Ричард Фрай - Бухара в Средние века. На стыке персидских традиций и исламской культуры
Таким образом, Фирдоуси замечательно отразил верования и настроения своего века. В общем, изобразительном смысле он предложил метод духовного исцеления разногласий между иранским и исламским, с которыми пришлось столкнуться его современникам. Фирдоуси оживил память о героическом прошлом и вывел собирательную личность иранца, который обнаружил, что можно примирить Заратустру и Мухаммеда и стать духовно богаче от обладания ими обоими. Фирдоуси дал единство разнородному наследию иранцев и таким образом сблизил их с арабами с их единым устремлением, завещанным пророком Мухаммедом. Иранцев-мусульман можно сравнить с японцами, которые исповедовали и буддизм, и синотизм, улаживая любые конфликты; однако такие параллели могут ввести в заблуждение. Нельзя преуменьшить значение Фирдоуси как автора, создавшего произведение об иранском единстве и патриотизме, за что его труд заслуживает особого восхищения, так же как и в силу своих литературных достоинств.
«Шахнаме» характеризуется как цепочка собранных в хронологическом порядке эпизодов из жизни различных иранских героев. Одним из лейтмотивов, проходящим через отдельные главы книги, является борьба добра и зла с окончательной победой добра и, как часть этой борьбы, конфликт между Ираном и Тураном (страна, расположенная к северо-востоку от Ирана и населенная кочевыми иранскими племенами с общим названием тура. – Пер.). Во времена Фирдоуси это означало противостояние иранцев и тюрков, хотя, возможно, изначально это была борьба между пахотными землями и степью. Верность человека семье или родственникам, вассала своему повелителю или царю – еще один мотив эпоса. Месть, долг царя быть благочестивее всех остальных, фарр, то есть богоизбранность царя, – все это элементы различных эпизодов книги. Анализ таких моментов, как, например, смертельная вражда отца и сына, требует серьезного изучения, а «Шахнаме» изобилует материалами, из которых обычно и состоят саги и эпосы.
Признано, что большинство из мифических досасанидских частей «Шахнаме» имеют восточноиранское происхождение, и мы уже упоминали Сиявуша в связи с его отношением к Бухаре. Возможно, настоящим реальным героем книги является Рустам, который, предположительно, пришел из Систана. Вполне вероятно, что он был сакским героем, и тот факт, что многие из аналогичных эпических книг на новоперсидском, таких как «Гаршаспнаме» и «Барзунаме», имеют отношение к тому, что может быть названо эпическим циклом Систана или наследием Рустама, показывает значение этой провинции для всей иранской традиции. Некоторые исследователи допускают, что хорезмийский, согдийский и другие циклы легенд были объединены с систанским циклом, чтобы составить «Шахнаме», однако подтверждений этому нет, хотя, возможно, отчасти это и правдиво.
Неоднократно указывалось на то, что «Шахнаме» на самом деле была написана для Саманидов, но их правление окончилось еще до того, как Фирдоуси закончил свой труд, и тогда он обратился за покровительством к Махмуду Газни. Претензии Саманидов на происхождение от древних царей Ирана, их борьба с тюрками-кочевниками, а также их поддержка дехкан – все указывает на то, что во времена Фирдоуси Саманиды являлись законными наследниками Сасанидов. Фирдоуси, умерший, по-видимому, в 1020 (или 1025) г., стал свидетелем победы тюрков, однако он вполне мог предвидеть, что и они будут завоеваны иранской культурой. Поэтому произведение Фирдоуси до сих пор остается символом иранского патриотизма, разделяемого нынешними персами, афганцами и таджиками – как и другими более мелкими иранскими народностями.
Весьма интересно и важно отметить, что культурное примирение иранского и исламского было достигнуто в Восточном Иране раньше, чем в Западном. В царстве Байидов также имело место явление, которое некоторые ученые окрестили иранским ренессансом, однако оно пошло несколько другим путем, чем на востоке. В Западном Иране, древнем центре империи Сасанидов, язык пахлави, зороастризм и сасанидские традиции оказались во многом прочнее, чем на востоке. Пахлави продолжал использоваться параллельно с арабским еще в XI столетии, что подтверждается надписями на стенах в прикаспийских провинциях. Более того, в IX и начале Х в. происходило возрождение литературной деятельности среди зороастрийских жрецов, особенно при нескольких религиозно терпимых и пытливых умом халифах Багдада. Иранские устремления и традиции были слишком прочно связаны с прошлым Западного Ирана, и зороастризм по-прежнему существовал, хотя едва ли процветал. На востоке же существовал более благоприятный климат для ренессанса.
