А. Степанов - Число и культура
В процессе проведения экономических, политических, социальных реформ российские власти систематически пренебрегали социально-идеологической работой. Такое положение объясняют, во-первых, реакцией на засилье пропаганды при тоталитарном режиме, во-вторых, акцентом на экономических мерах (и тон в правительствах задавали в первую очередь экономисты, а не идеологи), в-третьих же, разобщенностью российских элит, неспособных прийти к содержательным формулировкам своих интересов и целей. Сейчас отношение к идеологическим инструментам отчасти меняется, однако по-прежнему предпочтение отдается решению текущих задач, а не стратегической линии. Результат – борьба лишь с последствиями, а не причинами негативных явлений.
При превалирующем позитивистском взгляде на социум как прежде всего "экономическую машину" происходит недооценка духовных, социально-психологических факторов. До сих пор встречается мнение, будто на Западе, в частности в США, наблюдается нечто подобное. Американские элиты в свое время приложили незаурядные усилия, чтобы добиться перемен в классовом сознании и самосознании масс. О необходимости государственной пропаганды не забывается и теперь, вплоть до скандальных проявлений (см., напр., [14] /17/). Даже курс в кильватере западных стран (догоняющая модернизация) предполагает обращение к аналогичным же средствам. К слову, предмет настоящей статьи безотносителен к чисто вкусовым спорам славянофилов и западников, особенно если принять во внимание аргумент, что одна из конечных целей вестернизации состоит в усвоении главного западного образца – привычки жить собственным, а не чужим умом, по крайней мере, отказа от роли троечника, заглядывающего в рот учителю и почитающего за последнюю истину всякое его слово.
Использующиеся в России пропагандистские приемы порой выглядят просто наивными. Из соображений тактичности воспользуемся старым примером: в ответ на программное заявление Е.Т.Гайдара, что он, вместе с командой, заполнил полки магазинов продуктами, оппонентами было тут же добавлено: "но опустошил животы". А с точки зрения настоящей модели, одной из важных причин фатального падения популярности властей того времени и этого политика в частности стало то, что именно тогда, т.е. на старте реформ, в России началось интенсивное внедрение идеологемы богатого, среднего, бедного классов и вместе с экономическим спадом миллионы людей оказались морально унижены, т.к. им было указано место в идеологически-социальном низу.
Сказанное, конечно, не означает, будто одни грамотные идеологические средства в состоянии решить все проблемы, в том числе в социальной сфере. Однако тезис, что без таких средств проблемы решаются сложнее, наверное, трудно оспорить. Кроме того, если выше отмечалось, что в зону действия классовой идеологемы попадают все без исключения социальные слои, то можно добавить: и правительство, как часть общества, тоже. А если оно обратится в риторике и повседневной работе к более адекватным социальным представлениям (перестав с настойчивостью, достойной лучшего применения, преследовать мираж "среднего класса"), то от этого останется в выигрыше вся система. Абсурдным, разумеется, стал бы вывод, будто отпадает необходимость в социологических данных, отражающих более детальную картину социальных процессов, чем культурологическая модель, однако от идеологической установки зависит также немало, особенно если учесть, что с социологическими цифрами и диаграммами имеют дело главным образом те, кому положено по непосредственной службе, тогда как идеологема проникает в сознание всех.
При этом мы далеки, конечно, от утверждения, будто одно изменение классовой идеологемы в состоянии навести порядок во множестве областей жизни нашего общества. Хотя, как мы постарались показать, наличие цепочек взаимозависимостей связывает классовые идеологемы со сферами реальной социальной среды, политики, экономики, национального самосознания, однако регуляция перечисленных сфер требует и самостоятельных средств. При этом характер классовой идеологемы по-своему задает направление необходимых воздействий – повышение оценки и самооценки широких социальных слоев, повышение степени самостоятельности социально-политической, экономической систем по отношению к государству, декриминализация, утверждение более здоровых межнациональных отношений. Такое направление, по всей видимости, отвечает задачам построения постиндустриального общества.
