Мирей Матье - Моя судьба. История Любви
Мастером в нашем цехе работал один эльзасец, временами он держал себя приветливо, а иногда — очень сурово. Ему не слишком нравилось, что в дни, когда я брала уроки, мне приходилось уходить с работы немного раньше.
— Но, мсье, я ведь готовлюсь к конкурсу «Песенный турнир».
— Я хорошо знаю, хорошо это знаю, но кто путет телать конферты? Тоше опъявим конкурс?!
Позднее я встретилась с этим человеком. Однажды он пришел за кулисы повидать меня.
— Ну как, тевочка. Теперь у тепя все итет на лат? И в конферте у тепя кое-что сафелось?!
Теперь мои «болельщики» из «Дворца пива», где я начала выступать чаще, поддерживали мой дух. Особенно усердствовала Франсуаза Видаль (ее матери принадлежала парикмахерская в Монфаве). Франсуаза была моей верной поклонницей.
— Накануне конкурса я отведу тебя к маме, и она сделает тебе замечательную прическу Я в этом уверена.
Мать разрешала Франсуазе ходить на танцы. Меня это мало интересовало.
— Увидишь, там встречаются такие славные ребята.
Я отрицательно покачала головой. Свободного времени у меня хватало только на то, чтобы немного помогать дома, ходить на уроки и мечтать о будущем. Франсуаза настаивала.
— Сходим-ка в воскресенье после обеда немного повеселиться в «Кегельбан»!
Речь шла о находившейся поблизости дискотеке. Я уговорила пойти с собой и Матиту Но согласилась я только для того, чтобы послушать пластинки. Однако Эдит Пиаф тут особым успехом не пользовалась. Кумирами здесь были «Битлз» и Элвис. Я встретила там знакомого — Мишеля, он в свое время играл на том же школьном дворе, что и я. Повзрослев, он всякий раз, когда я попадалась ему с покупками в руках, брал у меня корзинку и помогал отнести ее домой; нередко он гонял мяч с нашими близнецами, которые были лет на шесть моложе него.
— Редко встретишь парня, который любит возиться с малышами! — замечала мама. — У этого малого, видать, доброе сердце!
Не думаю, что мама не понимала, почему Мишель так часто торчит возле нашего дома. Она уже давно догадалась, что он неравнодушен ко мне. Его велосипед как бы случайно то и дело попадался нам на пути. Возможно, все дело было в Матите, с которой мы были неразлучны; при виде Мишеля она прыскала со смеху. Он не пропускал ни одного праздника, где я пела, но вел себя очень скромно. Думаю, он побаивался моего отца.
— Ты уж до того опекаешь своих дочек, — шутила мама, — что распугаешь всех моих будущих зятьев!
Как-то Мишель пришел с билетами на футбольный матч, он был завзятый болельщик. И сам играл и ходил на состязания, в которых участвовали его приятели. Но я разучивала песню «Жизнь в розовом свете», Матита заявила, что ей футбол не нравится, и бедняге пришлось опять возиться с близнецами.
Большеглазая темноволосая девушка с челкой и короткой стрижкой скоро покорит весь мир
Мишель сказал мне, что непременно придет на конкурс, чтобы поднять мой дух; больше того, он заявил, что проникнет и за кулисы.
— Нет-нет, ни в коем случае.
Он с удивлением воззрился на меня:
— Но я хочу тебя подбодрить…
— Тебе не понять. В такие минуты я могу рассчитывать только на себя. Никто не может мне помочь, ни мама, ни даже папа!
Тогда он заявил, что будет сидеть в зале, в одном из левых рядов. Ну, как было ему объяснить, что, выходя на сцену, я не различаю ни одного лица в публике!
Я вторично потерпела неудачу. Госпожа Кольер оказалась права. Меня сочли, без сомнения, слишком молодой для исполнения «Гимна любви», и я это сразу почувствовала. Публика снисходительно отнеслась к юной певице. Мне даже поаплодировали, но зажечь аудиторию я не смогла. Победа снова ускользнула у меня прямо из-под носа. Оставалось только скрыть разочарование, что я и сделала, молча глотая слезы.
— Ну, ладно, ладно, все не так уж плохо, — старался утешить меня отец. — Ты ведь обошла уйму соперниц.
— Обойти-то обошла, но первой оказалась не я, а другая!
Я надолго запомнила взгляд, который папа с удивлением устремил на меня. Пока я училась в школе, даже в последний год, когда мне необходимо было получить аттестат, он никогда не слышал, чтобы я говорила таким тоном. Прозвучавшая в моем голосе решимость была чем-то совершенно новым. И я тут же прибавила:
— С этим поражением я ни за что не смирюсь!
