Наталия Сухинина - Полёт одуванчиков
Маринка поздравительную речь репетирует. Свидетельница Маринка — теперь свидетельница моего великого позора, моей непростительной глупости. Да, мама так и сказала: «Непростительная глупость». Никогда между ними не случался скандал, теперь случился. Мама собралась и среди ночи уехала к отцу на дачу. А перед этим она столько всего Даше наговорила — вспоминать страшно. Уговаривала, приводила примеры, плакала, а когда поняла, что Даша будет стоять насмерть, чуть ли не площадной бранью осыпала дочь. Мама права, уж кто, как не она, хочет счастья Даше, а та сама от него отказывается! Да не отказываюсь я от счастья, моя дорогая, моя любимая мамочка! Я отказываюсь от несчастья. Произошло то, от чего я ограждалась, пряталась. Оно царапает, а я прячусь, больно царапает, а я терплю, прячусь, не вижу, не слышу, не хочу ничего замечать.
…Даша идёт на первое свидание с Гришей и Анечкой. Договорились встретиться в Сокольниках, там есть где порезвиться детям. Даша волнуется. Издалека увидела — стоят. Илья держит за руку Анечку. На ней нежно-розовое платьице с белой оборкой, в каштановых волосах роскошный бант, тоже белый. Гриша в красной кепке, нарядном голубом костюмчике. Чистенькие, ухоженные. Дети Ильи. Анечка скачет на одной ножке, норовит вырвать руку, Илья держит крепко. Гриша что-то, Даше не видно, сосредоточенно вертит в руках. По сторонам не смотрит. Илья заметил Дашу, радостно махнул ей рукой. Дорогое лицо засветилось улыбкой.
— Мы тебя ждём, уже волноваться начали. Дети, познакомьтесь, это тётя Даша, мы теперь будем часто встречаться, — Илья хотел ещё что-то добавить из заготовленных, видимо, фраз, но Гриша протянул Даше зелёный шарик, который вертел в руке.
— Надуй.
Илья перехватил Гришину руку.
— Я надую. А ты в следующий раз говори «пожалуйста».
Гриша взял и бросил шарик в мусорку. Илья его шлёпнул. Гриша заплакал. Анечка налетела на Илью.
— Зачем ребёнка бьёшь? Мама сказала, детей бьют только слабые. Ты слабый, да?
На Илью жалко смотреть. Он заискивающе улыбается, гладит Анечку по головке.
— Я сильный. Я ваш папа, а папы слабыми не бывают.
Гриша исподлобья смотрит на Дашу.
— Папа сказал, что ты нас в цирк поведёшь, веди.
Даша растерянно посмотрела на Илью, про цирк они не говорили.
— Да-да, в цирк! Ты, тётя Даша, забыла, у тебя в сумке билеты в цирк, вспомнила? Вон там, на летней площадке, нас ждёт клоун. Бежим!
Дети устремились вперёд по дорожке мимо роскошного куста жасмина. Жасмин источал насыщенный, умопомрачительный аромат. Илья шепнул:
— Будет у нас свой дом, посадим жасмин, много…
— Отец на даче давно посадил.
Даша не могла справиться с напряжением. Она сразу почувствовала — дети её отвергают. Выброшенный в мусорку шарик — это протест Гриши против незнакомой тёти, которая почему-то рядом с их папой. Анечкин выпад «не бей ребёнка» — протест Анечкин. Дети чувствуют — эта тётя явилась не с добром, она имеет на папу особые права, надо быть начеку. Дальнейшие события это подтвердили.
А у клоуна нос картошкой. Красный, круглый. А башмаки у него с загнутыми вверх носками, ходит и спотыкается. А ещё он говорит тоненьким голоском, пищит как цыплёнок. А то вдруг как забасит! Он бегает по площадке, падает, то и дело поправляет свой нос.
— Это кто к нам пожаловал? — пищит.
Гриша нисколько не смутился.
— Я — Гриша, а сестра — Аня.
— Гриша? — уже басом, — какое у тебя красивое имя, Григорий…
— Ильич, — добавляет Гриша для солидности.
— Ильич, — пищит клоун, — Григорий Ильич, дети, аплодисменты, к нам пожаловал Григорий Ильич!
Дети весело хлопают в ладоши.
— Сестра Анна Или… Илин… — Гриша не может выговорить отчество сестры, — пап, как?
— Анна Ильинична, — приходит на выручку отец.
Грише облегчение.
— Дети, аплодисменты! Сестре Гриши хлопаем, хлопаем, ладошек не жалеем.
Хлопают. Дашино напряжение нарастает. Она чувствует, Илья тоже напряжён.
— А теперь, — клоун поправил нос, споткнулся, подтянул полосатые шаровары, — теперь у нас игра. Я буду называть предмет, а вы, если он летает, поднимайте кверху руки и кричите, что есть силы «полетели»! Понятно? Начали!
— Кастрюля!
Пара рук взлетела вверх, но тут же испуганно опустилась.
Смеху!
— Пирожное!
Внимательные, не проведёшь.
— Воробей!
Лес рук.
— Полетели! — кричат, вразнобой конечно.
— Лопата!
Замерли.
