Александр Вейн - «Сон — тайны и парадоксы»
Все эти факты и соображения не должны внушать нам, что быстрый и медленный сон — это антагонисты. Между ними существует прочная взаимосвязь, и если мы поймем ее сущность, мы поймем до конца и сущность психической деятельности в медленном сне. Прежде всего эта взаимосвязь угадывается на границе фаз, там, где дельта-сон на несколько мгновений уступает место переходной фазе, чтобы потом превратиться в быстрый. В опытах на животных и на человеке установлено, что электрическая стимуляция ретикулярной формации вызывает быстрый сон лишь на фоне медленного и что подавление медленного сна ведет к подавлению и быстрого. Фогель указывает на то, что норадреналин, являющийся медиатором быстрого сна, синтезируется вовремя медленного, а Жуве — на то, что при разрушении ядер шва, содержащих серотонин, страдают оба сна. За этими взаимосвязями и взаимозависимостями угадывается какой-то непрерывный психический процесс.
Всем людям в быстром сне снятся сны. У большинства людей стадии дремоты и сонных веретен наполнены «мыслями», а иногда и сновидениями. Если не брать в расчет такую экзотику, как сомнамбулизм, особняком стоит только дельта-сон (стадии III и IV медленного сна). В 70% случаев люди, разбуженные в дельта-сне, какую бы то ни было психическую деятельность отрицают. Но отрицает же половина людей свои бесспорные сновидения. И те не помнят ничего, и эти тоже не помнят. Может такое быть? Вполне!
Весьма красноречива динамика вегетативных явлений. Наши сотрудники B.C. Ротенберг и Н.Н. Яхно нашли, что у здоровых людей характерное для засыпания уменьшение частоты пульса доходит лишь до конца стадии сонных веретен. С переходом к дельта-сну сердце начинает биться все чаще и чаще, и к концу медленного сна эта частота достигает предела. Сходную динамику обнаруживает и кожно-гальваническая реакция — едва ли не самый главный показатель эмоциональной активности. В состоянии нормального бодрствования у здоровых людей она выражена не очень резко. В стадии сонных веретен она исчезает. Появляется она снова, когда человек погружается в глубокий сон. В IV стадии она уже не прекращается ни на секунду. Разыгрывается целая эмоциональная буря. Сцена переменилась; идет быстрый сон. Кожно-гальваническая реакция тоже на сцене, но появляется она лишь время от времени, в основном с резкой вспышкой быстрых движений глаз. Если человека разбудить после этой вспышки, он расскажет об эмоционально насыщенном сновидении. Насчет быстрого сна все понятно, но почему кожно-гальваническая реакция больше всего предпочитает все-таки дельта-сон?
Звенья одной цепи
В. П. Данилин решил узнать, как люди оценивают интервалы времени, прошедшие во сне. Он исходил из предположения, что адекватная оценка времени означает во всех случаях, что у человека в памяти фиксируется непрерывная последовательность событий, происходящих во внешнем мире или в сознании. Если фиксация почему-либо прерывается, человек должен недооценивать минувшее время — именно это и случается у больных с корсаковским синдромом, которые неспособны запоминать происходящее.
В опытах участвовали 14 молодых мужчин. В течение нескольких ночей их будили посреди различных стадий сна и расспрашивали о том, что проносилось у них в голове перед самым пробуждением и сколько, по их мнению, они спали. Оценка признавалась правильной, если отклонение не превышало 15 минут на час реального времени.
Что же показал эксперимент? Когда людей в первых трех циклах «медленный сон-быстрый сон» поднимали из дельта-сна, то в половине случаев они недооценивали предшествующий период сна; недооценка достигала иногда 40-50 минут на час. Правильно или «избыточно» оценивалось время лишь тогда, когда человек говорил, что ему снился сон. При пробуждениях из быстрого сна время оценивалось правильно независимо от того, снился ли, по мнению испытуемого, ему сон или не снился, причем оценка распространялась не только на сам быстрый сон, но и на весь предшествовавший период. Выходит, что последовательность психофизиологических процессов, дающая нам ощущение протяженности времени, фиксируется памятью в дельта-сне плохо.
Если у кого это и получалось, то лишь благодаря внедрению в дельта-сон компонентов быстрого сна, побудивших людей заговорить о сновидениях.
