Нора Букс - Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова
Характерно, что аналогичная сцена праздничного приема у Кречмара также расположена в композиционном центре романа «Камера обскура». На этом ужине происходит встреча бывших любовников, Магды и Горна, обрекающая на гибель союз Магды и Кречмара.
Как уже упоминалось выше, основной сюжетной фигурой в обоих произведениях является любовный треугольник. Отличие, однако, в том, что сюжетное движение в романе «Король, дама, валет» осуществляется разрушением треугольника и связано со стремлением к образованию пар, что продиктовано пародийной установкой романа на вальс[173]. В романе «Камера обскура» сюжетное движение реализуется образованием треугольников, что обусловлено пародийной моделью произведения — кинофильмом.
Первый треугольник в романе возникает с появлением Магды, которая вносит яркие краски страсти в бесцветную, эмоционально пресную пару Кречмаров. Второй — вторжением Горна, отмеченным первенством творца в искусстве и в любви. Ср.: Кречмар — знаток живописи, Горн — талантливый художник. Кречмар раздражает Магду несостоятельностью своих ласк[174], Горн, и по хронологии ее первый любовник, «малейшим прикосновением заставляет все в ней разгораться и вздрагивать» (с. 79).
Графическое воспроизведение сюжетного движения обнаруживает, что возникновение двух треугольников образует квадрат — аналог киноэкрана, с его пространственной и световой замкнутостью, которая трансформируется в композиционную и смысловую замкнутость романной фабулы. Так сюжет романа структурно воплощает идею кинематографа — «камеру обскура».
2Спорно замечание А. Филда о том, что «Камера обскура» — роман о трех неудачных артистах[175]. Причастность к искусству, манифестируемая всегда с пародийным сдвигом, отличает большинство персонажей романа. Например, жена Кречмара, Аннелиза, «дочь театрального антрепренера» (с. 10), «девочкой была влюблена в старого актера…» (с. 10); ее брат, Макс, «дельно заведовал театральной конторой […] был давно связан с пожилой увядшей актрисой» (с. 48). Симптоматично, что семья Кречмара обнаруживает связь с театром, зрелищем, непосредственно предшествовавшим кинематографу, в личной судьбе героя семья — этап, предшествующий его встрече с Магдой, превращению его жизни в фильм.
Другие персонажи: доктор Ламперт, «меломан» (с. 86–87), художница Марго Денис, «Коровин, фон-Коровин» (с. 86) — неуказание профессии героя подкреплено пародийной мотивацией общеизвестности его имени, намек на русского художника Коровина, прожившего много лет во Франции. В английском тексте «Laughter in the Dark» фамилия заменена на «Ivanoff, von-Ivanoff» (p. 126) — намек на другого русского живописца Иванова, обитавшего в Италии. В романе появляются писатели Брюк (с. 86) и Зегелькранц (с. 144), актеры Дорианна Каренина и Штаудингер (с. 87), Магда и Горн, в которых Зегелькранц «почувствовал что-то от мюзик-холла» (с. 150), двойник Горна — «лучший танцор в Сольфи» (с. 79). Магда была похожа на «танцовщицу, уроженку берлинского севера, красивую и вульгарную девчонку» (с. 150), с которой у писателя Зегелькранца была «недолгая связь». Кроме того, Горн — художник, Кречмар — критик, Магда — натурщица и киноактриса.
Весь этот набор «деятелей» пародийно маркирует широкий ассортимент искусств, входящих в искусство кино, иначе говоря, пародийно воплощает отличительное свойство кинематографа — его синкретизм. Синкретическая природа кино в первую очередь реализовалась в набоковском романе в приеме аллюзии. В «Камере обскура» обнаруживаются аллюзии на все области и жанры культуры, введенные в текстовое пространство героями в литературу, театр, оперу, мюзик-холл, кинематограф, живопись, карикатуру, музыку, романс. А также на саму жизнь, которая входит в систему искусств как эстетически осознаваемая модель (например, Магда, натурщица для живописцев) (с. 20) или конструируемая по модели артистической (например, по модели кино) и отождествляемая с творчеством.
Условие синкретизма в приеме аллюзии осуществляется на двух уровнях. Во-первых, отсылы ко всем перечисленным искусствам и его жанрам объединены всегда одной темой — любовной драмой, определяющей романный сюжет. Во-вторых, сам адресат синкретичен: это либо произведение, маркирующее сплав искусств, либо — отражающее перевод одного вида искусства в другой.
