете, эти островитяне такие лодыри, что не хотят заниматься земледелием! Посмотрите на участок у церковного дома, у меня такая хорошая морковь!" Вот это да! Какова логика! Искусство на острове почти выродилось из-за отсутствия благородного материала. Оно гниет, как и древесина домов островитян. А торомиро на острове Пасхи было прекрасно, оно отличается от полинезийского и даже чилийского. Здесь оно похоже на живой мрамор, спаянный ветром и лавой. Эта особенность древесины придавала утонченную строгость уникальным произведениям искусства. Для того чтобы обойти вулкан, нужно много времени, он ведь огромен, более трех километров в окружности. Когда сильный ветер врывается в кратер и начинает метаться в Черной яме Хаумака, он выглядит мрачным и угрюмым. Но когда спокойное солнце играет в зеркале его огромного водоема, он кажется самим приютом покоя. Там, в полукружиях пещер, люди жили в заколдованном закругленном мире, а сейчас оттуда доносится только пение диких петухов. Именно эти пещеры, эти убежища, на чьи пороги солнце вечно приходит в одно и то же время, нам и нужно было осмотреть. Все они хороши по-своему, но одна, по крайней мере из тех, которые мы успели осмотреть, просто великолепна. Она расположена на северо-восточном склоне, почти посередине между гребнем и дном кратера. Широкий крытый вход, усыпанный осколками обсидиана, вел в настоящий, хорошо освещенный вестибюль, вокруг на стенах было высечено несколько очень красивых изображений головы Макемаке. Затем пещера поднималась на один этаж вверх, отсюда начинались два коридора, прорубленных руками человека. Коридоры в свою очередь выходили в два слабо освещенных круглых зала, а из них опять выходил узкий коридор и терялся вверху, в крошечных темных альковах. Пещера, несомненно, была создана природой, а потом уже благоустроена человеком. Это было поистине убежище грез и цитадель одновременно. Настоящее совершенство, как бы созданное гением Ле Карбюзье. Здесь следовало бы произвести раскопки, но, так как у меня нет разрешения, оставляю эту работу другим. В окружности кратера есть не только отдельные благоустроенные пещеры на северном склоне мы наткнулись даже на целую деревню. И каково же было наше удивление, когда мы нашли здесь несколько кусков торомиро, не тронутых за столетие ни солнцем, ни дождем, ни холодом. Удивительной была эта деревня, с террасами, нависающими над озером. Здесь, несомненно, жило несколько сот человек. Единственными следами их жизни кроме камней остаются изуродованные фиговые деревья, цепляющиеся корнями за осыпи. Продвигаясь дальше по склону, вы попадаете в зеленый оазис завезенной сюда акации. Где-то здесь должен быть огромный камень с наскальными изображениями. Разыскивая камень, мы увидели прямо против нас, в изломе верхнего края вулкана, пышный каскад цветущей бугенвиллеи [Бугенвиллея род южноамериканских лазящих кустарников семейства ночецветных. - Прим. перев], цветы которой изумительно оживляли и украшали серую скалу. Наконец один из наших друзей нашел этот камень. Это была огромная закругленная и отшлифованная эрозией глыба, покрытая лишайником, под которым прятались изображения и интересные петроглифы. Постепенно счищая мох, мы открывали непонятное переплетение линий. Только когда расчистка была закончена, мы увидели многочисленные фрески, две были особенно интересны. Одна больше всего напоминала пингвина с хвостом кита, а вторая изображала абсолютно неизвестную на острове Пасхи голову. Это была голова бородача с глазами насекомого. На его черепе ветвились оленьи рога. Можно было подумать, что это изображение шамана или ритуального головного убора, употреблявшегося индейцами Крайнего Севера. Интересно в связи с этим вспомнить, что подобное изображение встречается как у сибирских народов, так и у яганов и алакалуфов Огненной Земли. Весьма вероятно, что в данном случае можно говорить о каких-то контактах и что рассказ Ануа Мотуа, достигшего мыса Горн, находит здесь свое подтверждение. Островитяне заявили: "Это человек-насекомое". Не знаю, а потому и ничего не могу сказать, быть может, фотография добавит когда-нибудь какойнибудь любопытный штрих. Но во всяком случае, этот образ был создан не полинезийцами; он абсолютно своеобразен, как, впрочем, и многое другое, что делает этот остров необыкновенным. Проходили дни и ночи, начинавшиеся пением стариков. Пора уже было оставить в покое РаноКао, Черную яму Хаумака. В интервалах между грозами мы собирались продолжить работу у Ханга-Роа. Чем дальше мы продвигались в своих исследованиях, тем