Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте
В Неаполе мы простояли около 2-х недель, и нам очень не хотелось уходить из него, но июль уже перевалил за половину, а нам предстояло еще обойти кругом Европы и к 1 сентября прийти в Кронштадт, о чем командир наш получил напоминание Морского министерства. Около 15 июля мы ушли из Неаполя в Кадикс. Выходя утром из Неаполя, мы долго любовались им, не спуская глаз с великолепного Везувия и лазурного залива. За нами долго плыли шлюпки с музыкантами и, перегоняя друг друга, пели теперь, заливаясь, романсы: «Addio, bella Napoli», «Jo parte» и др.
Мы прошли мимо острова Капри, вулкана Стромболи и направились в пролив между островами Сицилия и Сардиния. Затем, выйдя в открытое море, легли на West, направляясь в Гибралтарский пролив. Июль был на исходе, в море было жарко и тихо, поэтому все время шли под парами, изредка лишь прикидывая косые паруса. В кают-компании стало заметно тише и скучнее: мы лишились двух наших веселых любимцев — Никольса и Маленького; первый был переведен на «Герцог-Эдинбургский», отправлявшийся в Тихий океан из Греции, а второй — на черноморскую канонерку, нуждавшуюся в штурманском офицере. Ни звуков рояля, ни веселых опереточных арий мы больше не слышали. По временам лишь раздавались органные звуки фисгармонии, на ней играл ревизор в редкие минуты свободного времени. Теперь, перед возвращением в Россию, он был очень занят составлением отчета (материального) за все двухлетнее плавание.
Близость возвращения домой заметно изменила общее настроение и дух кают-компании — против беззаботного, веселого настроения, царившего в Тихом океане вдали от домашнего очага. Там все живут интересами берега или эскадры, забывая о доме, в который когда-то еще придется вернуться. А здесь, у преддверия своего дома, невольно сосредотачиваются мысли на предстоящей скорой встрече со своими близкими. Одни, холостые, ни к чему не обязанные, беззаботно относятся к встрече с родными, а вот женихи и женатые, если они усердно изучали японский язык в Иносе или американский язык в Шанхае, возвращаясь домой, невольно задумываются и кажутся необычно серьезными. Такая именно атмосфера царила теперь на клипере, хотя женатых у нас было очень немного, но женихи были. И я думаю, что это они главным образом изменили общее настроение в кают-компании.
На 4-й день клипер, приближаясь в Гибралтару, подошел вплотную к африканскому берегу, и, следуя вдоль него, мы ясно рассмотрели на берегу испанскую крепость Цеуту с небольшими каменными домиками и каменной стеной, взбирающейся по холмикам этой старинной заброшенной крепости. Следуя далее и углубляясь в узкость пролива, где на расстоянии 7 миль подходит Африка к Европе, мы под темным грозовым облаком увидели мрачную высокую скалу Гибралтар.
ГИБРАЛТАР И КАДИКСПрошли от него мы далеко, в милях 5-ти, и в бинокль нашли на рейде несколько военных судов, и между ними стоял наш «Минин», расставшийся с нами в Сингапуре. Войдя в Атлантический океан, мы круто повернули направо, чтобы лечь на север вдоль испанского берега. Здесь клипер и встретил сильное течение, гнавшее воды океана в Средиземное море; вода бурлит здесь, точно в котле, и отжимает клипер к берегу и назад. Машине пришлось работать полным ходом несколько часов, чтобы преодолеть стремительное течение. Уже поздно ночью мы входили на рейд Кадикса и по указанию лоцмана стали на мертвый портовый якорь.
В дальнем плавании: рулевые
На высоком полуострове, соединенном с материком низкою песчаною косой, расположена старинная испанская крепость с городом Кадиксом, обнесенным крепостным валом. В былые времена всемирного морского владычества Испании эта крепость сыграла немаловажную роль в истории морских войн. Теперь эти каменные стены потеряли уже военное значение; но оригинальный вид этого белого, как снег, исторического города остается надолго в памяти туриста.
На утро при ярком солнце, рассматривая с палубы клипера ослепительно белый город, только в одном месте я нашел зеленую полосу — это городской бульвар, разбитый на крепостном валу вдоль морского берега. Над белыми террасами высоких домов блестят купола с крестами многочисленных храмов, густо настроенных во времена господства средневековой инквизиции. Вдоль берега имеется каменная набережная с пристанями для шлюпок; в город ведут крепостные ворота.
