Василий Бабков - Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека
Кольцов направляет в Биоотделение письмо с проектом резолюции о его институте:
«Проект резолюции Общего собрания биологического отделения Академии Наук», внесенный Н. К. Кольцовым
В виду того, что биологическое отделение до сих пор не ознакомилось с планом Института экспериментальной биологии, переданного из Наркомздрава в Академию наук постановлением Совнаркома от 7 октября 1938 года и общее собрание Академии еще не вынесло постановления относительно дальнейшей судьбы Института в ответ на предложение Совнаркома от 22 февраля с. г.,
Биологическое Отделение считает, что изъятие из штатов Института Э. Б. 36 единиц из 97, с которыми Институт был передан Академии Наркомздравом, и соответствующее сокращение общей ассигновки, является ничем не обоснованным, и просит президиум Академии восстановить полностью и число штатных единиц Института Экспериментальной биологии и его бюджет впредь до рассмотрения планов Института и разрешения вопроса об его судьбе.
Директор Института Экспериментальной биологии,
заслуженный деятель науки Н. К. Кольцов
27 марта 1939 г.».Выдвижение кандидатов в академию заканчивалось 8 декабря. Жена Кольцова, Мария Полиевктовна, чувствовала вину за то, что в 1915 г. он отказался от ординарного членства в академии (членство в академии подразумевало переезд в Петербург, а М. П. не хотела покидать Москву). По ее воле, в отсутствие Кольцова, 3 декабря произошло выдвижение его кандидатуры 45 сотрудниками под председательством акад. Н. М. Кулагина.
7 декабря в отдел кадров АН направлена характеристика, написанная парторгом ИЭБ (по фамилии Шолохов, его умственные способности определялись прозвищем «Тихий Дон»). Кольцов отказывается признать евгенические ошибки, защищает враждебно настроенных людей, имеет знакомых за границей, с парторганизацией не считается, состав института подобран им в основном из его учеников.
23 декабря 1938 г. Кольцов направляет президенту Академии официальную просьбу снять его кандидатуру в действительные члены АН СССР: «В Институте моя кандидатура была выставлена вопреки моему определенно высказанному желанию».
«Вестник» № 11–12 печатает список: среди 55 кандидатов в академики по биологии имени Кольцова уже нет. Там же опубликованы 8 статей, посвященных отдельным кандидатам, первая из них: акад. В. Р. Вильямс, «Трофим Денисович Лысенко».
Затем происходит следующее. 11 января 1939 г. в «Правде» появляется письмо, подписанное А. Бахом и др., «Лжеученым не место в Академии наук» [458] , выставляющее Л. С. Берга идеалистом, а Н. К. Кольцова контрреволюционером и фашистом, причем повторяются те же цитаты, та же фразеология, что и в статьях 1937 года.
15 января 1939 г. общее собрание сотрудников ИЭБ обсудило правдинскую публикацию. На собрании с критикой евгеники Кольцова выступил Н. П. Дубинин. Некоторые сотрудники просили Кольцова отречься от своих прежних высказываний, ставших невыгодными в новых обстоятельствах. Н. Н. Соколов, указывая на парторга Шолохова (см. его характеристику Кольцову), характерным басом говорил: «Вот такие будут определять, размножаться Вам, Николай Константинович, или нет». На все это Кольцов возражал: «Роль Уриеля Акосты мне не подходит».
Кольцов не оставлял без последствий политические обвинения. Всегда он отвечал тотчас по прочтении. Но выступление «Правды» произвело на него такое тяжелое впечатление, что только на следующий день Кольцов пишет письмо Сталину, который один мог позволить или инспирировать эту публикацию.
Кольцов напоминает, что в апреле 1932 г. Сталин пришел на помощь и спас ИЭБ. О «новой тяжелой минуте» Кольцов рассказывает без жалоб, просьб, оправданий – спокойно и с достоинством. Несколько цитат, вырванных из текста 1922 г., «могут показаться ужасными» читателю 1939 г., пишет он. Но «в истории Советского Союза 17 последних лет – крупный исторический период, по своему значению равняющийся целому веку», и мы не имеем права критиковать старую статью с нашей теперешней точки зрения. Для своего времени статья была хороша: «В то время меня никто не поправил, хотя многие слушали и читали, может быть, кое-кто из подписавших обвинительное письмо в “Правде”». Благожелательно встретили ее А. В. Луначарский и М. Горький. «Вспомнили об этой несчастной статье в 1937 г. президент Академии Сельхоз. наук Муралов и Яковлев. Они окрестили меня за нее «мракобесом» и фашистом. Муралов сам признал на публичном заседании актива Академии, что статьи этой он не читал, а воспользовался лишь выписками, которые кто-то для него сделал. В своих объяснениях я указал, что выписки вырваны из текста, среди которого они имеют совсем иной смысл. Это не помешало Муралову, а потом Яковлеву повторить те же самые цитаты в общей прессе… Теперь эти обвинения снова повторяются и снова фигурируют почти те же цитаты».