больше документов приносили нам местные жители. Надо было бы прожить здесь по крайней мере года два. У подножия вулкана Рано-Као, вокруг холма Орито, есть огромная складка вулканической породы. Это большой карьер из обсидиана, с которым связан происшедший в свое время переворот как в производстве предметов из камня, так и в искусстве. Когда прекращался дождь, трудно было найти что-то более прекрасное, чем эти искрящиеся под лучами солнца миллионы осколков разной величины. Обсидиан - это черное вулканическое стекло. Если сделать из него клинок, он будет очень острым, а само стекло приобретает матовую прозрачность. Длинная, ярко прочерченная дорожка из обсидиана похожа на след от торможения космического корабля. Изучал ли кто-нибудь все возможности образования этой породы?! А ведь такое исследование нужно было бы провести. К сожалению, наш сцинтеометр вышел из строя, поэтому мы не смогли определить радиоактивность этого обсидиана, чем-то отличающегося, по-моему, от других подобных пород. Мы не могли отделаться от этой мысли, так как ровная борозда 800 метров длиной и 200 метров шириной казалась слишком уж необычной. Кроме того, на траектории этой линии есть место, никогда не отмечавшееся исследователями. Оно напоминает след от удара или столкновения. Его можно увидеть на склоне холма примерно с двухкилометрового расстояния, так как растительность здесь очень отличается от окружающей... Ровный круг как будто образовался от столкновения какого-то неизвестного тела с Землей. Проходили часы, дни, а мы все рылись в этих дантовых отходах и находили то множество кусков обсидиана, то инструменты, то заготовленные и обтесанные на месте крупные нуклеусы [Дисковидная заготовка. - Прим. пер]. Некоторые авторы совершенно без всякого на то основания считают, что обработка этой стекловидной массы была освоена очень поздно. После того как мы обнаружили замечательные образцы этой породы в разных культурных слоях пещер, мы думаем совсем иначе. Несомненно, что этот замечательный материал, находящийся к тому же на поверхности, использовался с самого момента заселения острова Безмолвия. Обрабатывали его классическим способом, с помощью отбойника, которым обрабатывали сначала край ударной площадки. Структура местного материала давала возможность получить образцы классической мустьерской формы, обработанные как в эпоху нижнего палеолита. Все предметы из обсидиана: лезвия, скребки, наконечники стрел, ножи - изготовлялись на острове Пасхи особым образом, так как все они имеют черенки. Буквально тысячи подобных предметов можно найти сейчас, но пока их собирают только на поверхности. Совершенно неожиданно мы нашли самый прекрасный, если не самый значительный, образец из всех известных до сего времени. Для тех, кто увлекается археологией, находка эта покажется удивительно интересной. В то утро мне надо было побывать у старого Габриеля Веривери, и потому я не мог сопровождать моего друга Боба, которому посчастливилось найти очень интересную пещеру. В ней кроме множества костяных игл он нашел большое количество хорошо сохранившегося мата рядом с несколькими образцами торомиро. Итак, в то утро Боб отправился один, чтобы успеть взять несколько глубоких шурфов до того, как я детально обследую начатый разрез. Перед самым завтраком я услышал далекий цокот копыт. Перескочив изгородь около нашего убогого домишки, Боб, лоснящийся от пота, спрыгнул с лошади, и в тот же миг по его лицу я понял, что утро он потратил не зря. Едва переступив порог дома, он поднес к моим глазам самый замечательный из доисторических предметов, которые я когда-либо видел, если не считать Венеру из Леспюга. Это был прекрасно обработанный и в отличном состоянии мата, высеченный в форме полумесяца. Он был похож на сечку 22 сантиметров длиной и 20 сантиметров шириной. Мы были в таком восторге, что показали его тотчас же нашим друзьям. Слух об этой находке быстро распространился по всей деревне. Каково же било наше удивление, когда через два дня Jefe Militar de la lsia de Pascua и его маленький друг "археолог" без приглашения пришли к нам, чтобы, как они сказали, забрать у нас предмет, о котором слышали. Без тени смущения эти добровольные полицейские произвели обыск в нашей хижине. И что же? Конечно, они ничего не нашли. Нам оставалось только сфотографировать этот уникальный предмет и опять вернуть его в гробницу, которую трудно отыскать. На следующее утро мы уже были верхом на лошадях и собирались обследовать карьер на горе Пунапау, в котором вырубали красные каменные