Узкие прямые улицы между высокими домами кажутся коридорами. В нижних этажах сигарные и винные лавки, кафе и очень частые парикмахерские. Днем на улицах женщин не видно, они сидят на балконах, устроенных почти в каждом окне верхних этажей, и прячутся от солнца под спущенными шторами. Вечером эти смуглые красавицы выходят на улицу и на бульвар, где происходят ежедневные гуляния и играет военный оркестр. Шляп на испанках почти не видно, а на голове обычно накинута черная кружевная шаль (mantelina), скрадывающая отчасти смуглый цвет лица, чем отличаются южные испанки, получившие по наследству от предков следы мавританской крови.
Сознание этой примеси есть вечный предмет страданий здешних красавиц. Блондинка с румянцем здесь редкость, это или иностранка, или испанка из северных провинций. Там (Гаисия, Корунья, Сантандер, Ферроль) женщины встречаются различных типов: блондинки, шатенки с ярким румянцем и белым цветом кожи. Между ними много истинных красавиц. Гуляя по городу, мы заходили в ряд церквей, в них чувствуется приятная прохлада — отдых от дневной жары. Молящихся нет, и церкви обычно пустуют. Лишь редко где-нибудь в углу за алтарем можно наткнуться на лежащую крестом женщину, отбывающую эпитимию по назначению строгого исповедника. Мужчины-испанцы по большей части видные, мужественно красивые и имеют благородную осанку. Чтобы иметь верное представление о жителях города, следует выйти вечером на бульвар, и там во время гулянья вы увидите весь цвет местного населения. Но характер и темперамент испанцев проявляется с полною яркостью на бое быков.
Летом каждое воскресенье и по большим праздникам в цирках больших городов даются эти национальные представления. На них собирается буквально весь город. В день боя быков все закрыто, до почты и телеграфа включительно. Все стремятся туда: мужчины, женщины, дети, и там возбуждение, восторг или восхищение толпы достигает крайних пределов.
Зрители в увлечении ловкими, смелыми выпадами тореадора бросают на арену все, что имеется под рукой: апельсины, шляпу, кошельки, а иной любитель и сам прыгает через барьер на арену и, схватив лежащую бандарилью, бросается на быка, как профессиональный боец. А женщины?.. Испанки в восторге отдают тореадору все, бросая цветы, за ними следует сердце и сама любовь… Тореадор — это кумир часто целой страны. Это не оперный тенор, которого обожают музыкальные психопатки и которого ревнивая жена увозит в театральной карете домой. Нет, тореадор — это рыцарь, атлет, он не связан женой. Он холост, он свободен в выборе красавиц, и он пользуется любовью как завоеванным правом.
Цирк в Кадиксе не из лучших, но в нем вмещается до 10000 зрителей. Вокруг громадной арены, обнесенной высоким сплошным забором, расположены широкие ступени амфитеатром и далее, на самом верху — ложи для знатной публики и дам. Там же помещается оркестр военной музыки. Крыши над цирком обыкновенно не строят, но для защиты публики от солнечных лучей вверху протягиваются полотнища из цветного холста. На каждом представлении выпускают обыкновенно 6 быков (по одному), подготовленных специально для убоя. Их выдерживают долго в темных сараях, выбирая для этого особую породу свирепых и крупных быков исключительно черного цвета с огромными рогами.
Выпущенный бык встречается на арене верховыми пикадорами, укалывающими его слегка пиками для предварительного раздражения, он в ответ бодает в брюхо лошадей и часто пропарывает им живот; из жалости к раненой лошади у публики является злоба к быку, и на него набрасываются пешие акробаты — бандарильеросы с короткими ручными пиками, которые ими на бегу ловко втыкаются в спину быку. Рассвирепевший бык начинает гоняться за ними и получает в спину еще несколько ловких бандарилий. В этот момент является на арену нарядный, блестящий тореадор с красным плащом на левой руке и с длинною узкою шпагою в правой. Раздразнив еще несколько раз быка, играя красным плащом, он становится на пути его бега, и в тот момент, когда бык вот-вот ударит сейчас тореадора в грудь, тот, держа шпагу наклонно сверху вниз, прокалывает ему горб между лопатками, и нижний конец шпаги выходит в брюхо насквозь, бык падает, и тореадор избег опасности. Весь цирк неистово ликует, а тореадор, делая общий поклон, подымает с земли тот цветок, который брошен наиболее нравящейся ему поклонницей.
Для убоя следующего быка выходит обыкновенно новый тореадор, а все остальные бойцы остаются те же, кроме тех, которые получили серьезные удары. Но горе тому матадору, который вздумает заколоть мирного, трусливого быка; возмущенная публика подымает неистовый крик и гонит матадора вон из цирка. Его карьера погибла навсегда.