— Ты и дальше будешь брать уроки?
— Конечно, папа.
Он улыбнулся. Когда господин Коломб любезно подошел, чтобы утешить меня, я с неожиданной твердостью сказала:
— До будущего года!
Назавтра я снова была у госпожи Кольер.
— Теперь, моя перепелочка, ты поешь более мелодично и звучно, но все еще слишком громко. Не так-то легко стать настоящей певицей.
— Пусть так, но я хочу стать певицей. И только настоящей.
Занятия продолжались. Наконец-то я их полюбила. Они стали моим истинным прибежищем. Здесь я забывала о неприятностях, которых на фабрике возникало все больше, обстановка там становилась тяжелее с каждым днем. Не говоря уже о волнениях, которых дома было предостаточно. Приходилось все время тревожиться о самочувствии моих братишек: они были довольно хрупкие и хилые.
— Ах! Им бы твое здоровье! — сокрушалась мама.
В день, когда Реми исполнилось семь лет, у него подскочила температура до 40 градусов (бедняжка и раньше часто болел). Горло распухло так, что он не мог произнести ни слова. Срочно вызвали доктора Андре. Он на всякий случай взял мазок, хотя и без того был уверен в диагнозе: дифтерит. И в очередной раз — больница.
Через несколько дней, возвращаясь вечером с фабрики, Матита и я внезапно почувствовали, что горло у нас перехватило от какого-то едкого дыма. Мы стремглав бросились в комнату мальчиков. Жан-Пьер играл со спичками, и, к ужасу крошки Филиппа, тюфяк начал тлеть.
Папа работал на кладбище, мама ушла за покупками. Матита, Кристиана и я наперегонки стали таскать воду в кувшинах и кастрюлях. Все мы были так перепуганы, что у вернувшихся родителей не хватило духу нас бранить.
Наконец 10 мая 1964 года, которому предстояло сыграть столь важную роль в моей жизни, мама произвела на свет 13-го ребенка…
Слава богу, родилась девочка, можно было надеяться, что с ней будет меньше хлопот, чем с мальчиками. Все та же веселая сиделка с довольным видом сказала:
— Ведь я же вам говорила, госпожа Матье, что вы не ограничитесь дюжиной и преподнесете нам тринадцатого.
А мама все смеялась и смеялась. никогда еще я не видала ее такой веселой! Она стала серьезной только тогда, когда заговорила со мной о Конкурсе песни. Я решила снова выступить с песней Эдит Пиаф, на сей раз она вполне подходила мне по стилю, по крайней мере, я так думала сама.
— А что говорит по этому поводу госпожа Кольер?
— Она считает, что теперь все сойдет хорошо.
— Тем лучше, — заметила мама, — ведь я очень люблю эту песню, «Жизнь в розовом свете»!
Я это знала. И отчасти именно потому остановила выбор на ней. Пусть это даже обманет моего верного поклонника Мишеля, убежденного, что я пою ее для него…
Конечно, я волновалась. Даже немного больше, чем в первый раз. Мне непременно нужна была победа. Теперь я в точности следовала советам госпожи Кольер. Не давая себе пощады, каждый вечер работала над своим голосом; стоя перед зеркальным шкафом в комнате родителей, я старательно искала образ, в котором должна буду предстать перед публикой. Папа попросил тетю Ирен пойти со мной в магазин «Парижский ландыш» и выбрать там для меня платье. То был самый шикарный магазин в Авиньоне. Сам факт, что папа решил прибегнуть к своим небольшим сбережениям, доказывал, что он в меня верит. Мама не отходила от крошки Беатрисы, которой едва исполнился месяц, и тетя Ирен охотно согласилась выполнить поручение. Я сказала ей, что мне нужно самое простое черное платье.
— Такое, как у Пиаф? — спросила она. Я утвердительно кивнула головой.
Эдит Пиаф умерла всего восемь месяцев назад. Эта потеря потрясла всю Францию, и я впервые отдала себе отчет в том, до какой степени могут любить в стране поистине популярную певицу Дома у нас читали вслух газету где много говорилось о ней. Вглядывались в фотографии, сделанные во время похорон. И горько оплакивали ее кончину словно она была членом нашей семьи. Я была потрясена, поняв, что человек может стать близким миллионам людей. Я и помыслить не могла, что когда-либо отважусь ее заменить. Она оставалась единственной и неповторимой. Даже наш папа сказал:
— Эта утрата невосполнима.
И я была в этом убеждена. Когда при жизни Пиаф я пела ее песни, мне казалось, что я тем самым выражаю высочайшее преклонение перед ней. И теперь, когда ее не стало, я бы не простила себе, если бы прекратила их петь. Надо было отдавать дань ее памяти.