Одна из подразумеваемых предпосылок настоящей работы заключается в том, что идеологическим разработкам следует опираться на научные критерии. В настоящей работе мы старались придерживаться подобного требования, хотя конечная оценка – задача уже не наша. Практическая верификация модели, в силу особенностей предмета, возможна лишь вместе с внедрением, однако здесь удалось применить математические методы, результаты которых не требуют экспериментальной проверки. Вообще, для нас это удача, что идеологические конструкты современного общества поддаются математической формализации (см. выше о воображаемом и при этом рациональном характере объектов как математики, так и идеологии образованного социума). Насколько в представленной работе, помимо собственно изучения идеологических объектов, происходит и их конструирование, настолько справедлива речь о своеобразной культурологической инженерии.
И, наконец, последнее. Если озаботиться поиском места на карте различных течений в культурологии, то представленная работа тяготеет к структурному направлению. Поскольку последнее в глазах поклонников постмодернизма выглядит устаревшим, возможно, уместно сказать по этому поводу несколько слов.
Всякое исследование выбирает методы в зависимости от предмета анализа и от поставленных целей. Предметом в настоящем случае служили классовые идеологемы. При этом ставилась задача не разрушать их, а выявлять их строение и на этой базе проектировать новые (для адаптации к российским условиям). Если немного поиграть с постструктуралистской терминологией, проводилась не деконструкция, а реконструкция. Почему?
Любые идеологемы, включая стереотип богатого, среднего и бедного классов, являются, конечно, легкой мишенью для критики. Этот вопрос частично уже затрагивался. Трудно не согласиться, что в такой идеологеме, если на нее посмотреть сквозь окуляр микроскопа, сомнение вызывает едва ли не все. Очевидна, скажем, референциальная размытость каждого из составляющих терминов: начиная с отсутствия строгих границ между ними и заканчивая разнонаправленностью, многомерностью сопряженных культурно-языковых ассоциаций. Для иллюстрации можно напомнить старинные сентенции "беден не тот, у кого мало, а тот, кому мало", "достаточно у того, кому достаточно", ergo: "богатый беднее, чем бедный". Процедуре релятивизации может быть подвергнуто само семантическое ядро соответствущих массовых представлений.
Критические стрелы могут быть пущены и в дистинктивный признак, лежащий в основании идеологемы трех классов, – размер богатства. Такой критерий незамысловат и экзистенциально малосущественен, тогда как "единственное, что действительно принадлежит человеку, – это его душа". Имплицитной оценочной шкале ("богатым быть лучше, чем бедным") противоречат широко известные утверждения, скажем, Диогена или Христа. Наконец, определенным вызовом интеллектуалам становится не только конкретный характер идеологемы, но и ее статус стертого и бездумного клише, а также принадлежность идеологической сфере (в то время как мы, согласно постмодернистской точке зрения, вступили в эру "конца идеологий"). В общем, классовый стереотип буквально напрашивается на деконструкцию.
Тем не менее в настоящей работе было оставлено в неприкосновенности по сути все, что "требует деконструкции", и даже, что почти неприлично, не поставлена под вопрос вся вульгарная парадигма капитализма и его наиболее пошлого порождения – общества потребления. Напротив, идеологема трех классов сыграла роль одного из строительных кирпичей. Аналогично мы обошлись и с тремя "советскими" классами, хотя коннотации здесь не менее амбивалентны. Противоположность двух подходов объясняется различием установок и целей.
В нашу задачу входило не расшатать идеологические стереотипы о строении социума, а напротив, использовать их более полный набор, тем самым их укрепив. Да, всякий объект масскульта, если его подвергнуть интеллектуальной рефлексии, расползается как ветхая ткань. Однако об альтернативе – лишить социум определенности его простых представлений – на практике лучше не думать, ибо люди станут внимать сонмам прожектеров, предлагающих уже совершенное безумие (вспомним "перестройку"), на поверхность выползут и пещерные представления о строении социума. Как ни прискорбно существующее положение в этой области, правила игры уже заданы, и, с нашей точки зрения, остается лишь их придерживаться.