Кольцов отводит как несостоятельные все конкретные обвинения. Напоминает, что он сам закрыл евгеническое общество и прекратил издание евгенического журнала, когда в Германии появились первые признаки связи тоталитаризма и расовой идеологии. Слово «тоталитаризм» тогда не имело хождения в русском языке, и Кольцов употреблял слово «фашизм»: «Я был и остаюсь таким же ненавистником фашизма, как всякий честный советский гражданин…» Но, читая его слова о фашизме, нельзя удержаться от мысли, что они относились не только к фашизму Муссолини или нацизму Гитлера, но и особенно к большевизму Сталина: «Я уверен, что ни один настоящий ученый, в какой бы стране он ни жил, не может поддерживать фашизм, так как нет никакой научной области, в которой фашизм мог бы найти опору. Его корни уходят далеко в глубь истории и даже к доисторическим народам, когда господствовала та философия, которую Маркс назвал “звериной”».
Кольцов в нескольких фразах описывает научное значение созданного им института и завершает: «Мне 66 лет и я спокойно отношусь к тому, где и при каких материальных условиях мне придется прожить немногие остающиеся годы моей жизни, не заслуженно оплеванным в глазах миллионов советских граждан. Но, конечно, мне жаль, очень жаль своего Института, если он будет разрушен, жаль потому, что я считаю его ценным для развития биологической науки в Советском Союзе, а также потому, что я очень люблю работающую в нем с великим увлечением молодежь…» [459]
Возможно, именно благодаря отважному письму Кольцов не был арестован. Но его судьба еще не решена.Суд инквизиции
4 марта 1939 г. Президиум АН СССР рассмотрел вопрос «Об усилении борьбы с имеющимися лженаучными извращениями» и постановил создать комиссию для ознакомления с работой ИЭБ и его руководителя Н. К. Кольцова. Состав комиссии: председатель – акад. А. Н. Бах, акад. Т. Д. Лысенко, проф. А. А. Сапегин, проф. X. С. Коштоянц (так в протоколе, хотя он уже утвержден членкором), проф. Колбановский. Комиссия завершила работу при участии также акад. Н. Н. Бурденко, чл. – корр. Н. И. Гращенкова, к.б.н. Р. Л. Дозорцевой.
Следующий пункт этого же постановления предлагал: «…в 2-х месячный срок выполнить поручение Президиума Академии Наук СССР от 27 мая 1938 г. – организовать дискуссию по вопросам генетики с широким привлечением научной общественности…» Кольцов играл ключевую роль в организации сопротивления сталинщине на сессии ВАСХНИЛ 1936 г. Расправа над ним перед новой дискуссией, особенно если удастся добиться признания им собственных ошибок, основная цель работы комиссии.
Комиссия провела четыре заседания; особое место в этом расследовании занимает заседание 15 апреля, на котором Кольцов отвечал на вопросы заинтересованных судей. Вопросы составлены таким образом, что любой ответ означает поражение.
Здесь вспоминается рассказ Кольцова, который передал зоолог Иван Иванович Пузанов. Путешествуя в молодости по Италии, Кольцов остановился в гостинице, устроенной в старинном монастыре. В душную ночь он вышел на галерею, опоясывающую внутренний дворик. Там он увидел странную картину, живописную процессию средневековых монахов с факелами и орудиями пыток, ведущих жертву на казнь. Кольцов решил, что снимают историческую кинокартину. Утром служитель ответил ему, что ночью никого не было, но в давние времена здесь действительно был суд инквизиции, и теперь некоторые постояльцы видят порой исторически очень точные видения. Теперь видение приключалось наяву.
Цель заседания 15 апреля – сломить волю Кольцова, заставить его «разоружиться».
…Сокамерник говорит Николаю Павловичу Анциферову: «Вот что я вам посоветую. Поймите, им нужно одно – сломить вашу волю. На их языке это значит «разоружиться». Если ваша воля сломлена, вы уже не опасны, и приговор будет мягче. Запомните это. А рано или поздно они сумеют заставить вас разоружиться» [460] …
Начал атаку Бах, ссылаясь на старые евгенические работы Кольцова: «…Но разве Вы отреклись от этого?..» Кольцов легко нейтрализовал оппонента и перешел к другим вопросам. Он скорее нападает, чем защищается. Он заставляет Баха и Коштоянца фактически признать, что они не читали критикуемые ими в «Правде» его статьи. Обращаясь к Баху, он обвиняет Презента, не называя его имени, в организации травли: «…Алексей Николаевич, позвольте мне сказать. Я остаюсь при убеждении, что когда Вы давали свою подпись, перед этим Вы не прочли моей статьи, а доверили тому лицу, которое вынуло эти цитаты и исказило весь их смысл». Презент – он не был членом комиссии, но играл в ней ведущую роль – твердой рукой направляет Баха: «…нам следует повторить тот вопрос, который был поставлен проф. Кольцову в 1936 году на активе в ВАСХНИЛ». Бах вспоминает задачу: «У нас есть сформулированные такие вопросы: как Вы, Николай Константинович, расцениваете Ваши евгенические работы и какие пути критической оценки той деятельности Вы сами намечаете. Желательно было бы получить ответ на этот вопрос». Кольцов: «Я не знаю, что значит «пути критической оценки». Что Вы под этим подразумеваете? Если Вы думаете требовать от меня какого-нибудь отречения, то я отрекаться не буду. Это было историческое время. Я в Уриеля Акосту превращаться не буду и отрекаться не буду…»