Но почему, если медленный сон как бы прерывает последовательность процессов или, во всяком случае, делает ее ощущение нечетким, в быстром сне время оценивается верно? Экспериментаторы полагают, что в быстром сне первых трех циклов в ускоренном темпе прокручиваются процессы, отражающие деятельность мозга в дельта-сне, то есть происходит как бы доработка, завершение и введение в память того, что было в дельта-сне. На это косвенно указывает тот факт, что при пробуждениях из быстрого сна во время четвертого и пятого циклов, когда быстрому сну дельта-сон не предшествует, недооценки преобладают над переоценками, то есть происходит тоже, что и в пробуждениях из дельта-сна.
Как человек оценивает интервалы времени, прошедшие во сне? Также как во время бодрствования или иначе?
Итак, «конечный продукт» одного сна становится «исходным» другого. Это подтверждают опыты других исследователей, доказавших, что без дельта-сна, вернее без всей последовательности циклов, куда входят и дельта-сон, и быстрый сон, нечего и надеяться на хорошее запоминание выученного вечером словесного материала и что, когда при нарушениях ночного сна уменьшается доля дельта-сна, вместе с нею уменьшается и количество быстрых движений глаз. Истощается продукт одного сна — нет работы и для другого.
По мнению Л.П. Латаша, все эти факты находят удовлетворительное объяснение только в рамках информационной гипотезы: разные фазы и стадии сна предстают перед нами как звенья единой цепи, как последовательность взаимосвязанных периодов осознаваемой и неосознаваемой психической активности. Некоторые считают, пишет он, что смена фаз сна обусловлена необходимостью поддерживать в условиях отключения внешних стимулов «кортикальный тонус». Когда в медленном сне этот тонус снижается до уровня, при котором можно потерять способность к пробуждению, наступает быстрый сон с его усиленной внутримозговой импульсацией.
Предположение это опровергается легко: в первой половине ночи, когда господствует глубокий медленный сон, быстрого сна как раз мало, он преобладает во второй половине ночи, когда медленный сон неглубок. Кроме того, человека можно лишить быстрого сна, но из-за этого он не будет погружаться в медленный. А почему вегетативная нервная система в глубоком медленном сне активнее, чем в быстром? Предполагают также, что в медленном сне происходит восстановление энергетических ресурсов нейронов, а быстрый сон играет при этом сторожевую роль: организм должен знать, все ли вокруг в порядке, вот быстрый сон его и «подбуживает». Но почему эта роль отведена такой фазе сна, в которой сильнее всего угнетена двигательная активность и в которой человека разбудить труднее, чем в стадии дремоты или сонных веретен?
Нет, гипотезы, усматривающие во сне лишь энергетические функции и игнорирующие содержательную сторону мозговой активности, совершенно неубедительны. Эмоциональные бури, разыгрывающиеся в дельта-сне, всплески эмоциональной активности в быстром — разве это похоже на накопление энергии? Да это же чистейший ее расход! А увеличение частоты пульса в медленном сне, достигающее своего апогея как раз к концу дельта-сна? Сколько раз автору этих строк приходилось наблюдать усиление этих ночных вегетативных сдвигов у больных с невротическими нарушениями сна, и без того измотанных днем сердцебиением и депрессией. Уж раз им удалось как следует заснуть, самое, казалось бы, время набираться энергии их нейронам. А ночные кошмары, со сновидениями не связанные и тоже возникающие в дельта-сне? Это прямо разряд какого-то конденсатора. Вот что говорит об этом Фауст:
И ночь меня в покое не оставит.
Едва я на постели растянусь,
Меня кошмар ночным удушьем сдавит,
И я в поту от ужаса проснусь.
Экспериментаторы лишали своих испытуемых не только быстрого сна, но и медленного. Так как медленный сон предшествует быстрому, изолировать от него человека полностью нельзя. Практически его можно лишить только дельта-сна, «подбуживая» его звуковыми сигналами, не настолько сильными, чтобы он проснулся, но достаточно ощутимыми для того, чтобы перевести его в стадию сонных веретен. Организм реагирует на это точно так же, как и на лишение сна вообще. После двух суток сплошной бессонницы человек теряет работоспособность, чувствует себя усталым, впадает в апатию, делает грубые ошибки при выполнении задач, требующих тонкости анализа и быстроты реакции. Здесь получается то же самое, только в меньшей степени: все-таки человек спит, хотя и плохо.