цилиндры. Начинало светать. Собаки с лаем кидались на лошадей, те вставали на дыбы, а потом бросались в галоп. Из-за гребня Пунапау в чистом небе всходило солнце, и красная каменная глыба четко выделялась на ярко-зеленом, как это бывает в сезон дождей, фоне холмов. То тут, то там видны были красивые рощи из деревьев, называемых миро тахити. [Дерево миро, завезенное с архипелага Таити. - Прим. пер] Их завезли сюда французы вместе с животными и прочим съестным. Это необычайно маленькое деревцо акклиматизировалось на каменной почве острова и, можно сказать, прижилось здесь. Лет через десять благодаря этим деревцам пейзаж Ханга-Роа совершенно изменится. Из его древесины островитяне смогут строить дома-лодки, конечно, только в том случае, если получат на это разрешение властей. Они смогут вырезать свои curios, составляющие почти единственный источник их скудных доходов. Но, увы! Это дерево может расти только на участках, защищенных от овец. То вставая на дыбы, то останавливаясь в нерешительности перед глубокими оврагами, размытыми на Пунапау сильными дождями, наши лошади постепенно взбирались на гору, и так же постепенно открывался перед нами в то утро очень ласковый пейзаж. Слышались протяжные вздохи лошадей, но природа, еще не проснувшись, молчала. С гребня Пунапау нам открылась вдруг аллея из двух десятков удивительных красных цилиндров. Чтобы попасть в карьер, яркий, как пламя, надо было пройти по этой аллее. В глубине его еще лежат несколько незаконченных цилиндров. И здесь, как и на РаноРараку, работы были прекращены внезапно. Стены каменоломни, выдолбленные в форме кратера, расположены на очень крутом склоне, и надо было проделать огромную работу не только для того, чтобы добыть камень, но и для того, чтобы изготовить из него цилиндр. И здесь, как и всюду на острове, кажется, будто обычные человеческие масштабы не устраивали тех, кто работал в этом карьере. Когда мы копались на дне кратера, нам посчастливилось найти два базальтовых рубила, очень отличающихся от топоров с Рано-Рараку. Они были довольно плоские, закругленные у самого острия. Надо сказать, что и материал здесь другой: он представляет собой конгломерат обломков горных пород, поэтому обрабатывать его было легче. Из жерла кратера, если идти по аллее из цилиндров, вы выйдете к болотцу, пересыхающему после сезона дождей. А вокруг можно найти десятки готовых к перевозке цилиндров. Почти все они покрыты петроглифами, и размеры их огромны: диаметрот 1,8 до 2,5 метра, а высота около 1,5 метра. Поистине шапки гигантов. Как доставляли их на аху, находящиеся в нескольких километрах отсюда? Некоторые авторы доходили до того, что утверждали (это помимо использования деревянных салазок), что их просто катили, как будто это возможно на такой изрезанной земле! Островитяне же говорят, как и о статуях РаноРараку: "Мана передвигала их". На всем острове только шестьдесят цилиндров "добрались" до места своего назначения - на головы статуй; чаще их можно увидеть сброшенными и разбитыми у ног поверженных колоссов. Цилиндры, находящиеся в карьере, еще не тронуты, на их лицевой стороне имеются небольшие бугорки, а в некоторых из них выдолблены гнезда, чтобы они прочнее держались на плоской голове гиганта. Эти гнезда огромны, в них легко можно укрыться от дождя и даже поспать. Но вот что неприятно: как и на всех статуях острова, на них белой краской написан огромный номер. Немецкий патер в течение тридцати лет использовал остающееся от молитв время, чтобы написать эти цифры. И делал он это, не считаясь с местом: на носу, лбу, животе, конечно, из опасения, что их могут похитить. Эти бирки выглядят как самое грубое оскорбление. А сколько подобных любителей допускается к бесценным произведениям искусства - это выходит за границы всякого смысла. У этого "короля" острова есть вкус к Порядку, хотя слово это так странно звучит здесь, на острове Безмолвия. С холма, который возвышается над Пунапау, открывается широкий вид до самого полуострова Пойке, окруженного гало из водяной пыли. Уже несколько дней, с тех пор как небо очистилось от дождевых туч, мы снимаем все шедевры, которые удалось найти за эти месяцы. Нам предстоит пройти по склонам огромных вулканических пузырей и выйти к Аху-а-Тиу. Нам нужно выбрать наилучшее место, а потом, на закате, произвести съемку местности, и в частности заснять уникальный ансамбль из семи стоящих статуй. Эта усыпальница затеряна в центре большой впадины, окруженной горами Арои. Когда заходящее солнце освещает лица этих единственных, обращенных лицом к