— Шарик зелёный!
— Полетели!
— Шарик красный!
— Полетели!
— Собака Шарик!
Смеются, спутались.
— Одуванчики!
Замерли.
Гриша поднял вверх обе руки и закричал, что было силы.
— Полетели!
— Григорий Ильич, — запищал клоун, — хорошо подумайте…
— Полетели! — упрямо орал Гриша.
Дети засмеялись.
— Гриша, цветы не летают, — шепнул Илья.
— Летают! — бросилась на защиту брата Анечка, — мама говорила, что летают. Куда хочешь полетят. Они и до твоей работы летают.
— Как это до моей работы?
— Ты всё время на работе, — объяснил Гриша, — а мама сказала, что они до твоей работы запросто долетят…
— Дети, — забасил клоун, — а давайте спросим у Гришиного папы, летают одуванчики или нет.
— Получается, летают, — грустно улыбнулся Илья.
— А теперь спросим у Гришиной мамы…
Даша залилась густой краской. Но тут Гриша мигом вскочил с жёлтого пластмассового стульчика и в два прыжка оказался возле клоуна. Он стоял перед ним со сжатыми кулачками, в голубом нарядном костюмчике, красная кепка съехала набок.
— Она нам не мама! Чужая! Маму Вика зовут, Виктория правильно. А это тётя, просто тётя какая-то…
— Ну хорошо, хорошо, успокойся, — клоун не пищал, не басил, он сказал своё «успокойся» тихо и очень грустно.
Но Гриша успокаиваться не собирался. Он смотрел на клоуна снизу вверх, наскакивал как маленький петушок на большого могучего коршуна.
— Не мама! — кричал он, — просто тётя, понял? Мама дома, она нас с папой отпустила погулять, он в командировках всё время, а эта тётя пришла зачем-то, пусть уходит.
Илья широким шагом выскочил на середину маленькой арены, к клоуну и Грише. Сильно сжал Гришину потную ладошку. Гриша ойкнул. Следом выскочила Анечка. Подлетела к Илье, уткнулась в его колени и заплакала.
— Папа, — всхлипывала она, — не уезжай больше в командировку, пусть одуванчики не летят к тебе на работу, пусть они совсем не летают…
Илья крепко взял детей за руки и повёл по дорожке, над которой плавал сладковатый жасминовый дух. Даша смотрела им вслед и понимала: она прощается с Ильёй навсегда. И заказанный ресторан, купленное свадебное платье, машина, торт, разные другие обязательные свадебные прибамбасы не стоят ровным счётом ничего в сравнении с гневными кулачками мальчика, обречённого жить без отца, с горючими слезами девочки, готовой ради папы отказаться от летающих одуванчиков. Детская жестокая беда. Этой бедой стала для детей она, Даша Малинина, чужая тётя, оказавшаяся зачем-то рядом с их отцом.
…Дашу кто-то легонько тронул за рукав:
— Зову-зову, а ты вся в мечтах… Понимаю. Свадьба…
Секретарша Полинька. Кудрявая белокурая хохотушка, на которую нельзя обижаться даже за самый непростительный прокол. Весёлый нрав покрывает всё.
— Даш, я к тебе с поручением от коллектива… Хотим подарить вам с Ильёй поездку в Грецию, отель, самолёт, всё включено. Круто? Шеф распорядился, я сама не поверила.
— Свадьбы не будет.
— Ой, без свадьбы решили? Дороговато, конечно, но ведь один раз живём. Я, когда замуж выходить буду, такое народное гулянье устрою, держите меня вчетвером! Не лишайте себя удовольствия, деньги мусор…
— Не будет свадьбы. Совсем. Илья возвращается в прежнюю семью.
— Вот сволочь! Поматросил да и бросил.
— Полинька, прошу тебя, ничего плохого не говори про Илью, я тебе запрещаю.
Уже к обеду все в офисе шушукались, переглядывались, старались быть с Дашей особенно предупредительными. А она всё смотрела и смотрела в монитор, а день всё тянулся и тянулся.
…Тогда, в Сокольниках, после ухода Ильи, она в изнеможении села на скамейку рядом с летней площадкой. Теперь запах жасмина казался ей приторносладким, фальшивым, как искусственный ароматизатор в дешёвых карамельках. Попрошу отца вырубить на даче жасмин, я задохнусь от него, у меня начнётся аллергия.
Пожилой человек. Личико мелкое, в разбегающихся морщинках. С большой спортивной сумкой. Сутулый. Он совсем было прошёл мимо одиноко сидящей Даши, но остановился нерешительно, вернулся.
— Простите, простите меня… Не моё дело, конечно, но как дети страдают. Этот Григорий Ильич, беда…
Даша удивлённо смотрела на человека, как на пришельца из космоса.
— Вы меня не узнали… Я — клоун. Вот, заработал свои копейки, домой несу. У меня у самого такой же, как Григорий Ильич, с характером, постарше, намного постарше. Я ведь к молодой ушёл, а с сыном не сложилось, не может мне простить. Кроме как «придурок» ничего от него не слышу. А я и есть «придурок», клоун, — кивнул на сумку, — ношу свои носы и шаровары по паркам, всё копейка…