Однако веяния саманидских достижений распространились и на запад, но интересно, что западно-иранские варианты эпоса, которые писались в прозе, в отличие от работы Фирдоуси, по большей части использовали источники на пахлави. Одна из западно-иранских версий называлась «Гирднаме» и принадлежала перу современника Фирдоуси, некоего Рустама Лариджани при дворе байидского правителя Хамадана. Другую версию написал Фирузан, царский наставник при дворе правителя Исфахана по имени Шамс аль-Мульк Фарамурз (1041–1051). Таким образом, иранский патриотизм носился в воздухе по всему иранскому миру, но только во владениях Саманидов, благодаря Фирдоуси, появилась на свет «выигрышная комбинация», сохранившаяся в качестве «канонической версии» национального эпоса.
Если исследовать источники, относящиеся к центрам переводов с пахлави на арабский в VIII и IX столетиях, за исключением столицы Багдадского халифата, то можно обнаружить очевидную связь с центрами новоперсидской литературной деятельности. Такими центрами были Исфахан, Истахр-Шираз и на востоке, в менее значительной степени, Мерв. Хотя наша информация далека от полноты, можно сделать предположение, что эти города являлись центрами сосредоточения переводчиков, которые в ранние эпохи, дабы соответствовать запросам времени, переводили с пахлави на арабский, тогда как в более поздние периоды уже другие переводчики, согласно пожеланиям правителей и аристократии своего времени, обращали арабский в новоперсидский. Мерв являлся важным центром на востоке, поскольку считался «столицей» арабских гарнизонов в Хорасане и оставался военным центром Сасанидов на восточной границе их владений. При Саманидах Мерв также сохранил свою значимость, хотя Бухара и Нишапур заметно превзошли ее.
Точно так же, как мы сосредотачивались на по эзии эпохи ранних Саманидов, во времена поздних Саманидов литературную сцену тоже узурпировала поэзия, особенно эпическая. Однако в более поздний период на передний план выдвигается персидская проза, и новоперсидский начинает превращаться, согласно аль-Бируни, из языка «пригодного лишь для легенд про Хосровов (последние правители династии Сасанидов) и сказок перед сном» в универсальный инструмент научной и философской литературы. Когда речь шла об исмаилитских проповедниках, мы упоминали о настоятельной необходимости написания проповеднических трактатов на персидском языке, понятном большинству жителей Ирана и Трансоксианы. Для борьбы с ересью суннитский религиозный лидер Абул-Касим Самарканди (ум. 954) написал религиозный трактат по ортодоксальному исламу на арабском, который перевели на персидский по поручению саманидского эмира (возможно, Нуха ибн Насра). Самые ранние новоперсидские работы в прозе были переведены с арабских оригиналов, и лишь позднее появились независимые сочинения, хотя, как кажется, имеется по меньшей мере одно исключение – прозаическая версия «Шахнаме», созданная для упоминавшегося выше Абу Мансура, правителя Туса. А поскольку от этой версии сохранилось лишь вступление, которое включено в некоторые манускрипты «Шахнаме» Фирдоуси, то мало что можно сказать о полном оригинальном произведении.
Персидский перевод великих арабских хроник Табари осуществил по указанию Мансура ибн Нуха его визирь, Абу Али Мухаммед Балами. Он принялся за работу в 963 г. и завершил ее несколько лет спустя. Персидская версия является скорее адаптацией, чем переводом арабского оригинала. В качестве таковой она чрезвычайно важна как ранний образец новоперсидского стиля, а не просто калька с арабского оригинала. «Тафсир», или комментарии к Корану того же Табари, также был переведен с арабского на персидский группой образованных священнослужителей, собранных по приказу эмира Мансура. Во вступлении к персидскому переводу говорится, что многим людям оказалось трудно понимать арабский оригинал и тогда эмир призвал образованных людей Трансоксианы, дабы подтвердить своим указом правомочность перевода комментариев к Корану на персидский. Богословы согласились и даже, в поддержку перевода, процитировали стих из Корана (сура Ибрагима, 4). И тогда трактат был переведен.
Несколько работ по медицине и лекарствам, написанных на персидском в поздний саманидский период, представляют меньший интерес, поскольку они явно находились под влиянием арабских образцов. Один из текстов, «Хидаят аль Мутаалим» – «Праведный путь Мутаалима» Абу Бакра Ахавани Бухари, созданный в саманидской Бухаре, особо интересен тем, что содержит слова, специфичные для бухарского диалекта персидского языка.