морю статуй, небо за их спиною становится черным от кучевых облаков, вечно цепляющихся за самую высокую гору острова. Сегодня вечером этот вид будет великолепным, так как над вулканом идет дождь и мы сможем снять громадную радугу, одним концом опирающуюся о вершину, а другим спускающуюся в центр площадки со статуями. В последних лучах заходящего солнца вновь оживают эти семь статуй, свет вдруг падает на их неподвижные тела и открывает на несколько секунд глаза, обычно прячущиеся в тени. Взгляд всех этих статуй, являющихся, вероятно, божественным изображением семи первых разведчиков маори, обращен к Хиве. Островитяне говорят, что два дня в году, в июне и в декабре, в день и час солнцестояния эти семь статуй выглядят особенно величественно. Между ними и бесконечным простором океана лежит равнина из лавы, с разбитыми в ней глубинными садами, пещерами, с многочисленными ответвлениями ходов. В них лицом к Аху-а-Тиу жили люди. Именно здесь, среди трагической красоты острова, на закате вас могут охватить непостижимые мечты необыкновенной реальности. Кажется, что этот клочок другого мира оторвался от звезд, от лунных гор, на которые так невероятно похож кратер Рано-Арои. Очень быстро падает ночь на это диво из фиолетовой лавы, и нам надо спешить. По узкой дорожке во весь опор несутся наши лошади, пугаясь стука своих копыт. Стук действительно производит сильное и странное впечатление: в нем звучит резонанс свода подземного тоннеля. Как важнейшие жизненные артерии, разветвляется здесь, под землей, сеть тоннелей и пещер и толщина лавы достигает порой всего лишь 1 - 2 метров. Этот резонанс, это эхо заставляют вспомнить об ужасной жизни тех, кто умирал здесь от голода и страха. Возвращаясь домой, так приятно было увидеть вновь свет, улыбки детей и моего друга Хуана, принесшего изящную скульптурку моко - человекаящерицы. Очень примечательно, что все искусство создания статуэток на Матакитеранги было связано с образом человека, так как обряд поклонения животным не типичен для полинезийцев. Здесь есть люди-птицы, люди-ящерицы и людирыбы (гангатаика). Нам известной еще кое-что относительно этого осмоса между человеком и животным. Мы знаем, например, что когда-то в прическах женщин жили маленькие ручные ящерицы, которые были для них своего рода маной. Но мы уже никогда не сможем постигнуть тонкости и глубинные источники этого рода связи между человеком и природой. Все великие языческие традиции и предания разбиты вдребезги, как и цилиндры из красного камня. Поздно ночью один из наших друзей постучал в дверь нашего дома. Он хотел бы поговорить о чемто наедине с моей женой, а впоследствии она сможет передать это и мне. Боб и я заканчиваем подготовку седел и отправляемся прогуляться вдоль берега, к рифам, которые сегодня, в свете зарождающейся луны, кажутся созданиями дьявола. Недалеко от них мы замечаем свет - это рыбаки ловят лангуст на свет факелов. Великолепное зрелище, прямо как в Гранд Опера. Люди быстро и ловко прыгают со скалы на скалу, и свет выхватывает из темноты огромные трещины, в которых умирает прибой. Молча скользят они под сводами подводных гротов. Слышен лишь мощный гул прибоя, теряющегося в трещинах лавы. Каким удивительным зрелищем была, вероятно, когда-то игра теней на татуированных и разрисованных телах, когда мерцающий свет факелов из сахарного тростника вдруг выхватывал их из тьмы! На этом острове все принимает необыкновенные размеры и иногда, кажется, можно уловить, почему человеческий разум смог создать здесь искусство, которое стремилось дотянуться до облаков. И гигантомания сродни ведь самой природе острова. Здесь всюду маячит смутный призрак Огненной Земли, так испугавшей первых мореплавателей. Опять мы погрузились в прошлое с его людьми и его акуаку. Колеблющийся свет выхватывал из темноты лица мужчин, похожие на призраки забытого мира. И под аккомпанемент ветра все приобретало какие-то пугающие формы. Мы с Бобом не могли оторвать взгляд от этих исполнителей огненного танца, то прыгающих по скалам, на которые бросались волны прибоя, то врывающихся в подводные гроты, в глубине которых вдруг вспыхивал свет факелов. Ослепленных светом оранжевых и фиолетовых лангуст можно лишь угадать и тогда - выхватить из беспрестанно заливаемых водой трещин лавы. Дикие лошади на высоких берегах, испугавшись мерцающего света, вихрем уносятся в спокойную темноту. С руками, полными лангуст, издающих странный в этом молчании звук, все вместе мы возвращаемся в каменный дом. Люди стали замерзать: подул порывистый холодный ветер.
