Владимир Щербаков - Тайны эры Водолея
Уолтерс возился с прибором в отведенной ему каюте и не сразу заметил вошедшего Кибла. Кибл подошел к столу. Сверхсекретный прибор был уже на треть выпотрошен, и его блоки и детали сверкали лаком и голубоватыми серебряными плоскостями.
- Я хочу понять, наконец, - громко сказал Уолтерс, - как это вы сумели закоротить взрывное устройство, даже не сняв его? Контакты замкнуты, но так странно, что я не могу разобраться.
- Взрывное устройство... - Кибл невольно вздрогнул. - Но я... я забыл о нем! Я не закорачивал контактов!
- Мои поздравления по поводу прибытия с того света, - заметил Уолтерс. - И все же... что там произошло?
Кибл стал рассказывать, но дошел до второй своей встречи с покойником и умолк. Это ведь стало отныне его тайной. Никто, даже проницательный Уолтерс, глаза которого точно острия стрел, не имел права знать об этом, да и не понял бы ровным счетом ничего, И Киблу, простому подводнику, удалось перехитрить этого человека с незаурядными способностями. Даже будь Уолтерс телепатом, что он смог бы угадать? А если и угадал бы, то сумел бы поверить?
В ту ночь Кибл долго не мог уснуть. Сказывалось перенапряжение. Страна сновидений не хотела принимать его. И вот на грани бодрствования он увидел картину. И это была сущая правда. Вот он, человек из экипажа немецкой подводной лодки... только живой, смеющийся, сидит напротив Кибла. А вокруг такое, что и в кино не часто бывает... дерновые стены древнего дома, очаг, бочонок, ковш, и Кибл протягивает его немцу. Тот делает несколько глотков, и ковш, сделав круг (там были еще люди), снова у Кибла. Хмельной напиток, от которого веселит сердце, разбегается по жилам как нектар. Что-то вроде пива, но не совсем, ведь пиво холодное, тяжелое, а в ковше нектар, напиток богов.
Кибл не знает, спит он уже или бодрствует. Но какая, в сущности, разница? Только здесь, в ожившем прошлом, он находит ответ на свой вопрос, касающийся этого немца. Да, они пили из одного ковша в прежней своей жизни, в доме из дерна, и они вместе спускали на воду корабль, ладью с килем из цельного ствола сосны. Это же ладья викингов, их ладья... И буря, какой никто из них не видел! И когда ладью проносило мимо каменистого мыса, подводная скала разворотила борт, с него в воду упали щиты - те самые знаменитые щиты, викингов, которые делали борт как бы выше, защищая от ударов волн, от белопенных гребней, срезаемых с них порывами ветра.
Там, среди бурунов, этот человек тонул... Молча, как тонули викинги, не знавшие страха смерти. Но и Кибл не знал этого страха. В одной холщовой рубахе он бросился наперерез течению, скрылся в пене, но его руки работали без устали, и он буквально выхватил из ревущей пасти моря этого человека. Ибо Кибл был в прошлой жизни не просто викингом, а берсерком - самым храбрым и самым сильным из конунгов окрестных земель. Он выходил один против неприятельского отряда и побеждал. Его неустающие руки вращали меч над головой с такой скоростью, что ни одна стрела не могла к нему пролететь.
По горло в ревущем потоке Кибл нес спасенного на руках, уложил на влажных камнях лицом вниз и, когда вода потекла из горла, стал приводить его в чувство. Он ожил, его первые слова были:
- Это ты, мой брат...
Похоже, в той жизни они и впрямь были братьями, но судьба разлучила их в детстве, потом они встретились на ладье, в боевом походе.
О, эта тревожная вольная жизнь среди вечных волн... И потом - огни своих и чужих очагов, скромное угощение, снова походы, иногда - ранящий взгляд светловолосой женщины, уставшей ждать.
Но как, каким образом его душа смогла все повторить, все узнать, Кибл не понимал. И душа его покойного брата, воплотившаяся в этой жизни в образе немецкого подводника, знала все наперед и оказалась, наверное, в ту минуту рядом не случайно. Что стоило ей войти в тело мертвеца!.. Трудно даже представить такое. Но в страшных историях, которые Кибл читал еще в юности, даже покойные матери являлись к своим младенцам, чтобы кормить их грудью, а наутро там, где они сидели, баюкая свое чадо, находили вмятину в постели. И на этот раз душа оказалась сильнее тела. Она двигала рукой подводника, и рука немца дала сигнал Киблу взять линейку, когда упал гаечный ключ и сломался нож. Она направила руку Кибла так, что та словно сама собой закоротила контакты взрывного устройства. Это было именно так, подумал Кибл, ведь в воде, как в невесомости, легче действовать, и, наверное, ее движение, поток, созданный во время работы самим Киблом, помог душе управлять мертвым телом.