Приведу примеры. В романе легко обнаруживается аллюзия на повесть Л. Толстого «Крейцерова соната» (в данном случае пересечение приходится на литературу и музыку), чья основная декларация: «Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло…»[176] — становится пародируемой моралью набоковского произведения. Уже в первой главе описывается мучительная борьба героя с плотью. Растерянный Кречмар думает: «…следовало бы Аннелизе все сказать, или ничего не сказать, но уехать с ней на время из Берлина, или пойти к гипнотизеру, или, наконец, как-нибудь истребить, изничтожить… Это была глупая мысль. Нельзя же в самом деле взять браунинг и застрелить незнакомку только потому, что она приглянулась тебе» (с. 9).
Цитата отсылает и к повести Толстого «Дьявол», однако аллюзия на «Крейцерову сонату» в повествовании все отчетливее утверждается. Например, после ухода жены Кречмар «с одним чемоданом переехал к Магде […] После обеда она поехала покупать граммофон — почему граммофон, почему именно в этот день» (с. 60–61). Тема порочности музыки пародируется далее: «На следующий день, пользуясь отсутствием Магды, которая отправилась накупить пластинок, Кречмар составил жене длинное письмо…» (с. 61).
Аллюзивный характер носит и сам «артистический» любовный треугольник: у Толстого Трухачевский — музыкант (талантлив, жил за границей, внешность его напоминает Горна)[177], Позднышев — любитель музыки, жена — плохая пианистка.
Дорианна Каренина — двойная отсылка к произведению «Портрет Дориана Грея» О. Уайльда и «Анне Карениной» Л. Толстого. Аллюзия реализуется на пересечении живописи и литературы, и не только в «Портрете» Уайльда, но и у Толстого: Вронский в счастливые дни в Италии пишет портрет Анны. Ср.: Горн рисует портрет Магды, а когда утверждается их счастливый тройной союз, они едут на Итальянские озера (с. 137).
Пародийной отсылкой к «Отелло» — Шекспира и одноименной опере (1887) Дж. Верди — является сцена между Магдой и Кречмаром в отеле в городке Ружинар: «Пожалуйста, пожалуйста, убей, — сказала она. — Но это будет то же самое, как эта пьеса, которую мы видели, с чернокожим, с подушкой…» (с. 133). Но тогда Кречмар не решается убить Магду, и на месте несостоявшегося убийства пародийной уликой остается «красный матрац на двуспальной кровати» (с. 159).
Другой аллюзией на «Отелло» служит проза, «художественный донос» (с. 190) Зегелькранца. Его герой, Герман, страдающий зубной болью, отправляется к дантисту, в приемной которого узнает тайну двух любовников. Цитирую: «…Герман, сидящий от них в трех шагах […] с жадностью ловца человеческих душ вбирает каждое их слово, а в этих словах была интонация страстной влюбленности […] Она говорила о том […] как трудно дожить до вечера, когда она придет к нему в номер, и тут следовало что-то очень, по-видимому, забавное […] что-то, связанное с ванной и бегущей водой и грозящей, но легко устранимой опасностью. Герман слушал сквозь органную музыку зубной боли этот банальный любовный лепет…» (с. 150–151). Музыкальное сопровождение литературного текста пародируется в романе.
Ср.: Яго рассказывает Отелло, как он узнал об измене Дездемоны, его слова — тоже донос.
Так вот. Я как-то с Кассио лежал
На койке. У меня болели зубы.
Я спать не мог. Беспечный ветрогон
Во сне всегда выбалтывает тайны.
Таков и Кассио. И слышу я:
«Поосторожней, ангел Дездемона.
Нам надобно таить свою любовь».
Он крепко сжал мне руку и со страстью
Стал целовать, как будто с губ моих
Срывал он с корнем эти поцелуи,
И положил мне ногу на бедро[178].
…I lay with Cassio lately;
And, being troubled with a raging tooth,
I could not sleep.
There are a kind of men so loose of soul
That in their sleeps will mutter their affairs.
One of this kind is Cassio:
In sleep I heard him say, «Sweet Desdemona,
Let us be wary, let us hide our loves»;
And then, sir, would he gripe and wring my hand,
Cry «O sweet creature!», and then kiss me hard,
As if he plucked up kisses by the roots
That grew upon my lips: then laid his leg
Over my thigh…
Гомосексуальный мотив, намеченный в фальшивом признании Яго, отзывается в «Камере обскура» в ложном признании в гомосексуализме Горна Кречмару[179].
Набоковская аллюзия на «Отелло» вскрывает синкретизм адресата: литература — театр — опера, — свойственный как пародируемому кинематографическому воспроизведению, так и самому шаблонному сюжету адюльтера. Идея эта закреплена в тексте романа: Аннелиза «слышала и читала о том, что мужья и жены вечно изменяют друг другу, — об этом были и сплетни, и поэмы, и анекдоты, и оперы» (с. 47).