Когда морщины на его лбу разгладились, сошедшиеся брови разлетелись, как птицы, и усталое лицо помолодело на двадцать лет, он разметал руки так, что одна упала на дощатый пол каюты, и в долгом сне, в самом долгом сне его жизни, он вернулся снова к порогу дома из дерна, где еще краснели угли очага. Это был его дом, дом викингов.
ЯВЛЕНИЯ СОВЕРШЕННО НЕОБЪЯСНИМЫЕ
Привыкли говорить о научном прогрессе, но нередко наука играет и роль тормоза, она не спешит признавать факты, не укладывающиеся в готовые схемы. Говорят, что наука занимается теми явлениями, которые можно воспроизвести в лаборатории. А как быть с рождением планет, к примеру?.. Всё, против чего выступали ученые-ретрограды, по прошествии изрядного времени превращалось... в достижения той же науки. Этот парадокс налицо и в наши дни. Наверное, потомки запишут в первооткрыватели тех, кто всерьез займется объяснением нынешних чудес и сможет дать им хоть какое-то толкование.
В одном из журналов не так давно было опубликовано обстоятельное письмо А.И. Клименко из поселка Ново-Амвросиевский Донецкой области. Вот оно:
"Начало Великой Отечественной войны застало меня в городе Новороссийске. В мае 1942 года наша семья эвакуировалась на Кубань, в станицу Выселки, а затем мы попали на хутор колхоза "Красное знамя", в 7 километрах от станицы Березанской. От Ростова через Ново-Леушковскую, Ираклиевскую, Березанскую, Выселки и далее в сторону Кавказа идет грунтовая дорога государственного значения (по-местному - "профиль"). В войну она стала одной из главных транспортных артерий. Южная группировка немцев устремилась по ней на Кавказ и Краснодар, и по ней же впоследствии откатывались на северо-запад остатки разбитых гитлеровских полчищ.
Случай, о котором я хочу рассказать, произошел в середине августа 1942 года, вскоре после вступления немецких войск в наш хутор. Будучи очень любознательным мальчишкой (мне тогда еще не исполнилось 15 лет), я совал нос во все военные щели и целыми днями носился по окрестностям. Так меня застигла примерно в километре от хутора вечерняя темнота. Я возвращался домой по совершенно безлюдному в это время "профилю". Впереди был мост через местную речку, влево от моста был хутор.
Меня догнала немецкая легковая машина - нежелательная встреча в ночное время, - и я юркнул в кукурузу на обочине. Машина, пройдя метров триста, остановилась, захлопали дверцы. Видимо, немцы вылезли проветриться. Отчетливо слышна была немецкая речь.
Я вновь вышел на дорогу и пошел дальше, рассчитывая, не доходя до машины, срезать угол через поле. И вот метров за сто до машины я вдруг почувствовал нечто неприятно-пугающее, странное чувство опасности сзади, что меня весьма удивило, так как к опасностям я привык и считал их разновидностью детских игр, постоянно, ежеминутно рискуя жизнью.
Вечер был совершенно безветренный, тихий, звуки разносились далеко, однако сзади стояла мертвая тишина (а я ведь внимательно слушал, чтобы не прозевать машину с тыла - почти верную смерть в то время, поэтому отсутствие малейших звуков с тыла могу гарантировать).
Интуитивно, каким-то чутьем, я правильно определил точку опасности: оглянувшись через плечо, увидел догоняющий меня сноп искр - подобие загоревшегося самолетного мотора. Было похоже на полутлеющий, полугорящий пучок ветоши. Этот огонь летел с довольно значительным снижением. Дорога шла с бугра к мосту через речку, и трасса полета приблизительно соответствовала уклону местности или была чуть круче. Через полторы-две секунды огонь поравнялся со мной. Первой мыслью было: падает горящий бомбардировщик с выключенными моторами (ведь никаких звуков я не слышал). Будь это подбитый самолет, он должен был бы упасть в ста-двухстах метрах от меня, и я моментально бросился в придорожный кювет, однако продолжал наблюдать. Но падения не произошло. К этому времени я уже понял, что летящий объект не является самолетом. Падающий подбитый самолет, даже при выключенных моторах, издает массу разнообразнейших звуков - остаточное вращение винтов, свист рассекаемого воздуха, гул пламени...
Тут же стояла мертвая тишина. Затихли даже немцы у своей машины видимо, наблюдали тоже. Расстояние до летящего объекта было незначительным порядка пятидесяти-ста метров.
Но самым удивительным было поведение пламени: оно было вытянуто перпендикулярно плоскости полета и вело себя так, будто встречного потока воздуха не существовало. С виду пламя напоминало огненную запятую или, скорее, растрепанную метлу рукояткой вниз, слегка изогнутую по кругу. Четко просматривались отдельные "прутья" - полосы тускло-красного цвета, сливавшиеся в нижней части в сплошной того же цвета огонь. Между полосами виднелись отдельные крупные искры. Нижняя часть пламени была частично закрыта чем-то темным, непрозрачным. И огромное вертикально-плоское тело, совсем непохожее на фюзеляж самолета, угадывалось позади него.
